Артур Дойл - Изгнанники

• Название: Изгнанники
• Автор: Артур Дойл
• Жанр: Приключения

Франция, конец XVII века. «Король-солнце» меркнет. После вереницы балов и любовных сумасбродств блистательный Людовик XIV решает остепениться. Причина – новая фаворитка, маркиза де Ментенон, которую пока все считают умнейшей женщиной, а впоследствии прозовут «черной королевой». Многое, происшедшее во Франции в ту мрачную эпоху, злые языки приписывали влиянию этой женщины, сумевшей раз и навсегда покорить сердце властного короля. Перестановка сил и политическая обстановка в стране вынуждает главных героев книги сделать непростой выбор – променять Старый Свет на Новый, где шпагу заменяет карабин, а завитой парик может быть сорван вместе со скальпом.

В историческом романе «Изгнанники» сэр Артур Конан Дойл довольно оригинально вступает в явное соперничество с Александром Дюма и Фенимором Купером.

---

Молодой офицер покачал головой.

– У короля доброе сердце, – проговорил де Катина. – Но он глядит на мир только через очки, надетые ему камарильей. Вам нечего рассчитывать на него.

– Он почти прогнал меня с глаз долой.

– Спросил ваше имя?

– Да, и я назвал.

Молодой гвардеец свистнул.

– Пройдемте к воротам, – промолвил он. – Ну, если мои родственники будут приходить сюда и заводить споры с королем, моя рота вскоре останется без капитана.

– Королю невдомек, что мы родственники. Но мне странно, племянник, как ты можешь жить в этом храме Ваала, не поклоняясь кумирам.

– Я храню веру в сердце.

Старик серьезно покачал головой.

– Ты идешь по весьма узкому пути, полному искушений и опасностей, – проговорил он. – Тяжко тебе, Амори, шествовать путем Господним, идя в то же время рука об руку с притеснителями его народа.

– Эх, дядя! – нетерпеливо воскликнул молодой человек. – Я солдат короля и предоставляю отцам церкви вести богословские споры. Сам же хочу только прожить честно и умереть, исполняя свой долг, а до остального что мне за дело?!

– И согласен жить во дворцах и есть на дорогой посуде, – с горечью заметил гугенот, – в то время, когда рука нечестивых тяготеет над твоими кровными, когда изливается чаша бедствия, когда гул воплей и стенаний царит по всей стране.

– Да что же случилось, наконец? – спросил молодой офицер, несколько сбитый с толку библейскими выражениями, бывшими в ходу между французскими протестантами.

– Двадцать человек моавитян расквартировано у меня в доме во главе с неким капитаном Дальбером, давно уже ставшим бичом Израиля.

– Капитан Клод Дальбер из Лангедокских драгун? У меня уже есть с ним кое-какие счеты.

– Ага! И рассеянные овцы стада Господня также имеют нечто против этого лютого пса и горделивого нечестивца.

– Да что же он сделал?

– Его люди разместились в моем доме, словно моль в тюках сукна. Нигде нет свободного местечка. Сам же муж сей сидит в моей комнате, задравши ноги в сапожищах на стулья из испанской кожи, с трубкой во рту, с графином вина под рукой и изрекает, словно шипит, всякие мерзостные словеса. Он побил старика Пьера.

– А?!

– И столкнул в подвал меня.

– А?!

– Он в пьяном виде пытался обнять твою кузину Адель.

– О!!!

При каждом новом восклицании лицо молодого человека багровело все более и более. При последних же словах старика гнев вырвался наружу и де Катина с бешенством бросился вперед, таща дядю за руку. Они бежали по одной из извилистых дорожек, окруженных высокими живыми изгородями, из-за которых выглядывали мраморные фавны или нимфы. Придворные, попадавшиеся им навстречу, с удивлением смотрели на эту странную пару. Но молодой человек был слишком занят своими мыслями, чтобы обращать внимание на гуляющих. Не переставая бежать, они миновали серповидную дорожку, шедшую мимо дюжины каменных дельфинов, выбрасывающих изо рта струи воды на группу тритонов, затем аллею гигантских деревьев, глядя на которые можно было подумать, что им уже несколько веков, тогда как в действительности они только нынче были привезены с колоссальными трудностями из Сен-Жермена и Фонтенбло. У калитки, выходящей на дорогу, старик остановился, задыхаясь от непрерывного бега.

– В чем вы приехали, дядя?

– В коляске.

– Где она?

– Вон там, за гостиницей.

– Ну, идем же туда скорее!

– Ты тоже едешь, Амори?

– Судя по вашим словам, мне пора появиться у вас. В вашем доме будет не лишним иметь человека со шпагой у пояса.

– Но что же ты собираешься делать?

– Переговорить с этим капитаном Дальбером.

– Значит, я обидел тебя, племянник, сказав, что твое сердце не вполне принадлежит Израилю.

– Какое мне дело до Израиля! – неторопливо крикнул де Катина. – Я знаю только, что вздумай кузина Адель поклоняться грому, словно абенокская женщина, или обратись она со своими невинными молитвами к Гитчи-Маниту, то и тогда хотел бы я видеть человека, осмелившегося дотронуться до нее! А вот подъезжает наша коляска. Гони во весь дух, кучер, и получишь пять ливров, если через час мы будем у заставы Инвалидов.

