Виктор Ерофеев - Энциклопедия русской души (сборник)

• Название: Энциклопедия русской души (сборник)
• Автор: Виктор Ерофеев
• Жанр: Публицистика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-386-08227-7

«Энциклопедия русской души» Виктора Ерофеева – книга очень жесткая, смелая и внутренне правдивая, была написана в конце девяностых годов. И теперь, по прошествии двадцати лет, один из самых скандальных писателей-постмодернистов снова пытается переосмыслить события недавнего прошлого…

В книгу Виктора Ерофеева также вошли цикл рассказов «Пупок» и цикл эссе «Шаровая молния».

---

– Невеста – переходящий вымпел, – заметил Серый. – Вчера – твоя. Сегодня – моя.

Умная и вшивая. Невеста с зубами. Такой она мне досталась. Вшивая умница. Со страшным детским личиком.

Анекдот

Русский продаст душу за хороший анекдот. Он – бродячая коллекция анекдотов. Всегда наступает такой момент, когда пора рассказывать анекдоты. После четвертой перед пятой. Анекдоты делятся на подвиды. Есть неприличные. Есть похабные. Про ежей. Почти все анекдоты – смешные.

– Русский живет внутри анекдота, – говорил Серый. – Ползает по его внутренней склизкой поверхности. Ты начитался всяких Бердяевых, всяких маркизов, блядь, де Кюстинов, и думаешь – банку вскроешь. Француз – вскрытая банка, а русский – это когда она вспухла и внутри бродит от томатного соуса. Ты вот мне подай любой другой народ, который так соком гнилым заплыл. А ты говоришь – иностранцы.

Я стал думать над его словами.

Россия – мать анекдотов. Мы создали государство-анекдот. Когда позолоченный пафос сходит, остается один анекдот. Что значит жить в анекдоте? Анекдот – русский жанр, неизданные произведения. Непечатность русского анекдота идет от его изначального неприличия, которое, в свою очередь, отражает изначальное неприличие русской жизни. В России все неприлично. Неприлично рождение. Неприлична смерть. Неприлична власть. Неприличен народ.

Сделать что-нибудь неприличное – высшее приличие. Все остальное в системе русского мира не считается и даже не учитывается. Гоголь стоит на анекдоте и не развенчивает его. То же самое у Платонова – анекдотические страсти. Другие – пафосные – интеллигентские – писатели, может быть, и нужны, но они не свои. Свой – неприличен. Свой перднет. Свой насрет. Свой, наконец, убьет. Но если он убьет внутри анекдота, он будет прощен. Чаадаев негодовал, что анекдот Гоголя нравится, а его собственные горькие мысли – нет. Гоголь – не сумасшедший, а он, Чаадаев, ходит по городу умалишенным.

Русский анекдот группируется вокруг знаковых фигур по экономии материала, но о ком бы, о чем бы он ни был, он – о несостоявшемся существовании, то есть о каждом из нас. Вот почему в России все неанекдотическое темнеет и стирается, а анекдот, даже самый старинный и не очень ясный, остается жить. Русская история состоит из анекдотов больше, чем из летописей. Чтобы быть адекватным России, нужно превратиться в чрезвычайную и полномочную эманацию анекдота и поступать соответственно.

Русский смех – поощрение нарушения. Все герои анекдота поступают не по правилам, но потому и смешно, отчего вызывают двойное чувство: отторжения и признания. Они высмеиваются; тем самым отчуждаются, но, по сути, на них ложится тень нашего понимания. Через анекдот происходит одомашнивание русского мира.

Русский ценится по анекдоту. Правильно рассказал – значит свой. Чужой не умеет рассказывать анекдотов. Чужой обязательно проколется. Через анекдот идет взаимопонимание. Доверие. Близость. Деловые партнеры, влюбленные рассказывают анекдоты. Анекдот рассказан – выслушан – на человека нельзя обижаться. Это грех. Он прошел в свои. Ему, девушка, надо «дать». Каждое наше действие содержит в себе зародыш анекдота. Как и бездействие. Провалиться за пределы анекдота – значит выпасть из русского мира.

Власть преследовала анекдот как попытку разгерметезировать ее миф. Анекдот развенчивает. Он – дело. Но он развенчивает и того, кто рассказывает анекдот. Потому что анекдот примиряет с действительностью. Анекдот ободряет. Он откладывает решение вопроса на неопределенное время. Анекдот – это русская церковь. Это конфессия.

Русские рассказывают друг другу анекдоты, чтобы поразмяться в смехе, прежде всего над собой, но есть предел, за который анекдот не выходит. Француз, американец, немец в анекдоте всегда хуже русского. Ясное дело: они в анекдоте неанекдотичны. Они ищут линию поведения. Русский – без линии.

