Наталья Нечаева - Последний июль декабря

• Название: Последний июль декабря
• Автор: Наталья Нечаева
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-386-08404-2

Роман «Последний июль декабря» построен на легендах и былях Петербурга. Противостояние темных и светлых сил, добра и зла, духов света и тьмы, населяющих петербургские земли с незапамятных времен.

Мосты и реки, каналы и канавки, мостки. Дома, проулки. Люди. И люди-призраки. Сфинксы, грифоны, сущности… Санкт-Петербург, как роман. Эхо прошедшей Империи. Мифология Санкт-Петербурга…

---

«По данным регионального отделения Федеральной службы по финансовым рынкам, сейчас в России работает 30 компаний, которые привлекают средства граждан под высокие проценты и имеют признаки финансовых пирамид. Из них более 10 работают в Петербурге».

«Деловой Петербург», июль 2012 г.* * *

Парень в пятнистой бейсболке все махал и махал без устали. Сверкала задница, голубели ляжки. Рома обошел сад уже два раза, сужая круги к барону. Два здоровенных черных мешка расперло от бутылок и мусора, а эти заразы все никак не могли кончить.

Жесть.

Собачники деликатно скучились возле Четвертой линии, псы паслись тут же, не посягая нарушить таинство публичных утех. Прохожие, сдуру ломанувшиеся через калитку против памятника, спотыкались взглядами о поджидавший за оградой сюрприз, охали, крякали, не веря глазам, и стыдливо припускались вскачь.

Местные алкаши, собравшиеся у мозаичных мастерских на обязательную утреннюю сходку, отнеслись к происходящему философски, типа интеллигента за столом, не замечающего пролитого соседом супа. Мужики занимались серьезным делом: пересчитывали общую наличность, решая, чем правильнее встретить грядущий день – портвейном или пивом. О водке вопрос не вставал. Для академических аборигенов водка с утра – моветон. Раньше полудня – ни-ни!

Измаявшийся Рома тоскливо попросил убрать за собой после «завтрака». Пообещали, уважительно внимая нелегкому дворницкому труду. Ясный пень, выпьют – забудут, но искреннее участие вдохновляло.

На чешуйчатой, как крокодилья спина, каменной скамье лицом на Четвертую линию спал Трифон. Исцарапанные грязные руки нежно и заботливо прижимали к груди недопитую бутылку шампанского.

Еще месяц назад Серега Трифонов, охранник Академии, важно гремя ключами, обходил по вечерам сад, строго шугая чужих и вполне благоволя своим. Мог вступить в беседу о международном положении или высказать профессиональное мнение о последнем матче «Зенита». Хороший человек, положительный, солидный. И такого бросила жена! В результате, запив по-черному, Серега забыл закрыть на ночь сад. Кто-то чужой, свой бы не посмел! – взломал конюшню и выкрал пони.

Трифона уволили, идти ему было некуда, да и не мог ввиду полной неуправляемости членов, он и прикорнул прямо на месте своего триумфа и позора, да подзадержался – выходное пособие позволило.

Уважая чужое горе, аборигены сердобольно ходили за шампанским – ничего иного Серега не признавал, в душу не лезли, денег не просили. Деликатность высшей пробы. По ночам на здоровенном камне, вросшем в землю позади скамейки, выставлялись посты для охраны неверного трифоновского сна и его же благосостояния от посягательств ушлых чужаков. Никого это не удивляло. Люди. Горе у всякого случиться может.

В общем, Академический сад представлял собой обособленный мир, со своими законами, правилами, устоями. Свои собачники, свои собаки, свои алкаши, свои студенты. Тот, кто забредал случайно, надолго не задерживались. Собак не принимали собаки, хозяев – собачники, пришлые студенты, пристраиваясь на этюды, не могли уловить смену света и тени, терялись в пене листвы, не в силах поймать ускользающую гармонию пространства, обиженно таращились, не понимая, что происходит, сворачивались и уходили, не возвращаясь.

* * *

Тупое кружение по саду Роме изрядно надоело. Уже и посланец аборигенов степенно вернулся из магазина, уже хозяева увели скандальных братьев-фоксов и веселого овчара Кузю, уже на площадку перед конюшней вывели для этюдов рыжего мерина Филю и натурщик Иван Романыч, изображающий бравого казака, пристраивал на лысину папаху, используя в качестве зеркала замызганное окно, а публичная порнуха перед изумленным взором бронзового барона все не заканчивалась.

Тошнота у Ромы прошла, захотелось есть и пить, а как уйдешь? Сад-то не убран! Затянувшееся чужое счастье начинало злить. Сколько можно? Рома подошел ближе и громыхнул совком о ведро. Никакой реакции!

– Блин! – громко выругался Рома. – Больше часа прошло! Нашли место!

Бейсболка, не останавливаясь, приподнял голову и махнул рукой: типа, проходи не мешай, не видишь, делом заняты?

