Александр Строганов - Сочинения. Том 10

• Название: Сочинения. Том 10
• Автор: Александр Строганов
• Жанр: Русское современное

«Писатель Строганов проник в „тонкие миры“. Где он там бродит, я не знаю. Но сюда к нам он выносит небывалые сумеречные цветы, на которые можно глядеть и глядеть, не отрываясь. Этот писатель навсегда в русской литературе». Нина Садур.

---

Не смею и помышлять о более тесной связи.

Впрочем, я жесток.

Возвращаюсь к размышлениям.

Людям и нельзя задумываться над этим (см. выше), ибо сумей они прийти к этому (см. выше), положение их напоминало бы состояние человека точно знающего время своей смерти, а подобное знание и вовсе парализует.

Поверьте, не гордыня овладела мною, но искреннее сочувствие, сострадание.

И впрямь, иногда взял бы Ваши краски, да и добавил, где румянца, где пряностей. Жаль, не владею я Вашим искусством.

Теперь, о главном.

Мне было подсказано самому создавать людей.

Я проделывал подобные опыты и прежде, и многократно. Благо материалом Вы со мной щедро делились с самого детства, а теперь вот прислали журнал.

Я его пока не уничтожил.

Робею.

Итак, у меня было все, что нужно. Мне оставалось только найти немного тишины и сосредоточенности.

Я обрел тишину и сосредоточенность.

И пошло – поехало.

Внешне все это выглядело вполне невинно. Если бы кто-то решил подсматривать за мной, чего я упаси Бог, не исключаю, мало того, думаю, что так оно и происходит, вы же знаете двойственность человеческой натуры, так вот, если бы кто-то подсматривал за мной, единственный вывод, который бы он составил, и, разумеется, позже отразил в своем отчете, это то, что я стал пускать к себе людей. Или вступать с ними в переговоры. Или прогуливаться с ними. Или предоставлять свой дом в качестве убежища от других людей на некоторое время.

Люди, преимущественно, увы, а может быть и на мое счастье, не видят дальше собственного носа. И представить себе как дело обстоит в действительности, разумеется, не могут.

Часто созданные мной персоналии оказывались интереснейшими субъектами. Одно, великая досада, век их короток. Так короток, что и за несколько минут успевали они пройти весь путь от младенчества до старости, или же рокового поступка, а роковые поступки совершали они охотно, зачастую уже и против воли своего демиурга.

Ну, вот Вам пример. Я, простаки на простаки, умолял Женечку Хрустального, близорукого, до ломкости изящного поклонника Бальмонта не пускаться в пляс с настоящей и настоящестью своей испорченной же Юлькой в желтом этом кабаке, теряясь и растрачивая силы, ибо знал, чем это грозит!

Но разве возможно было удержать его?

И катилась голова его в бильярдную лузу!

А Юлька, часом позже, уже отогревала руки у русской печи и, закатываясь от скабрезного анекдота, глушила шампанское.

После похорон, онемевший, в коридоре, я наблюдал как согбенная над бадьею «постирушек» Аглая осуждающе покачивала головой.

Вот – подумалось мне – долгая жизнь, и только покорность, и ни одного рокового поступка.

А Женечка оказался способным к роковому поступку.

Мой сын и брат!

Именно тогда я попытался представить себе лицо Аглаи в молодости и не смог.

Однако же, как все это печально!

Вспоминая в деталях эту историю, я, обыкновенно расстраиваюсь.

Не стану больше писать.

Мною недовольны.

Да и сам я собою недоволен.

Вы уж простите меня великодушно.

Да и Вас, несмотря ни на что, чрезвычайно жаль.

Ах!

Теперь не зажигайте свет и слушайте.

Я оставил письмо и пытался уснуть, но воспоминания требовали продолжения. Так что я опишу Вам некоторые детали этой печальной истории. Мне кажется теперь, что если я все же поделюсь с Вами, досточтимый Стилист, мне станет сколько-нибудь легче.

Я возвращаюсь назад.

Уже было поздно, что-то около полуночи, когда силуэт Женечки Хрустального стал явственно проступать в темноте. Вы знаете, что в этот час я не зажигаю света, но так редко Господь посылает мне собеседника. Я нарушил свою привычку.

Он показался мне очень худым. Черты же его, точно в пропавшем от времени зеркале, моем зеркале, зеркале в которое я с недавних пор, и Вам известно, по каким причинам, приобрел привычку смотреться, были глубокими и ускользающими одновременно. Дужки очков с большой диоптрией были неестественно подняты к самому затылку. По-видимому, зрение его ухудшалось быстро, а он, любитель чтения, не успевал заказывать новые очки и помогал себе, меняя угол наклона стекол. От этого шея его удлинялась, подбородок стремился вперед и вверх, и лицо странным образом соединяло некую надменность и беззащитность. Долгие говорливые пальцы, но в жестах – осторожность. Тогда мне подумалось – вот собеседник до старости.

