Николай Мальцев - Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада

• Название: Зарубки памяти на скрижалях истории. Алгоритмы и ребусы русофобии Запада
• Автор: Николай Мальцев
• Жанр: История
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906861-93-1

Мало кто знает, что во времена, предшествующие царствованию Петра I, на Руси был свой календарь и свое древнерусское летоисчисление. Но в 7208 г. царь своим указом выкинул из древнерусского календаря 5508 лет и ввел христианское летоисчисление по западноевропейскому образцу. По логике здравого смысла, не может быть такого, чтобы предыдущее летоисчисление в 5508 лет имело место в реальной истории, но не имело под собой никаких исторических фактов.

Современной наукой, к примеру, признается, что цивилизация Египта – одна из самых древних человеческих цивилизаций. Однако древнеегипетский календарь практически на два тысячелетия «моложе» древнерусского календаря. К большому сожалению там, где начинается официальная, признанная наукой история Древней Руси и русского народа, там здравый смысл не работает. Чтобы исправить ситуацию Н. Мальцев предлагает читателю не подлинник реставрированной истории, но ее авторскую реконструкцию.

---

Началось это общее повышенное внимание к моей персоне после первых же общих консультаций по сдаче первого вступительного экзамена. Интуитивным образом я нащупал какой-то свой индивидуальный стиль накопления знаний, который в корне отличался от зубрежки и предполагал постоянные контакты с моими конкурентами по их инициативе. Несомненно, что это было полезно для моих конкурентов, но в тысячу раз более полезно для меня самого. Попытаюсь вкратце рассказать об этом индивидуальном методе накопления знаний. Эффективность его лично для меня доказана всем ходом моей последующей жизни.

Глава 2 Успехи и поражения

Наработка индивидуальных методов накопления технических знаний

Дело в том, что другие абитуриенты задавали вопросы консультанту не по отдельным темам, а только по конкретным вопросам будущих экзаменационных билетов. Я же таких вопросов никогда не задавал. Я задавал какие-то общие вопросы, которые касались основ того предмета науки, которые нам предстояло сдавать на очередном вступительном экзамене. Я выстраивал в своем разуме какую-то индивидуальную логическую цепочку по каждому сдаваемому предмету. Мне было важно понять какие-то основополагающие аксиомы, законы, теоремы и просто условности, принятые для химии, математики или других технических предметов, внесенных в перечень вступительных экзаменов. В последующем, на самом экзамене, мой разум добирался до этих индивидуальных постулатов, осмысливал их и через них по логической цепочке сознания искал и всегда находил правильный ответ на письменный или устный вопрос экзаменационного билета. Многие формулы я даже не помнил визуально, но зато знал их внутреннюю сущность.

Я вообще всегда отличался достаточно слабой зрительной памятью, поэтому запомнить текст большого объема и даже отдельный лист книги с объяснениями и доказательствами по отдельным вопросам вступительных экзаменов для меня было большой проблемой. Я схватывал общее содержание как единое целое или как гармоничную систему. То, что называется зубрежкой, никогда не было моим методом накопления знаний, и в какой-то мере я испытывал неприязнь к моим сверстникам, которые пополняли свой багаж знаний откровенной зубрежкой. Мне их было жалко, потому что они тратили во много раз больше времени и усилий, чтобы запомнить правильные ответы на весь достаточно большой перечень экзаменационных вопросов. Зато я очень хорошо запоминал объяснения учителей, особенно если не отвлекался, а хотел понять то, о чем рассказывал учитель. Но уже при сдаче вступительных экзаменов в техникум я окончательно понял, что главным моим личным методом накопления знаний является самоподготовка с активным общением с соучениками или собственными конкурентами, а при их отсутствии – и внутреннее диалоговое общение с самим собой.

Объясняя другим то, что и сам знал не совсем уверенно до начала объяснения и словесного общения, я настолько глубоко вникал в сущность задаваемого вопроса, что усваивал его крепко и надолго, и наверняка лучше того, которого консультировал. А главное, после таких спонтанных консультаций я мог находить и другие доказательства по тематике данного вопроса, что исключало возможность сомнений или неуверенности при сдаче вступительного экзамена, а затем и всего множества экзаменов, которые мне пришлось сдать в течение моей учебы в техникуме, в военном училище и во время длительной профессиональной флотской службы. Внутренние диалоги с самим с собой по той или иной теме научного предмета тоже приносили мне блестящие результаты долговременного закрепления знаний и понимания сущности данной тематики или раздела научного предмета.