От подобной бесцеремонности Рома офонарел. И даже почувствовал что-то вроде зависти. Или желания. Вспомнилась голая незнакомка на кровати со Славиком. Горячая кровь мгновенно свинтила из головы вниз, заполнив собой до отказа одно-единственное место – между ног. Джинсы немедленно вспухли так, что пришлось присесть – в раскорячку много не походишь.

На недостаток мужской силы он пожаловаться не мог. Девчонки всегда оставались довольны, но так долго… Это ж как надо по бабе истосковаться! Может, бейсболка из тюряги вышел? Или любовь. У Ромы такая пока не случилась. И без любви любая готова, только свистни. А сегодня свистеть некому – воскресенье.

* * *

Камень приятно морозил ягодицы, Рома поерзал, чтоб охладить восставшую плоть, и засек за оградой девчонку. Пялится на трахальщиков во все глаза. Перехватила взгляд, смутилась, отлипла от решетки и дунула мимо, типа, опаздывает.

Прискакал лабрадор Боня, толстый, белый, веселый с болтающимся розовым языком. Сунул морду под скамейку, вытянул затоптанную ленту сосисочного полиэтилена, втянул в себя как пылесос и унесся к компании заканчивающих «завтрак» аборигенов, приступивших, судя по сленгу, к безоговорочному осуждению внешней политики украинского президента. Там Боня разжился заветренным куском плавленого сырка, употребил остатки пахнущего килькой соуса из консервной банки и помчался в другой конец, приметив подружку – рыжую сеттершу Нюшу.

Нюша была загадкой природы. Происходившая из интеллигентной непьющей семьи университетских профессоров, сеттерша не знала удержу в пагубной страсти к алкоголю. Ела мало и плохо, соглашалась лишь закусить парным мяском глоток коньяка, посему, несмотря на хорошие условия проживания, оставалась болезненно худой, вызывая печаль хозяйки и недоумение соседей. Сейчас она нарезала конкретные круги возле спящего Трифона, вожделея о глотке шампанского. Трифон же, несмотря на крепкий сон, бутыль держал крепко, без наклона. Огорченная Нюша помчалась к одинокому философу Диме, появившемуся минут пять назад, но уже одолевшему вторую банку пива. Ловкой лапой сеттерша перевернула опорожненную жестянку, лизнула выкатившуюся каплю, просительно завиляла хвостом. Дима, вполне входя в положение собаки, плеснул пены на валявшуюся рядом газету, Нюша не дала ни капле напитка впитаться в бумагу, за что и получила строгим поводком от рассерженной хозяйки.

Наконец-то! Бейсболка переменил ритм: стал замирать, будто прислушиваясь к надвигающимся ощущениям, тыкаться губами в лицо и шею смирно лежащей партнерши, порыкивать. Скоро кончит, – решил Рома. И побрел выносить мусор.

Тащился медленно, лениво, еще ощущая меж ног горячую неприкаянность, и вдруг за одним из раскидистых кустов шиповника снова увидел девчонку. Ту самую.

Здрасте! Мы никуда и не ушли! Спрятались и подглядываем!

Глазищи вытаращила, огромные серые, как вода в Неве, и аж не дышит! Пацанка совсем. Миленькая. Волосы хорошие – светлые, по плечам – как меховой воротник. Кожа бледная, аж светится. Местная, сразу видно. Питерский ребенок, солнца не видавший. И секса тоже. Потому и прилипла. Или сама хочет? На траве принародно? Нынешние ссыкли – они такие…

В штанах снова загорячело до ломоты и страшно вдруг захотелось разложить эту сероглазую на траве и иметь долго-долго, как секс-гигант в бейсболке.

– Слышь, давай трахнемся! – шепнул он ей в ухо, обойдя куст сзади.

Девчонка дернулась, испуганно ойкнула и метнулась на дорожку. Волан юбки зацепился за шиповниковые колючки. Сероглазая дернулась и замерла, будто бабочка на булавке.

– Пошли, – ухмыльнулся Рома, – я тут рядом живу. Перепихнемся по-быстрому! Раз десять, наверно, кончила, пока наблюдаешь?

– Дурак! – вспыхнула всем бледным лицом девчонка и заплакала.

Слезы брызнули, как из крана, отвернутого на всю катушку. Даже до Ромы долетели. Она зло дернула юбку и, оставив кусок волана на гвоздях шиповника, выскочила на асфальт. Бегом, утирая на ходу слезы, заторопилась в сторону Большого.

Дневник Романа, 01 июля

Надо завязывать с грибами. Все. Сегодня на спуске кемарнул, подходит мужик пожилой. Одет прикольно: кафтан до колен в серебряных галунах, шляпа с загнутыми полями треугольная, из-под нее – букли висят. Штаны короткие, гольфы, боты с бантами. Как из восемнадцатого века сбежал. Летом на набережной ряженых полно, туристов завлекают. А этот как звезданет мне в ухо:

– Вставай, олух, топай на Тифлисскую, к книгохранилищу.

Я припух. У нас же там практика по реставрации. Отвернулся, чтоб он не приставал.

А он мне ботой в бок как шарахнет! Головой трясет, палкой тычет: