Марина Бойкова-Гальяни - Проспект на Невском: 22 автора, которых нужно знать (сборник рассказов)

• Название: Проспект на Невском: 22 автора, которых нужно знать (сборник рассказов)
• Автор: Марина Бойкова-Гальяни
• Издательство: ЛитагентПроспект (без drm)eba616ae-53d9-11e6-9ba0-0cc47a1952f2
• Жанр: Русское современное
• ISBN: 9785392187751

«Проспект на Невском: двадцать два автора, которых нужно знать» – сборник рассказов, состоящий из двух частей, – необычный и во многом экспериментальный проект. Это стало результатом творческого сотрудничества московского издательства «Проспект» и союзов писателей Санкт-Петербурга. В первой части опубликованы рассказы в легком жанре: приключения, фантастика, детективы. Вторая часть представляет малую реалистическую прозу. В сборнике помещены произведения как уже признанных, так и молодых авторов.

---

Отец сокрушенно махнул рукой и подошел к серванту, опустошил графинчик и лег спать. И Тома легла спать. И все цветы на подоконнике тоже закрылись на ночь.

Люся тоже легла в свою кровать, но прежде набила за щеки карамель. Хлебные крошки неприятно покалывали спину, хотя это уже не имело значения. Люся была преисполнена чувством волнующей гордости. Она знала – это свершится сегодня. И свершилось, правда, ночную рубашку жалко было – новая, венгерская, а крылышки сквозь нее прорезались. Прозрачные, хитиновые, пронизанные сетью сосудов крылышки, о которых Люся так давно мечтала.

21.07.2003

Ксения Зверлина Счастливые

Рассказ

Анжелика Ильинична взяла стеклянную бутылку с дешевым подсолнечным маслом и плеснула на чугунную сковороду. Густой осадок взметнулся ввысь; сгустился туман. Масло зашкварчало. Нарезанный толстыми кольцами репчатый лук полетел следом. Кухня наполнилась тяжелым запахом горелого постного масла и несвежего лука. Дальше пару ложек уксуса, соль, перец по вкусу.

Обжаренный до коричневого лук она выложила на тарелку, а остатки масла со сковороды слила обратно в бутылку. Достала из шкафчика мутную рюмку, налила спирт. Ужин готов.

– У-у-у, как вкусно, правда походит на шашлык! Нет, ну точно шашлык! Права была тетя Галя. – Анжелика Ильинична отправляла в рот колечко за колечком и, громко причмокивая, облизывала пальцы.

Крашеные стены тускло зеленели под слоем горелого жира. В сливе раковины застряли макароны. Что такое счастье? Это гармония с самим собой и окружающим миром – всем известная истина. Не слишком пожилая дама была счастлива, ибо не имела противоречий с окружающей ее действительностью.

Анжелика Ильинична проглотила последний кружочек лука, промокнула тарелку хлебом, встала и, не дойдя до раковины, умерла.

Патологоанатом стянул перчатки. В секционной, набитой студентами, было удушливо зловонно, вкрадчивый сквозняк холодил ноги. Из соседнего помещения доносился лязг инструментов.

– Итак, голубчики, какой вывод мы можем сделать?

В секционной воцарилась тишина, лишь один студент нерешительно прошептал:

– Сердце, наверное, не выдержало…

– Ну конечно! Конечно! Разве вы не видите? Дама злоупотребляла жирным и спиртным.

Тощий прыщавый студент покраснел и заулыбался. Его подхватила азартная волна науки. Он был в гармонии с собой и с миром. Это и было счастье.

Гумер Каримов Ночь в «Клозери-де-Лила»

Рассказ

Когда-то давно, когда Юфим еще жил в Ленинградской области, у него при переезде пропала большая библиотека. В том числе и четырехтомник Эрнеста Хемингуэя.

Много лет спустя ему понадобился «Праздник, который всегда с тобой». Хемингуэя он любил с юности. Американский прозаик, и еще Василий Аксенов, были его кумирами. Именно «Праздник…» папы Хэма и аксеновский «Звездный билет» – наверное, и толкнули его к мечте стать писателем. Живя тогда еще в провинции, он много и жадно читал.

Страна переживала время так называемой оттепели, появились книги зарубежных авторов, издали четырехтомник любимого писателя, которому он во всем подражал.

Так, писать Сания любил в небольших уютных кафе, с чашкой кофе, заменяя им любимые алкогольные напитки американского писателя. Спиртное в те годы было не в чести у молодого спортсмена. Эта привычка, кстати, у него так и осталась на всю жизнь, многие страницы он напишет именно в кафе.

С тех пор прошло много лет, и Юфим состарился, прожив на земле 60 годов. И что-то стало мешать жить дальше. Какая-то пустота… Прочел у Хемингуэя созвучное своему настроению место:

«В то время я уже знал, что, когда что-то кончается в жизни, будь то плохое или хорошее, остается пустота. Но пустота, оставшаяся после плохого, заполняется сама собой. Пустоту же после чего-то хорошего можно заполнить, только отыскав что-то лучшее».