Чтобы понять разницу и отличие моего метода обучения и метода откровенной зубрежки, приведу пример из собственной жизни. В высшем военном училище, используя наработанный при поступлении и учебе в техникуме свой метод активной самоподготовки с постоянной устной консультацией своих сокурсников в качестве нештатного классного преподавателя в часы самоподготовки и в любое другое время, за все пять лет обучения, начиная со вступительных экзаменов и до зашиты дипломного проекта, я не получал никаких других оценок, кроме «круглых» пятерок. По завершении учебы единственному из всего класса в составе 21 выпускника мне была вручена заслуженная золотая медаль. Примечательно, что я даже не по всем лекциям вел конспекты, а если и вел, то иногда так их шифровал для краткости записи, что и сам не мог сразу понять, что там мной зашифровано. Выручали конспекты курсантов из параллельных двух классов и непрерывные устные предэкзаменационные консультации моих одноклассников. Расскажу вам одну историю про моего сослуживца по атомной подводной лодке Северного Флота Гену Костина.

Начинали мы учебу на первом курсе военного училища в составе 20 курсантов, но на четвертом курсе к нам зачислили курсанта Гену Костина, который четыре года отучился в той группе, набор которой состоялся за год до нашего набора. Там он получил по результатам обучения на четвертом курсе сразу три двойки на экзаменах и был отчислен из училища, но продолжил флотскую службу в качестве обычного матроса. Отец у Гены имел звание капитана 1 ранга и, видимо, занимал высокую должность. Он добился, что сына через год срочной службы вернули в училище на тот же четвертый курс, на котором Гена уже отучился, но по результатам учебы получил три экзаменационные двойки. Так Гена Костин, стал 21-м курсантом нашего класса и моим хорошим товарищем. Вплоть до выпуска из училища с обоюдного согласия личной дружбы я помогал Гене подготовиться к очередным экзаменам и сдать их хотя бы на тройки.

В конце концов Гена Костин с великим трудом и немалой зубрежкой закончил училище на тройки и стал офицером и инженером по автоматике, телемеханике и вычислительной технике. Или по насмешке судьбы или по ходатайству высокопоставленного родителя Гены Костина, но мы попали с ним в один экипаж и года два-три вместе обслуживали боевой информационно-управляющий комплекс по стрельбе баллистическими ракетами с атомными боеголовками, стрельбе торпедами и решению задач навигации и определения места на атомном ракетном подводном крейсере стратегического назначения «К-423» Северного Флота. Конечно, как инженер Гена был не способен самостоятельно и в одиночку устранить даже самую простую неисправность многофункционального вычислительного комплекса и его множества оконечных систем, включая и приборы ввода в баллистические ракеты исходных данных по наведению ракет с ядерными боеголовками на назначенные цели. Когда возникали мелкие или серьезные неисправности, я сильно раздражался от бесполезности Гены как инженера и специалиста.

Однако, кода я устранял неисправности, Гена неизменно помогал мне тем, что грел паяльник или быстро приносил нужную деталь, плату или блок, необходимые для устранения неисправности. Как только неисправность устранялась, я тут же забывал обиду и раздражение и снова воспринимал Гену Костина как своего друга и товарища. Притом я и сейчас не понимаю причины, почему он так настойчиво стремился окончить училище и стать военно-морским офицером, да ещё и напроситься на тяжелую службу офицера-подводника атомного ракетоносца? Ведь наша служба была полна опасностей как для здоровья от вредной радиации атомного реактора и вдыхания в течение трех месяцев без всплытия на поверхность воздушной смеси, лишь отдаленно напоминающей нормальную атмосферу земной поверхности, так и для жизни.

Ведь в любой момент длительного подводного трехмесячного плавания могла возникнуть тяжелая аварийная ситуация с непредсказуемыми последствиями для атомохода и членов экипажа. И такие тяжелые аварийные ситуации иногда возникали, но, к счастью, не на нашем подводном ракетоносце. Гена не был трусом. Это точно. Но, думаю, что свой жизненный выбор он делал не самостоятельно, а по требованию родителей и по желанию отца. Он осуществлял план, предписанный ему родителями. Служба на лодке нужна была для успешной карьеры на берегу. Опыт службы на подводной лодке придавал такой высокий авторитет офицеру, что на береговой службе никто не посмел укорять офицера за слабые инженерные знания, по крайней мере в первые годы в новой должности. Действительно, года через три Гена Костин перевелся в Ленинград, и моя связь с ним была утеряна. Что я могу сказать о нем положительного? Видимо, занимаясь пять лет, а практически шесть лет учебы в училище зубрежкой материала, он развил в себе удивительную зрительную память, которая мне была недоступна.

На пятом курсе мы часто с Геной Костиным посещали кинотеатры и смотрели новые фильмы. И вот представьте себе, иногда в восторге от увиденного фильма Гена Костин мог полностью пересказать слово в слово все фразы и монологи актеров и при этом изобразить их в лицах. Это меня поражало. Я запоминал лишь общее содержание или канву фильма, но при этом дословно мог запомнить лишь отдельные особо выдающиеся фразы и выражения. Я думаю, что Гена и сдавал на тройки экзамены благодаря своей феноменальной зрительной памяти. Он не имел способности вникнуть в глубинную сущность той или иной технической науки. А зрительная память не бесконечна. Через месяц другой Гена начисто забывал то, что он сдавал, и его багаж технических знаний снова становился чистым листом бумаги.