Виталий Гринберг - Счастливое нечто

• Название: Счастливое нечто
• Автор: Виталий Гринберг
• Жанр: Русское современное

Какой можно увидеть жизнь, подняв взгляд со дна? Счастливое нечто – это романтика одиночеств. Главный герой – маргинал и социопат. Он бежит от себя, меняя города и воспоминания. Его галлюцинации по выходным дням добрее, чем по будням. Он один из тех, кто сходил с подъездной лестницы, но незаметно для себя сошел с ума. Он просит билет до Ее города в хлебном и недоумевает, почему в магазине с названием «Счастье» нет того, что сделает его по-настоящему счастливым.

---

Все в детстве смотрели в зеркало, поставленное напротив другого зеркала? Когда находишься в кафе между зеркальным полом и потолком ощущаешь себя в бесконечности.

В бесконечности, окованной пожелтевшими пробковыми обоями… В бочке. В тот вечер я говорил почти без остановки. Про паука, людей, погоду. Кричал, что жизни ломаются чаще, чем ногти на руках тех, кто ломает жизни. В мой чай, наверное, подмешали безумства, но, увы, моя бесконечность закончилась.

Время зашло за полночь, когда из Шарма вышли два чуть пошатывающихся человека. Ничто не пьянит так, как зелёный чай в компании приятеля, так, как ночной воздух на мёртвой улице города, ничто не пьянит, так, как опьяняет память в простуженной голове. И нет желания сильнее и искреннее, чем опустошить мочевой пузырь за магазином с названием «Счастье».

Распрощавшись со Славой, я решил зайти за продуктами на вечер. Идти было не меньше тридцати минут. За это время холодный осенний ветер выдул из меня все мысли. Теперь я героически прыгал через лужи и не боялся оказаться в них тем местом, которым думают люди. Дойдя до магазина, на автомате дернув ручки двери, я зашел в светлое помещение. Среди всех прохожих, я не встретил ни одного человека. Надеясь, что повезет тут, начал выбирать товар.

– Мне, пожалуйста, билет до… Чёрт. Полбулки белого, брикет лапши, банку самого крепкого и пачку самых тяжёлых – вечер максимализма. Отсчитав сто двадцать три рубля и пятьдесят копеек мелочью, я вышел из магазина, оставив в нём в миг повеселевшею продавщицу. Ей будет, что держать на руке, протягивая сдачу очередному покупателю.

Остановившись у подъезда, я раскрошил хлеб на крылечке и поспешил зайти в дом. Пусть хоть у кого-то будет то, что они любят, то, в чём заключается смысл их жизни. Шлёп. Первая порция голубиного помёта достигла крыльца – я поднялся на свой этаж.

Дверь квартиры поддалась не сразу, замок заедал уже пару недель. Боюсь, что когда-нибудь вообще не попаду домой, останусь на холодной лестничной клетке грызть сухие брикеты лапши. Хотя, в её сердце я тоже попадал с трудом, пока оно, наконец, не захлопнулось, оставив моё в ещё более холодной клетке – грудной.

Квартира встретила равнодушной тишиной, где казалось каждый атом, играет в молчанку. Пол услужливо превратился во взлётную полосу для падения на матрас, а спасительная темнота позволила окунуться в сон. Сон – это, как вторая жизнь, иная форма шизофрении, бесплатное обезболивающее. Я любил сны, любил другую форму жизни, любил обезболивающее, любил…

В эту ночь мне снился город Л. Наступила бесконечная осень. Я стоял на перекрёстке двух безлюдных улиц и рыдал навзрыд, соревнуясь с дождём. Из-под порванной рубашки виднелась грудь, украшенная глубокими царапинами, налитыми багровой кровью. Я рвал кожу, и складывал на асфальт рядом со стоп-линией. Я устал чувствовать себя живым и хотел выдрать сердце, но через разомкнутые рёбра лился прозрачный, как небо над головами счастливых людей, свет. Постепенно он набирал яркость, и вот уже вокруг меня толпилось около десятка человек. Они походили на голубей разрывающих кусок хлеба: топтали ногами лоскуты плоти и кожи, пили кровь из ран на груди и кричали про любовь. А я лишь хотел вырвать сердце и вывалить содержимое за стоп-линию, чтобы никто, чёрт побери, не добрался до чувств, пока я не дам отмашку на зелёный сигнал. Но людям было плевать, они бежали на красный. Упивались светом и засовывали сердце обратно, приковывая цепями. Кто-то кричал: «Живи», кто-то орал матом, а кто-то плакал и целовал мои руки, причитая. Так, казалось, текла бесконечность, пока я не почувствовал привкус пластика во рту и боль в локтевых сгибах.

Глаза отказывались верить увиденному, мозг отказывался воспринимать. Яркая лампа над кушёткой, капельницы по обеим сторонам, люди в белых халатах и масках поверх лиц. Вообще, всё было мутным и чёрно-белым, как телевизор из моего детства. Как пьяный рассвет, что смеётся в лицо мне.

– Жив! – Из уст доктора это прозвучало, как констатация смерти… Картинка дрогнула, и перед глазами возник потолок моей комнаты.

