Николай Энгельгардт - Окровавленный трон

• Название: Окровавленный трон
• Автор: Николай Энгельгардт
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-9533-5385-4

Действие романа происходит в конце XVIII века во времена правления Павла Первого. Привычный образ императора – тупого солдафона и полоумного деспота, помешанного на муштре и смотрах, подозрительного и кровожадного, – рушится с первых же страниц книги. С одной стороны, это мечтатель, нежный и любящий муж и отец. С другой – неуравновешенный, деспотичный человек, власти которого нет границ, приступы ярости и гнева его непредсказуемы. Придворные интриги, искренняя любовь и холодный расчет, заговор против императора Павла и его гибель – вот о чем увлекательно рассказывает книга известного историка, писателя и публициста Николая Александровича Энгельгардта (1867–1942).

Другое название книги: «Павел Первый»

---

– Но ведь Головкин потом был вызван в Берлин? – спросил граф Литта.

– Да, – отвечал Строганов, – место «директора спектаклей» стало вакантным, и Фридрих Великий предложил его нашему философу.

– Должно помнить, – сказал граф Федор Головкин, – что у графа Александра было две сестры, вышедших замуж за прусских аристократов. Одна из них, тетушка графини Камек, пользовалась особым уважением великого короля.

– Во всяком случае, положение было не из легких, – сказал Строганов, – и он занимал его всего два года. «Директор спектаклей» ежедневно должен был иметь доклад у монарха, стремление которого беречь государственную казну, развившееся со времени Семилетней войны, достигло, наконец, степени скупости. А вы знаете расходы театра!

– Фридрих Великий страстно любил музыку, – возразил Нарышкин, – первым делом его царствования было возведение величественного здания оперы, которое и ныне украшает бульвар «Unter den Linden» в Берлине. Когда этот храм муз был окончен, король поручил их культ достаточному числу актеров и актрис. Танцы тоже имели своих жриц. Берлин мог гордиться знаменитой Барбариной.

– Ах, Барбарина! – воскликнул граф Шуазель. – Вы знаете, что ее ангажемент послужил тогда к дипломатическим переговорам между Пруссией и Венецианской республикой! Уже подписав контракт с администрацией берлинской оперы, прекрасная танцовщица увлеклась юным лордом Макензи Стюартом и объявила, что не желает ехать в Берлин! Ее принудили к тому силой, разлучив с любовником!

– Именно во время директорства моего отца в Берлине, – рассказывал граф Федор Головкин, – царствующий государь, тогда великий князь, Павел Петрович совершал свое путешествие в Берлин.

– Это был триумф, – сказал Нарышкин, – король употребил все старания, чтобы пленить и привлечь наследника российского престола. При свидании с Фридрихом Павел Петрович выразил восхищение, что ему довелось видеть величайшего героя, удивление нашего века и удивление потомства! Король на это пригорюнился и сказал: «Я только бедный, хворый, седовласый старец, обрадованный приездом сына лучшего своего друга, великой Екатерины!» В свите великого князя тогда были, – со светлой улыбкой вспоминал Нарышкин, – фельдмаршал граф Румянцов-Задунайский, граф Николай Иванович Салтыков, князь Александр Борисович Куракин, барон Николаи, доктор Бек и я. Поэты и музыканты Берлина соединились тогда, чтобы сочинить достойный случая пролог. В конце пролога гении России и Пруссии бросаются в объятия друг друга, соединяя голоса в дуэт. Mais le hasard voulut que le génie de la Russie fût chatif, tandis que celui de la Prusse était représenté par un acteur de formes puissantes! (Но по случаю гений России был тощий, тогда как гения Пруссии изображал актер с мощными формами.) Великий князь это заметил и был недоволен.

X АННИНСКАЯ ЛЕНТА

Княжна Анна сидела на постели, обняв бледными ручками колени. Черные волосы ее рассыпались и покрыли хрупкое, нежное тело девушки, как плащ. В окна спальни тускло глядело больное, мглистое осеннее утро. Пора давно было вставать, и камер-юнгферы княжны несколько раз уже входили с предложением услуг, но фаворитка гнала их от себя.

На столике перед ней лежала толстая книга в коже, с закладками, благоухавшая кипарисовым маслом, ветхая, с потемневшими краями страниц – печорского издания XVII века собрание молитв и акафистов, – по которой молилась еще бабка ее. Книга была раскрыта на акафисте великомученице Варваре, на стихах:

«Странное и страшное святые Варвары страдание видящи, благоверная в женах Иулиания удивися зело: како млада отроковица в юностнем телеси таковыя мужественно за Христа терпит муки; та же слезного исполнившися умиления, благодарственно и та возопи Христу Богу: Аллилуйа».

На миниатюре заставки изображена была Иулиания, стоящая под окном темницы, за решеткой которой, окруженный сиянием, таинственно являлся вдохновенный образ великомученицы. Кругом холмы, леса, здания в ночной тени и лунном сиянии искусно изобразил старинный гравер.

«Како млада отроковица, – шептали губы княжны, – таковыя мужественно за Христа терпит муки!..»

