Шерил Стрэйд - Прекрасные мелочи. Вдохновляющие истории для тех, кто не знает, как жить дальше

• Название: Прекрасные мелочи. Вдохновляющие истории для тех, кто не знает, как жить дальше
• Автор: Шерил Стрэйд
• Жанр: Психология
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-89270-9

Жизнь может быть прекрасной: вы влюбились, получили желанную работу, отправились в увлекательное путешествие. А может быть трудной: вам изменил возлюбленный, вы потеряли близкого человека, не можете оплатить счета. В такие моменты нужен мудрый совет и поддержка настоящего друга. Для сотен тысяч людей таким другом стала Лапочка – анонимный колумнист интернет-издания The Rumpus, а на самом деле знаменитая писательница Шерил Стрэйд, автор бестселлера «Дикая. Опасное путешествие как способ обрести себя». В тяжелые моменты жизни мужчины и женщины обращались к Лапочке с реальной болью, они писали ей о таких интимных вещах, которыми не могли поделиться ни с кем другим. А она рассказывала им откровенные истории из собственной жизни, когда чувствовала себя разочарованной и потерянной, и каким образом находила себя снова. «Прекрасные мелочи» – это сборник лучших советов Лапочки. Насыщенная юмором, проницательностью, состраданием и абсолютной честностью, эта книга – панацея от всех сюрпризов, которые нам подбрасывает жизнь.

---

Она была не единственным человеком, который приходил поговорить со мной. В то время я была влюблена в одного мужчину. В сущности, я была за этим мужчиной замужем. И при этом по уши была влюблена. По вечерам, после того как мы занимались любовью, я лежала рядом с ним и плакала, потому что понимала, что люблю его. При этом мне невыносимо оставаться с ним, потому что я еще не готова любить только одного мужчину. Знала, если брошу его, то разобью сердце и себе, и ему. Тогда с любовью будет покончено, потому что больше никогда в моей жизни не будет другого человека, которого я полюблю так же сильно, как его, и меня никто не полюбит так, как он, – никто не будет таким же милым, сексуальным, крутым, сострадательным и прекрасным во всех отношениях. И я оставалась. Мы вместе искали мелочь на улицах Лондона. И иногда он приходил навестить меня во время моих перерывов на работе.

Однажды он пришел, когда рядом была та пожилая женщина. Мой муж и пожилая женщина никогда не приходили одновременно. Но я рассказывала ему о ней, передавая подробности наших разговоров, и она знала о нем.

– А, так это и есть твой муж? – радостно воскликнула пожилая женщина. Когда он подошел, она пожала ему руку обеими руками. Они поболтали пару минут, а потом она ушла. Мужчина, которого я любила, довольно долго молчал, выжидая, пока женщина удалится, а потом уставился на меня и сказал с некоторым изумлением:

– У нее же сверток на голове.

– У нее сверток на голове? – переспросила я.

– У нее сверток на голове, – повторил он в ответ.

И тогда мы расхохотались, и хохотали от души – пожалуй, за всю свою жизнь я ни разу не смеялась сильнее. Он был прав. Он был прав! У пожилой женщины все это время, пока мы беседовали, сидя на бетонном парапете, был гигантский сверток на голове. Она казалась абсолютно нормальной во всех отношениях, кроме одного: она носила на макушке невероятную, почти метровую башню из облезлых старых ковриков, рваных одеял и полотенец. Конструкция поддерживалась сложной системой веревок, подвязанных под подбородком и прикрепленных к петлям на плечах ее плаща. Это было странное зрелище, но ни в одном из моих многочисленных разговоров с мужем об этой пожилой женщине я ни разу об этом не упомянула.

– У нее сверток на голове! – кричали мы в тот день друг другу сквозь смех, сидя на бетонном парапете. Вскоре приступ смеха прошел, и я заплакала. Я плакала, и плакала, и плакала – с тем же отчаянием, с каким только что смеялась. Я не могла унять слез и не вернулась на работу. Моя работа «подавальщицы кофе раз-два-три» закончилась раз и навсегда.

– Почему ты плачешь? – спрашивал муж, обнимая меня.

– Потому что хочу есть, – отвечала я, но это была неправда. Нет, голодна-то я была на самом деле – в то время нам вечно не хватало денег и еды, но плакала я не по этой причине. Я плакала, потому что на голове у пожилой женщины был сверток, а я не придала этому значения. Было ощущение, что каким-то образом это связано со мной, моим стремлением расстаться с любимым мужчиной и нежеланием признать очевидное.

Это случилось давно-давно, Напуганная и Растерянная, но все это вновь ожило, пока я читала твое письмо. И мне подумалось, что именно благодаря тому случаю я могу сказать: у тебя сверток на голове, сладкая моя горошинка. Сейчас ты его, возможно, не заметишь, но я вижу его отчетливо. Ты не разрываешься на части – это всего лишь страх. Ты больше не желаешь поддерживать любовные отношения, хотя он отличный парень. Страх остаться одной – плохая причина, чтобы находиться вместе. Уйти от мужчины, с которым ты была шесть лет, нелегко, но с тобой все будет в порядке, как и с ним. Конец твоих отношений с ним, вероятно, станет финалом очередной вехи в твоей жизни. И вступление в новый этап непременно будет сопровождаться и потерями, и приобретениями.