Я проснулся в холодном поту. Матрас был окончательно разорван, весь в пятнах крови и хлорированной воды. Видимо во сне я разбил стакан у изголовья постели и разрезал его осколком запястье. Терпеть не могу, когда мне снится прошлое, оно пробуждает память, а память пьянит и похмелье от неё хуже, чем от алкоголя. Закурив сигарету, я уставился в окно. В пять утра город, как и следовало ожидать, был пуст. Дом для бездомных собак – выражался по такому случаю Славик.

Руку неприятно саднило. Плеснув на неё из горлышка (для дезинфекции), я засунул ноги в кроссовки, мысленно поблагодарив себя за то, что перед сном не раздевался. Вышел во двор. Солнце только начинало кидать свои первые лучи на верхние этажи высоток, будто пытаясь зацепиться за антенны и вытянуть себя в утреннее небо. Тем временем, жизнь уже лениво разгоняла механизм движения. Заспанные существа торопились в метро, наспех надевая маски людей. Тем, кто побогаче, доставались красивые, с улыбкой и пронзительным взглядом в будущее. Тем, кто не очень – поношенные, с запахом перегара и взглядом в прошлое. Сотни людей прошли мимо к тому моменту, как я заметил, что исчезли два часа моей жизни и тринадцать сигарет из пачки.

Перепрыгнув через лужу, я направился в аллею напротив местного дворца культуры. Навстречу прошла мать с ребёнком, старик с собакой на поводке и около десятка жителей города Л. В их лица было вдавлено равнодушие. Лишь у мальчишки, который держал за рукав пальто свою маму и воздушный шарик, раскрашенный под вид Земли с широкими речками, бездонными озёрами, и бескрайними полями, в глазах читался ужас. Он только начинал жить, а его уже ведут в садик. Скоро, он и не успеет обернуться, как превратится в того парня, который в течение пяти минут пытается купить косяк за неполную стоимость. Все делали так. Ничего страшного.

– Друг, это последнее. Остальное отдам завтра.

Пройдёт ещё несколько лет, и мальчуган на этом самом углу купит первый букет для своей первой девушки, а после увидит, как эстетично лепестки роз выглядывают из мусорки. Ничего страшного. Только истечёт ещё одно мгновенье, и он превратится в опаздывающего на работу робота, бегущего на автобусную остановку. Ничего страшного, ведь робот подождёт, когда пролетит несколько «Завтра» и он будет выгуливать собаку на поводке, мечтая о мягком диване. Что же вы делаете с теми, кто только начинает жить?

– Ничего страшного. – Откашлялся старик, обращаясь к собаке, которая опорожнилась посреди дороги.

– Бац! – Шарик лопнул! Чей-то мир осыпался разноцветной резиной на асфальте. Ничего страшного. Каждый день умирают тысячи миров, а дети взрослеют с каждой смертью. Они больше не держат в руках разноцветных шаров, не идут с мамой за руку рано утром. Они покупают косяк за углом, выбрасывают цветы, опаздывают, выгуливают собак и гниют. Их даже называют по-другому, с гордостью: Люди. А вот это уже страшно!

Не доходя до аллеи, я свернул по намеченной тропинке к своему дому, и, не рассчитав, наступил по щиколотку в холодную лужу. Теперь уж точно моя прогулка закончена. Поболтав в пачке шесть оставшихся сигарет, я достал крайнюю и, закурив, продолжил дорогу. «Счастье» – знакомо мигнула вывеска за поворотом. Счастье.

Глава 2. Автобус в рай

Двадцать пять. Четверть века или половина жизни?

– Хочешь сыграть в русскую рулетку?

– Что?

– Ты, правда, не думаешь, что это может быть опаснее, чем револьвер с одной пулей? Соотношение процентов не в твою пользу. Даже с пистолетом у виска шанс выжить составляет восемьдесят, а тут и того меньше – половина! Ты вообще думаешь? Нужно быть полным придурком, чтобы на безлюдной трассе в три часа ночи остановить первую попавшуюся машину.

– Нужно быть полным придурком – аналитиком, чтобы остановиться на безлюдной трассе рядом с незнакомцем ночью и беседовать с ним про шансы выжить. Поверь, ты рискуешь большим. Да и будь у меня пистолет, я без сомнения бы выжал курок. И не один, а шесть раз, если оно того потребует.

Меня кстати зовут Тимофей. Можно просто Тим. Я не грабитель и не бомж, я писатель. Подвезешь?

– Писатель? По-моему, просто алкоголик!

– А разве есть разница?

– Хм. Куда тебе? Я докину, если по пути, но учти, воровать у меня нечего.

– Плевать. Ты всё равно не знаешь дорогу туда, куда нужно мне. Никто не знает. Нам по пути в любом случае.

– Водитель протянул мне полиэтиленовый сверток.

– Постели это на сидение, и залезай побыстрее – в салон захлёстывает дождь. Меня ты можешь называть Пётр.

– Апостол? Может, ты всё-таки знаешь дорогу туда, куда нужно мне?

Дверь со скрипом захлопнулась. Я уже сам пожалел, что сел в забрызганную грязью газель с неразличимыми номерами, но к тому времени вино подошло к концу, а сигареты, которые заботливо были убраны в пакет из-под хлеба, каким-то образом намокли. Я замёрз и ужасно хотел спать, так что у меня просто не было другого выхода.