Как я ошибался!

Двадцать два года! Совсем юноша!

Детство серенькое, с заусенцами.

Кто познакомил его с Бальмонтом?

Поэты на века вперед назначают своих мечтателей, не задумываясь над их судьбами.

Мой великий грех в том, что невольно я оказался посредником.

Женечка знал «Зачарованный грот» на память. Жаль, что он не прочел мне «Арум» в тот первый вечер. Вероятно, это стихотворение имело для него особое, интимное значение. Он читал все, а «Арум» опустил.

А помните, как мы с вами когда-то, в другой жизни читали Арум?

Пустое!

Речь теперь совсем о другом.

Женечка читал все, а «Арум» опустил.

Да ведь это был знак! Я был слишком обрадован, чтобы распознать его.

Он умел понять человека бессонницы и сочувствовать его страху. Мне хотелось назвать его, простите, дорогим Стилистом, братом.

При этом я не поведал ему ничего из запретного. Но Женечка читал мои мысли. Такой редкий дар!

Большую часть времени мы проводили молча. Мы пили чай. Он укладывался спать. Я по движениям век следил за его сновидениями. У него были безмятежные сновидения. Много воды. Ему снились озеро, дождь, редко люди, по большей части незнакомые. Утром он отправлялся за покупками, и мы завтракали. Ел он с аппетитом, свойственным его возрасту. По его глазам я узнавал, что за погода на дворе.

Совсем позабыл, насколько Вы младше меня?

Да я и не знал никогда.

Да и откуда мне знать, старше Вы или младше, когда имя-то у Вас не из Святцев?

Так прошло несколько дней. Соседи уже стали обращать внимание на нового постояльца, но не выказывали признаков раздражения, несмотря на всю неприязнь ко мне.

Юлька, нахальная златогривая Юлька, которая зимой после бани «в чем мать родила» выскакивает на улицу, которая ставит впросак кочегаров своей бранью, которая таскает в сумочке финский нож, которая не знает, где теперь ее дочь, Юлька, которая потешается надо мной самым бесстыдным образом и крутит любовь с бандитами, эта самая Юлька разрушила все. В пятницу в девять часов вечера.

Она источала запах вина, духов и пота. Она принесла с собой портвейн и сумасшедший смех. Она – другая, совсем другая и, конечно вскружила голову Женечке.

О, Арум!

Я, слабый человек, сидел с ними и пил этот проклятый портвейн, и даже, на какое то время почувствовал, что мне хорошо, я даже слушал ее, я даже любовался ее здоровьем, и я уснул, и видел пляшущих людей в желтом кабаке.

Так я потерял Женечку Хрустального.

Так я потерял брата.

Простите, Стилист.

Не думайте, что это месть. Это – совпадение. Все, что я рассказываю Вам – чистая правда.

К тому времени вот уже несколько месяцев я не выходил во двор.

Мне нельзя было делать этого.

Однако, после случившегося, следующим же вечером, не владея собой вовсе, проваливаясь по пояс в сугробы, я добрался до ее окон.

Она грела руки у печи, смеялась.

В комнате были плохие люди.

Женечки среди них не было.

Я долго стучал в окно. Я разбил себе пальцы.

Наконец, был замечен. Мое появление в окне вызвало оживление. Юлька сделала непристойный жест и выпила шампанского, а один из бандитов провел ребром ладони себе по горлу.

Мне стало ясно, что они убили моего Женечку. Они отрезали ему голову. Вероятнее всего, здесь не обошлось без ревности.

Несколько дней кряду пытался я восстановить в деталях черты милого моему сердцу собеседника, вернуть его к жизни, но возникало чернильного цвета сукно и матовые бильярдные шары на нем.

В их расположении заложена система. Они, как и карты, могут рассказать о многом, но эта система мною еще не познана до конца. Лишь намеки.

В их стуке я услышал ритм траурного барабана. Так я узнал, что хоронят Женечку Хрустального. Хоронят незнакомые люди. Люди из его сновидений.

Круг замкнулся.

Аглая стирала белье и осуждающе качала головой.

Как Вы полагаете, Стилист, только ли в России столь зловещий смысл может быть заложен в простой игре, скажем в бильярде?

Поклонник Вашего грустного таланта, Виталий Д.

Письмо четвертое

Досточтимый Стилист!

Да возможно ли, чтобы в Вашей или моей ничтожной голове по воле Божией были рассортированы и уложены по полочкам все те беды человечества, что мы остро чувствуем и предчувствуем?

В образах ли ближних наших, или в образах предложенных, а, стало быть, в какой-то степени отчужденных?