Мчаться быстро во времена безрессорных экипажей и выстланных диким камнем дорог было непросто, но кучер нахлестывал косматых, неподстриженных лошадей, и коляска, подпрыгивая, громыхала по дороге. Придорожные деревья мелькали за застекленными дверцами коляски, а белая пыль клубилась следом. Капитан гвардии барабанил пальцами по коленям, нетерпеливо вертясь на сиденье и задавая по временам вопросы своему угрюмому спутнику.

– Когда все это произошло?

– Вчера вечером.

– А где теперь Адель?

– Дома.

– А этот Дальбер?

– О, он также там.

– Как? Вы рискнули оставить ее во власти этого человека, уехав в Версаль?

– Она заперлась на замок в своей комнате.

– Ах, что значит какой-то запор! – Молодой человек вне себя от бессильной злобы потряс кулаком в воздухе. – Пьер там?

– Он бесполезен.

– И Амос Грин?

– О, этот лучше. Он, видимо, настоящий мужчина. Его мать – француженка с острова Статень, близ Мангаттана. Она была одной из рассеянных овец стада, рано бежавших от волков, когда рука короля только начала тяготеть над Израилем. Амос прекрасно владеет французским языком, но не похож по виду на француза, и манеры у него совсем иные.

– Он выбрал неудачно время для посещения Франции.

– Может быть, здесь кроется непонятная для нас мудрость.

– И вы оставили его у вас в доме?

– Да, он сидел с Дальбером, курил и рассказывал ему странные истории.

– Каким он может быть защитником? Чужой человек в незнакомой стране. Вы дурно поступили, дядя, оставив Адель одну.

– Она в руках Божьих, Амори.

– Надеюсь. О, я горю от нетерпения поскорее быть там.

Он высунул голову, не обращая внимания на облако пыли, подымавшееся от колес, и, вытянув шею, стал смотреть вперед, на длинную, извилистую реку и широко раскинувшийся город, уже различимый в тонкой синеватой дымке, в которой ясно вырисовывались обе башни собора Богоматери, высокая игла Святого Иакова и целый лес других шпилей и колоколен – памятников восьми столетий набожности Парижа. Вскоре дорога свернула в сторону Сены, городская стена становилась все ближе и ближе, и наконец путешественники въехали в город через южные ворота, и коляска запрыгала с грохотом по каменной мостовой, оставив справа обширный Люксембургский дворец, а слева – последнее создание Кольбера, богадельню инвалидов. Сделав крутой поворот, экипаж очутился на набережной и, переехав Новый мост, мимо величественного Лувра, добрался до лабиринта узких, но богатых улиц, шедших к северу. Молодой человек все еще смотрел в окно, но панораму загораживала громадная золоченая карета, шумно и тяжело двигавшаяся перед коляской. Однако, когда улица стала пошире, карета свернула в сторону и офицер увидел дом, куда он так стремился.

Перед домом собралась огромная толпа народа.

Глава VI. Битва в доме

Дом гугенота-торговца представлял собой высокое узкое здание, стоявшее на углу улиц Святого Мартина и Бирона. Дом был четырехэтажный, такой же суровый и мрачный, как и его владелец. Верхний этаж был занят складом запасных товаров; ко второму и третьему были приделаны балконы с крепкими деревянными балюстрадами. Когда дядя с племянником выскочили из коляски, они очутились перед плотной толпой людей, очевидно, чем-то сильно возбужденных. Все смотрели вверх. Взглянув в том же направлении, молодой офицер увидел зрелище, лишившее его способности чувствовать что-либо другое, кроме величайшего изумления.

С верхнего балкона головой вниз висел человек в ярко-голубом кафтане и белых штанах королевских драгун. Шляпа и парик слетели, и стриженая голова медленно раскачивалась взад и вперед на высоте пятидесяти футов над мостовой. Лицо привешенного, обращенное к улице, было смертельно бледным, а глаза плотно зажмурены, как будто он не решался открыть их, боясь угрожавшей ему страшной участи. Зато голос его громко взывал о помощи.

В углу балкона находился молодой человек и, наклонившись над перилами, держал за ноги висевшего в воздухе драгуна. Юноша смотрел не на свою жертву, а, повернув голову, на толпу солдат, теснившихся у большого открытого окна, выходившего на балкон. В повороте его головы чувствовался гордый вызов, а солдаты нерешительно топтались на месте, не зная, броситься ли им вперед или уйти.

Внезапно толпа вскрикнула от неожиданности. Молодой человек отпустил одну ногу драгуна, продолжая держать его только за вторую, причем первая беспомощно болталась в воздухе. Жертва напрасно цеплялась руками за стену позади себя, продолжая вопить что есть мочи.

– Втащи меня обратно, чертов сын, втащи, – молил он. – Ты хочешь, что ли, убить меня? Помогите, добрые люди, спасите!

– Вам угодно, чтобы я втащил вас назад, капитан? – спросил державший его молодой человек ясным и сильным голосом, на прекрасном французском языке, но с акцентом, казавшимся странным толпе внизу.