Анекдот – единственная форма русского самопознания. Род терапии. Больше того, род выживания. С другой стороны, это род отчаяния. Любимые герои анекдота – элита бестолковых людей. Бестолковщина не раздражает, а стимулирует. Не сообразили, не предусмотрели – нарвались на реальность. Опростоволосились, опозорились. И смех, и грех. Мы коллективно бестолковы. Соборно – без головы. Взялись за что-нибудь – не получилось.

Вот – анекдот. И почему мы так легко смеемся над собой? Но это – не просто. Мы не любим, когда нам не прощают бестолковщины. Мы бестолковы в высоком смысле презрения к поверхности жизни. Это русская ценность – бестолковщина.

Анекдочивание каждого акта жизни есть форма ее проживания. Без анекдота русское существование было бы невозможно. Что же тогда заложено в голову русского, если он все видит через призму анекдота?

Русское слово подыгрывает анекдоту. В русском синтаксисе спрятан эмбрион анекдота. Анекдотический вирус. Избыточное воображение и недостаточная рефлексия. Из мира выхватывается и развивается до предела его несуразность.

Чукча – гиперболизация русской бестолковщины, гипербестолковщина, которая, с русской позиции, кажется тотальной, а русские выходят умеренно разумными существами. Мы подставляем чукчей, беспомощно стремясь сократить беспредел собственной бестолковщины. То же самое, вроде бы, обереуты. Они довели до предела принцип интеллигентной бестолковщины. Культуру обокрали. И они крикнули страшным криком. Но анекдот не кричит. Даже не разговаривает. Он мычит и смеется, пережевывая культуру.

Облом

Облом – пещерный бог, прародитель Серого.

Самопознание

– Серый!

– Ну?

– Познай самого себя!

– Это как? – прищурился Серый.

– Это как? – прижал уши Серый.

– Ты чего? – не понял он.

Интеллигенция

У меня с интеллигенцией вкусовая несостыковка. Интеллигенция любит арбузы, а я – винегрет. Она – за разум, а я – за океанский бриз. Интеллигенция любит повести, а я – рекламные щиты.

Интеллигенция – секта борцов за народное счастье. У интеллигенции всегда одно и то же: как самодержавие, так плач по народу. А как революция – русские свиньи. Интеллигенция подослала мне привет от учителя жизни.

– Нельзя ли Серого использовать в мирных целях? – спросили заговорщики.

– Зачем? – спросил я.

– На благо народа.

– Да распустите вы этот колхоз, – отозвался я.

– Если вы нам не поможете, – сказала интеллигенция, – мы вам больше не подадим руки.

Я засунул руки в карманы, а интеллигенция спрятала руки за спину.

Как выйти из народа

Павел вышел из народа, а его отец, пьяница и драчун, так и не вышел. Павел осмыслил себя в осмыслении нужд народа. Это революционный выход из народа в романе Горького «Мать».

Второй, религиозный, выход из народа – выбор монашества, сектантства, любой другой религиозной активности.

Третий – бандитский. Бандит, принимающий самостоятельные решения, видящий свои интересы, поощряющий свои желания, скрывающийся от погони – расторможенный человек, то есть уже не народ. Народ любит такой выход из самого себя больше других и с удовольствием поет блатные песни.

Четвертый, художественный, выход присущ самородкам типа того же Горького или Шаляпина и напрямую связан с талантом.

Пятый, карьерно-образовательный, затягивает на долгие годы, несет с собой все несчастья первого поколения интеллигенции и руководителей всех уровней. К этому выходу когда-то относился и потомственно-родовой, аристократический. Именно пятый выход порождает большие иллюзии насчет связи народа и власти, вызывает много недоразумений.

Каждый выходит из народа по-своему. Если из народа выходит муж, это не означает, что жена тоже выйдет. Где пролегает граница между народом и не народом, необратим ли переход? Можно снова опуститься в народ. Для этого достаточно опуститься. Выход из народа, как правило, сопровождается усилением европейских понятий, но они исчезают, если их не культивировать. Есть несколько приграничных положений. Это ниже-средний класс: парикмахеры, учителя младших классов, ветеринары, таксисты, продавцы, челядь, младший командный состав армии, шофера служебных машин (в сущности, та же челядь), мастера на производстве. Выход из народа не имеет однозначного морального содержания, и даже революционный выход вместо борьбы за народное счастье может стать либо показухой, либо отторжением от народа, разочарованием в нем.

Чтобы вывести Россию на нормальную цивилизованную дорогу, необходимо всем русским до последнего человека выйти из народа. Нынешнее поколение молодежи начало широкомасштабный выход из народа, по крайней мере, по пояс.

Народ же останется, как сброшенная шкура, которую можно сдать в музей.

Давай

Голые пальцы у невесты радостно растопырились в разные стороны.