А Хемингуэй Юфиму, конечно, понадобился не для того, чтобы выудить цитату о пустоте. Здесь он искал другое место:

«– Не спорьте со мной, Хемингуэй. Это ни к чему не приведет. Хозяин гаража прав: вы все – потерянное поколение.

Позже, когда я написал свой первый роман, я пытался как-то сопоставить фразу, услышанную мисс Стайн в гараже, со словами Экклезиаста… Я думал о мисс Стайн, о Шервуде Андерсоне, и об эгоизме, и о том, что лучше – духовная лень или дисциплина. Интересно, подумал я, кто же из нас потерянное поколение? Тут я подошел к “Клозери-де-Лила”: свет падал на моего старого друга – статую маршала Нея, и тень деревьев ложилась на бронзу его обнаженной сабли, – стоит совсем один, и за ним никого! И я подумал, что все поколения в какой-то степени потерянные, так было и так будет, – и зашел в “Лила”, чтобы ему не было так одиноко, и прежде чем пойти домой, в комнату над лесопилкой, выпил холодного пива».

Юфим перечитал выписанную цитату, почесал затылок: «Длинновато. Да простит меня читатель за столь пространную выдержку, но только так я смог, наконец, добраться до кафе в Париже, о котором уже очень давно задумал написать рассказ».

Однако, если честно, идею рассказа ему подкинул отнюдь не Хемингуэй. Ведь впервые о кафе «Клозери-де-Лила» он прочел не у него.

Тогда же, в юности, Сания прочел книгу воспоминаний Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Там и упоминаются «Лила», «Ротонда» и другие парижские кафе и ресторанчики, где собирались голодные и нищие поэты и художники, съезжавшиеся в этот город мечты со всех концов света с тайным желанием «положить его к своим ногам».

Увы, это удавалось далеко не всем, но те, кому удалось, кто не спился, не умер от наркотиков, голода и холода, шли к этой цели разными путями. Впрочем, гибель от пороков или несчастных случаев необязательно вела к забвению и безвестности, иногда и наоборот, и к некоторым именам в этой трагической цепочке Юфим еще вернется в своем рассказе.

«– Но что ты все-таки ищешь, чего добиваешься, Орасио?

– Права на жительство.

– Здесь?

– Это метафора. А поскольку Париж – тоже метафора (я слышал, ты сам говорил), то мои желания вполне естественны…

– У тебя в голове, – упорствовал Грегоровиус, – засела идея имперского величия. Ты говоришь – право на жительство, право на город? Да нет, право властвовать над городом. А досада твоя – от незалеченного честолюбия. Ты ехал сюда и думал, что у площади Дофин тебя ждет твоя статуя в полный рост…»

Юфим Сания выписал эту цитату из «Игры в классики» Хулио Кортасара, потому что хотел объяснить себе, почему молодые люди, когда приходит срок, покидают свои провинциальные насиженные места, даже если чувствуют там себя вполне комфортно, и устремляются в столичные города, в полную неизвестность, готовые терпеть лишения, лишь бы удовлетворить свои честолюбивые амбиции. Явление это интернациональное. В начале века амбициозные молодые интеллектуалы-американцы рвались в Париж покорять мир. Об этом у того же Хемингуэя немало сказано.

Живя за «железным занавесом» в Советской стране, молодые честолюбцы вроде Сании о Париже, конечно, не мечтали, верхом их амбициозных вожделений могли стать лишь Москва и Ленинград. Не имея ни денег, ни связей, они бросали все и ехали в столицы с одним реальным шансом из тысячи: стать студентом престижного вуза.

О счастливчик – Юфим Сания: из тысяч таких же честолюбивых и амбициозных молодых людей, рванувших в Питер наудачу, попал в десятки тех, кому повезло. Еще бы! Стать студентом ЛГУ имени Жданова, да к тому же философского факультета – «это ли не цель желанная?», как восклицал юный Гамлет. Ведь таких факультетов тогда по всему Советскому Союзу было штуки четыре.

Какой – о Боже! – безнадежно старою казалась мне бородка эта в инее.

Да было ли студенчество с гитарою? Не миф ли – Менделеевская линия?

Но, вновь воскреснув, грустная элегия веселую мне юность возвратила:

вдоль здания Трезиньевских коллегий до двери альма-матер проводила.

Вновь молодость, прекрасная и сильная, ворвалась в память: все там впереди. О, до бесстыдства, солнечная линия, в грядущее дерзающих веди!

И сам себе казался я удачливым, сорвавшим свой счастливейший билет:

мое мышленье так переиначит он – мудрейший философский факультет.

Увы! Не знал я в вузе элитарном тогда еще об истине простой: что дух свободы, мир тоталитарный – несовместимы… И в стране застой…

Потом Сания снова остановил этот рассказ и стал вновь внимательно читать Хемингуэя и Эренбурга, а еще московского писателя и философа Владимира Кантора, написавшего про Париж и «Лилу» и разочарованного тем, что знаменитое интернациональное кафе теперь стало американским:

«А хемингуэевский Париж, квартира на улице Кардинала Лемуана, кафе Клозери-де-Лила, в котором он писал свои рассказы и которое стало теперь американским кафе – американская музыка, этажерки с книгами американских авторов, портреты президентов». (Звезда № 6-2007.)