Елизавета Аистова - Игра воображения. Роман

• Название: Игра воображения. Роман
• Автор: Елизавета Аистова
• Жанр: Современные любовные романы

Роман Елизаветы Аистовой «Игра воображения» охватывает десятилетие и повествует о нескольких людях, по-разному переживающих столкновение мечты с реальностью. Роман – о сегодняшних проблемах наших современников, о любви и о том, как трудно реализуются «большие надежды» героев, которые проходят каждый своими путями в поисках счастья.

---

Не такой мечтала Татьяна Павловна видеть жену своего удивительного сына. Казалось, невестка делала все, чтобы вывести из себя свекровь. Сварит утром овсянку, и полдня кастрюлька стоит в раковине. Отмачивается. Что за манера – хватать кастрюлю с плиты кухонным полотенцем?! Татьяна Павловна вывешивала два полотенца: одно для посуды, другое – для рук. Светлана брала любое, даже не думая о его назначении. А это так элементарно, и можно привыкнуть за столько лет хотя бы из уважения к матери твоего мужа! И эта ее вечная манера есть, зубами захватывая пищу. Какой неприятный звук! Татьяна Павловна раз сделала Светлане замечание – та месяц не садилась с ней за один стол. Такая обидчивая! Никакого уважения к пожилому человеку! Татьяна Павловна так старается хоть чем-то ей помочь! И где благодарность?!

«Да, молодость прошла, а старость – время, когда ты никому не нужен», – с обидой подумала Татьяна Павловна, хотя совсем не чувствовала своих лет, была бодра, деятельна и красива. «Мне всего пятьдесят пять, не так много, – думала она, разглядывая в зеркале свое яркое, живое, не испорченное годами лицо». У Татьяны Павловны была красивая, немного полноватая фигура, но полнота совсем не отталкивала, а, напротив, даже нравилась покойному мужу. Да и сама Татьяна Павловна была вполне довольна размером талии и не сидела на диете, хотя мучным старалась не увлекаться. У нее не было двойного подбородка, все находилось на своем месте, как и должно быть у россиянки, и пышность нисколько не портила Татьяну Павловну, а придавала ей обаяние, создавала представление о женщине, которая, как мягкий шарф из ангорской козы, подарит тепло и уют.

Принято считать, что в филармонии не знакомятся, но Татьяна Павловна на концерте из произведений Чайковского познакомилась с симпатичным мужчиной лет шестидесяти. Василий Валерьевич прекрасно говорил о музыке, и они с Татьяной Павловной совпали в оценке исполнения «Четвертой симфонии». «Интеллигентный человек! ― вспомнила Татьяна Павловна. – Может быть, увижу его на Штраусе?» ― подумала она, молодо рассмеялась и с любопытством взглянула на себя в зеркало.

Утренний взгляд в зеркало всегда был для нее важен. Как на себя посмотришь, так на тебя целый день будут смотреть. И никаких морщин. Разве это морщины? И стрижка у нее модная, как у дикторши первого канала, и крашеные волосы цвета вишни: никто не верит, что ей за пятьдесят. Брови и глаза такие же яркие и выразительные, как и десять лет назад. Надо только немного подвести карандашом глаза и подкрасить губы.

О Штраус! О Штраус, заставляющий забыть обо всех перипетиях семейного «эдема»! И – желанная встреча, мужское внимание, ощущение собственной привлекательности… Потом был концерт из произведений Шумана, потом – камерный хор Минина с проникновенными, бередящими душу «Вальсами – песнями любви» Брамса… Так начался ее поздний роман, и Татьяна Павловна в начале января 1995-го, сразу после Нового года, собралась замуж.

Светлана купила нарядную клеенку для кухонного стола, новую сушку для посуды и еще несколько милых кухонных мелочей (никогда не чувствовала себя хозяйкой в квартире, и раньше ей было безразлично, что, где и как). Саша хотел видеть мать счастливой, но зачем немолодой женщине вдруг идти замуж? Что за мания на старости лет?

После ухода Татьяны Павловны Светлана осталась перед лицом своей независимости. Как долго ждала Светлана этой минуты! И почему все стихи всех поэтов, которые она самозабвенно перечитывала, говорят только о печали и разлуке? Почему ни одного стихотворения, где бы прославлялась минута свободы от ига ненавистной свекрови? Никто не читает лекций, не действует на нервы нравоучениями! Вот только с Александром что-то происходит. Вернее, чего-то не происходит. Какой-то он равнодушно-безразличный, холодный, как январь. Светлана избавилась от одной проблемы и подошла к другой: они с мужем не умели жить вдвоем.