И княжна шептала давно наизусть известные слова следующего икоса:

«Весь сладчайший Иисус сладость, весь желания тебе бысть, святая Варваро: сладце бо его ради горькия терпела еси муки, глаголющи: чашу страданий, юже даде ми возлюбленный мой жених, не имам ли пити?.. Тем же и сама показалася еси чаша, сладость чудесных исцелений изливающая». Сердце княжны трепетало сладкой мукой и жаждало молитвы, уединения, подвига… Ах, уйти бы от суеты мирской, из этого дома, от двора, от почестей и лести! Уйти далеко, к святым угодникам, и там, у гробов их впивать вдохновенную силу примера их чрезъестественной равноангельской жизни! Служить единому Христу! Покорить себя легкому игу благих Его заповедей, весь мир любить, всем благотворить… И пострадать за него, как Варвара!.

Мечтания княжны прервал шум резко распахнувшейся двери.

В спальню поспешно вошли мачеха княгиня Екатерина Николаевна и dame de compagnie княжны, госпожа Жербер, особа довольно еще молодая и привлекательная. Обе были парадно одеты и, войдя, всплеснули руками:

– Mademoiselle еще в постели! Не причесана! Не одета! Боже мой! Его величество пожалует через три четверти часа! – вскричала госпожа Жербер.

– Она в постели! Девки! Палашка! Сонька! Катька! – пронзительно закричала княгиня, хлопая в ладони.

Из трех дверей огромного покоя ринулись в спальню камер-юнгферы.

– Где вы были, подлянки? Что вы до сих пор делали? Почему не одета княжна?

Отвратительный хряск пощечины раздался в сумрачной комнате.

– Виноваты, государыня, виноваты! – падая к ногам княгини, завопили горничные. – Их сиятельство не изволили вставать! Их сиятельство изволили нас прогнать! Виноваты без вины, матушка-государыня! Без вины виноваты!

– Виноваты, подлые! – кричала Екатерина Николаевна. – В рогатку захотели, негодницы! С лакеями таскаться по чуланам мастерицы, гнусные! Всех сошлю в деревню свиньям месить, гусей пасти, лучину тупым колуном щипать! – И госпожа изо всех сил щипала обнимавших ее ноги девушек.

– Maman, не браните их, не бейте, – вступилась княжна, – они не виноваты. Я сама не вставала

– Не смей заступаться за тварей, сударыня! Они тем виноваты, что я на них зла, – закричала мачеха. – Сейчас не виноваты, завтра проштрафятся Или я не хозяйка в доме и взыскать с людишек не могу? Что ты меня учишь! Я знаю, кто виноват, кто нет! Что ты против меня подданных моих поднимаешь? Я государю жаловаться буду!.. Ну, что стоите, дылды? Одевать княжну! Обувать княжну! Умывать княжну! Чесать княжну! Живо! Живо! Живо!

Камер-юнгферы бросились исполнять приказание и окружили княжну, спустившую ножки с постели.

– Ха! ха! ха! – переменяя тон, со смехом обратилась княгиня к госпоже Жербер. – Если их не шпынять, в доме содом будет!

– Простите, девушки, что из-за меня страдаете! – прошептала юнгферам княжна. Слезы канули из ее очей. Те незаметно целовали ей ручки и ножки, на которые натягивали чулки. Княжна защищала и спасала от наказаний всех, кого могла, не только из дворни и крепостных отца, но и чужих, часто прося за несчастных государя. Поэтому люди обожали ее и шли к ней со всеми своими бедами и горестями.

– Ваше сиятельство должны помнить верноподданнический долг свой, и что если его величеству благоугодно видеть вас и осчастливить высокомонаршим посещением дом ваших родителей, то в назначенное время обязаны вы изготовиться, – наставительно говорила госпожа Жербер, между тем как княжну спешно одевали, мыли и причесывали. – Что будет, если его величество пожалует, а вы не готовы? Вы навлечете гнев монарший и на себя, и на родителей.

– Ах, у меня подколенки трясутся и пот прошибает от страха! – вскричала мачеха.

Княжна, однако, была готова, когда еще до приезда государя оставалось минут двадцать, и в сопровождении мачехи и г-жи Жербер вышла в парадные покои. Ей навстречу поспешно появился князь-отец и, подставив ей щеку и руку для поцелуя, приложил сжатые губы ко лбу дочери.

– Готова, наконец! – оглядывая ее туалет проницательным взглядом, сказал он. – Какая беспечность! Трепещу при одной мысли, если бы к прибытию императора ты оказалась неготовой! А все чтение романов! Ночь читаешь, утром просыпаешь. Я часто сам за чтением ночи не замечаю. Но это не мешает моей исправности. Nous autres savants…

Князь действительно по каталогу приказывал каждый вечер приносить ему книгу и класть раскрытой на изголовье. Но еще не бывало случая, чтобы он, начав чтение первой страницы, ее перевернул. Густой храп прерывал чтение. А особый человек к тому был приставлен, чтобы смотреть, дабы князь не спалил книгу на свечке и не наделал пожара. Книжка каждый вечер клалась новая.

Князь удалился в особый кабинет на парадной лестнице, чтобы по докладу стоявших через каждые пять ступеней и по улице до ближайшего угла лакеев спешить навстречу государю.