Доверяй себе! Это «золотое правило» Лапочки. А доверие к себе означает, что ты живешь по внутренним правилам.

ТвояЛапочка

Пиши как проклятая

Дорогая Лапочка!

Я пишу как подросток. Описываю свои интимные переживания, выплескиваю нефильтрованные эмоции, безответную любовь и обсуждаю свое влагалище как метафору творчества. В такие моменты я могла сочинять… Вот только теперь это уже не так.

Теперь я жалкая и растерянная молодая женщина двадцати шести лет, писательница, которая больше не может писать. Сейчас на дворе ночь, но я не сплю. Я задаю тебе вопрос, хотя на самом деле он адресован мне. Часами сижу за письменным столом, словно в оцепенении. Ищу в Сети людей, которых когда-то любила, и пытаюсь понять, почему они никогда не отвечали мне взаимностью. Бросаюсь лицом вниз на подушку и ощущаю страх. Встаю, иду к компьютеру, и мне становится еще хуже.

В свои двадцать восемь лет Дэвид Фостер Уоллес[4] назвал себя писателем-неудачником. Несколько месяцев назад, когда депрессия запустила в меня клыки, я пожаловалась своему тогдашнему бойфренду, что никогда не дотяну до уровня Уоллеса; и он заорал на меня прямо посреди Герреро-стрит в Сан-Франциско: «ПРЕКРАТИ! ОН УБИЛ СЕБЯ, ЭЛИССА! БОГА РАДИ, НАДЕЮСЬ, ЧТО ТЫ НИКОГДА НЕ БУДЕШЬ ТАКОЙ, КАК ОН».

Думаю, женщины вроде меня испытывают боль и страдают от самоопошления, от презрения к другим, более успешным людям, от неверно истолкованного сострадания, зависимостей и депрессии, и неважно, писатели они или нет. Вспомни традиционное представление о женщинах-писательницах: профессиональная стезя приводит многих к самоубийству – таков его лейтмотив. Я часто объясняю своей матери, что быть писателем / женщиной / женщиной-писателем означает немилосердно страдать и в конечном счете тонуть в неудовлетворенности: «я могла бы быть лучше». И она умоляюще спрашивает: а разве не может быть иначе?

А разве может? Мне хочется выброситься из окна по одной-единственной причине: не могу больше писать. Я не ищу смерти, я рвусь к совершенно иной жизни. Начинаю думать, что мне следовало выбрать другую профессию, как советует Лорри Мур[5]: «кинозвезды / астронавта, кинозвезды / миссионера, кинозвезды / воспитательницы детского сада». Мне хочется сбросить все, что во мне накопилось, и начать заново, с чистого листа.

Мне грех жаловаться на жизнь. У меня не было трудного детства. Да, я не единственная писательница, подверженная депрессии. «Писательница в депрессии». Первое не вполне соответствует действительности, от чего второе ощущается острее. Мне поставлен клинический диагноз – серьезное депрессивное расстройство, и я время от времени сижу на лекарствах. Я говорю об этом, чтобы не складывалось впечатление, будто я позерствую и неуместно использую слово «депрессия».

При всем при этом я органична – органично «больная на голову», которая охотно шутит, чтобы окружающие не замечали сути. Суть в том, я страдаю панической фобией, что не смогу – не сумею – преодолеть свои ограничения, комплексы, зависть и неспособность писать хорошо, интеллектуально, эмоционально и в больших объемах. И боюсь, что даже если найду в себе силы писать, то мои откровения – о моем влагалище и т. п. – будут презирать и высмеивать.

Как мне заставить себя работать, если я не могу оторвать голову от подушки? Как жить дальше, Лапочка, с осознанием собственной бездарности? Как женщине взять себя в руки и стать писательницей, которой она мечтала быть?

Искренне твояЭлисса Бассист

Дорогая Элисса Бассист!

Когда мне было двадцать восемь, в моей гостиной стоял детский мольберт – складная двусторонняя деревянная рама. На одной стороне мольберта я написала: «Первый результат самопознания – смирение». Фланнери О’Коннор[6], а на другой стороне: «Она сидела и думала об одной-единственной вещи: о том, как мать все держала и держала их за руки». Юдора Уэлти[7].

Цитата Юдоры Уэлти взята из ее романа «Дочь оптимиста», который получил Пулитцеровскую премию в жанре беллетристики в 1972 году. Эту книгу я перечитывала множество раз, и причиной тому была та самая строчка о женщине, которая «сидела и думала только об одной-единственной вещи». Я тоже так сидела. Думая только об одной-единственной вещи. Этой «одной вещью» были, в сущности, две спрессованные мысли, точно двусторонние цитаты на моем мольберте: сильная тоска по матери и единственный мыслимый способ жить без нее – написать книгу. Ту книгу, которая (убеждена в этом!) возникла во мне задолго до того, как я узнала, что люди вроде меня способны носить в себе книги. Ту книгу, которую я ощущала в своей груди; она пульсировала во мне, точно второе сердце. Она была бесформенной и незрелой, пока моя мать не умерла, – только тогда вызрел сюжет, история, не рассказав которую я не смогла бы жить.