Наташка, сделав уроки, тотчас убегала из дома, у нее была своя, школьно-дворовая жизнь. Энергию, растрачивавшуюся раньше на вражду со свекровью, некуда девать. Муж, за которого она столько лет боролась с его матерью, чужой; он вежлив, по-прежнему приходит с работы около семи—восьми вечера, но между ними стоит бетонная стена безучастия. Вероятно, эта не проводящая любовь стена существовала между ними и раньше? Просто ее не замечали, как не замечают привычное, примелькавшееся, надоевшее. Раньше за столом все разговоры были похожи на игру в большой теннис: найти необходимые дерзкие слова в адрес свекрови и отбить подачу. Р-р-раз! Или на обмен репликами в опере. Теперь Светлане не с кем было сыграть, не с кем было спеть. Саша жевал и молчал, отвечал коротко, занятый своими мыслями, в которые не посвящал жену, как будто он был засекреченным агентом советской разведки, а Светлана – иностранным шпионом. Иногда она пыталась понять, о чем он думает, когда ест и читает книгу (дурацкая привычка, Светлана никак не могла его отучить!), но это было не легче, чем толкование японских иероглифов (у нее был один знакомый, говоривший по-японски, и она всегда думала, что он не совсем такой, как те, кто не говорит по-японски; в каком-то смысле он для нее был уже немножко японцем). Она попробовала печь торты, что-то бисквитное, творожное, йогуртовое (как только йогурты появились в магазинах, Светлана сразу начала кулинарные эксперименты), готовила незнакомые блюда по кулинарной книжке. Разумеется, она полностью доверяла мужу, не подозревала в измене: Александр слишком много работал, для того чтобы думать о другой женщине.

Муж особенно старательно поздравил ее на 8 Марта, подарил девять белых роз с длинными стеблями. Она никогда не понимала этой его любви к длине роз: зачем такие стебли, ведь все равно подрезать? Но такие цветы были самыми дорогими, и когда он их нес, ему хотелось, чтобы окружающие обращали на него внимание. Светлана всегда считала, что цветы живут в зависимости от чувств дарителя. «Вот они, Сашины чувства», – с горечью подумала она, убирая быстро завявшие цветы.

Грузинская царица

Александр Николаевич Пономарев, начальник отдела архитектуры, всегда смотрел вниз, и было непонятно, о чем он думает, какие мысли скрываются под прекрасными, длинными, почти женскими ресницами. Легкая усмешка скользила по его губам, пряталась на кончиках ресниц. Красивая вьющаяся борода Александру Николаевичу удивительно шла; казалось, борода ему нужна, чтобы спрятать в ней себя; смущаясь, он всегда опускал голову вниз, будто хотел укрыться в бороде, как черепаха в панцире. Тамара Александровна Терентьева работала под его руководством давно. Он, конечно, не помнил, с каких пор она сидела за своим столом у компьютера и водила «мышкой» по истрепанному коврику, сама незаметная и тихая, как мышка. Четыре года назад Тамара разошлась с мужем-алкоголиком. Устала терпеть и ушла жить к маме. Тамара любила Александра Николаевича. Каждый день Тамара шла на службу, к неинтересной, рутинной работе в надежде увидеть его. Пономарев иногда поднимал свои странные, чуть навыкате голубые глаза, обладавшие способностью менять свой цвет. Тамару всегда удивляло это чудо глаз Александра Николаевича. Особенно ей нравилось, когда глаза становились синими-синими, как море на открытке с видом Ниццы, подаренной Тамаре одной бизнес-леди. Дома в разговорах с мамой Тамара никогда не называла Пономарева по имени, не хотела делить его имя ни с кем.

Александр Николаевич знал, как к нему относится его секретарша, но ни на какое сближение не шел, дорожа репутацией порядочного руководителя. Не хотел, чтобы по компании поползли сплетни. Тамара поделится со своей ближайшей подругой (Нелли никогда не нравилась Пономареву), с кем-нибудь в компании, и вот Александр Николаевич (о ужас!) станет предметом питерских слухов и кривотолков!

Если Тамара смотрела на него особенно нежно, Пономарев осторожно оглядывался. Даже когда они с Тамарой оставались наедине и не нужно было опасаться чужих любопытных глаз, Пономарев трепетал от опасности внезапного появления сослуживцев, способных сделать далеко идущие выводы. Поэтому с Тамарой держался особенно сухо, сдержанно и редко смотрел на нее. Вообще в глаза он смотреть не любил, робел, что собеседник прочтет в них что-то запрещенное, слишком личное.

У Тамары были рыжие волосы до плеч, красиво блестевшие на солнце. В школе, в детские годы, она часто переживала из-за своей внешности, из-за множества веснушек, которые виднелись не только на лице, но и на шее, и на руках, считала себя некрасивой, но со временем смирилась. Когда ей было двадцать, она отдыхала в санатории, в Ессентуках, и какой-то пожилой грузин сказал ей восхищенно: