Иван Косолапов - Мир Мрака 2037

• Название: Мир Мрака 2037
• Автор: Иван Косолапов
• Жанр: Альтернативная история

Были Люди и была Земля. Они считали, что это их Земля, однако на самом деле было вовсе не так: были и другие живые существа. Однако Человек не признавал их, считая себя творцом самой сущности существования. Но это также было огромное заблуждение: был он творцом хаоса. И вот когда его самоуверенность достигла апогея, он создал нечто по своем образу и подобию: Человек разрушил все, что сам имел…

---

– Извиняюсь, дружище, расслабился. Меня Гоша не ждёт? – спросил я собравшись.

– Ждёт и причём довольно давно, – уже немного повеселев, сказал мой собеседник. Хотя он и понимал, что мне известно – эта веселость не истинная, а деланная не талантливым актёром.

– Ну что ж, не буду его больше мучить, – с чуть заметной улыбкой попробовал пошутить я. Каря себя за то, что забыл, где нахожусь, и что там, где мне приходится быть, увеличивать скорость до бега противопоказано и даже чревато смертью.

Улица Гоголя осталась позади, на какой улице сейчас находился я, мне было не известно. Я не из Бреста, поэтому ориентируюсь плохо, может Фомина, а может Наганова. Для себя же, отличительной чертой моего теперешнего дома я выбрал стадион Динамо, возвышавшийся над всей громадой радиоактивного хлама на несколько десятков метров. Стоящий, непоколебимой статуей прошлого величия человека. Не разрушенный затяжной и разрушительной войной. Светящий всем заблудшим путникам пустыми глазницами фонарных мачт.

Близлежащие постройки и, ясное дело, сам стадион, принадлежали Спортивному Соглашению, одному из самых густонаселённых и отлично вооруженных мини-государств. Подобные ему, кто лучше, кто хуже, были расфасованы по всему Бресту, точное число таких держав нам неизвестно, но последние полученные данные, принесённые нам группой военных, посланных неделю назад в дальний рейд к улице Маяковского, гласят, что нас всего трое. Но, по словам бойцов, они и до самой Маяковской добраться не смогли, дошли до Коммунистической и повернули обратно. В общем, из посланных в это путешествие пятидесяти человек, вернулось только трое. Да и то: один калека навсегда, бедняга без правой руки остался, второй с тяжелыми травмами был отправлен в реанимацию, как оказалось, напрасно – через день он скончался, не выдержал расставания с нижней половиной тела, а вот третий вроде цел. Поговаривают, что он вообще без единой царапины на базу вернулся, хотя я таким мифам не верю. Но всё же их жертва была ненапрасной. Оказалось: в районе улицы Энгельса, где раньше ресторан с гостиницей и ещё каким-то там дворцом культуры были, теперь располагается БВС (Брестское военное содружество). Держава с огромной оружейной мощью, даже большей чем у нас, но с численностью населения почти в два раза меньше – 700 человек. Таким образом, к бывшим двум прибавилось ещё одно мини-государство. Хоть это радует.

Пройдя Вторую линию обороны, я приближался к Третей. Сознание то и дело подталкивало тело расслабится, но такую непозволительную халатность я допустить не мог. Всё время замечая на себе косые взгляды служивых при подходе и натянутые улыбки при приветствии, я не мог хоть на шаг приблизить к себе такой процесс, как отдых. Я знал, вояки мне ничего не сделают, это их долг заставлять людей иметь о них не хорошее мнение, в то время как самим воинам это запрещено (иметь не хорошее мнение о обычных гражданах) и по уставу и по моральным принципам (хотя по второму, вполне возможно, «не разрешено» не у всех). Так что я не имел права винить их за это, и не только по тому, что их служба «и опасна и трудна», не только по тому, что из-за того мировоззрения, которое они должны вносить в народ, самим же воякам приходится страдать от других людей, которым им надо помогать. А из-за того, что я отлично знал и понимал тот факт, что эти люди в тяжёлых бронежилетах или, так сказать, в штатском, круглосуточно обороняют наш сон и покой, и выполняют они свою задачу на неплохо.

Вот и Третья линия миновала. Миновали и начальный коридор поздравлений с возращением, и шквал новоиспеченных баек. Ну, ничего, сейчас жилые помещения пойдут, вот там и начнётся настоящий кавардак. Огромные смотровые вышки со снайперами, ДОТы с пулемётчиками и гранатомётчиками, мешки с песком за которыми прячутся миномётчики и, опять же, пулемётчики, колючая проволока и дотлевающие под серым небом угольки былого костра остались позади. Вот теперь я точно дома.

Серое небо над головой плавно сменилось душной, накуренной атмосферой тёмного коридора. Голоса людей через чёрную дымку еле долетали до меня, но всё равно они были слышны.

Как же приятно услышать знакомую тебе речь там, где ее, по сути, быть не должно. Ведь раньше-то подвалы явно в качестве жилья не использовались. Тёмные, чуть заплесневелые помещения, смотря по возрасту дома, с влажным воздухом, который, казалось, можно было зачерпнуть рукой, в довоенные времена использовались для хранения всяческих продуктов питья и питания собственной «сборки» (варенье, компоты, замаринованные помидоры, малосольные огурцы, картошка и т. д.).

Сейчас же это одно из самых больших бомбоубежищ. Пусть подвалы и не находятся на такой глубине как, например, метро, но для того количества радионуклидов распространенных по Беларуси этой глубины хватает и даже с отдышкой.

Есть и вовсе такие районы, где фон пусть и превышает норму в несколько раз, но по нынешним меркам он не такой уж и большой, именно в таких местах можно селиться хоть на первых трёх этажах здания, если там попадётся дом с таким количеством уцелевших этажей. Потому что после войны обычно попадаются конструкции с двумя или одним «выжившим» уровнем. Вот, например, в доме, под которым поселились мы, осталась только половина первого этажа, хотя вроде бы в четвёртом подъезде он уцелел полностью, но всё равно там никто селиться явно не собирается. Уж лучше здесь, под землёй.

Да и не нам теперь выбирать своё место жительство. Что могли, вначале отхватили, теперь уж поздно что-то менять. Город перестал быть достоянием и гордостью людей, теперь это площадка для совершенно других существ, человеку же в этот тайный и непостижимый мир путь закрыт. Опасно отходить даже на двадцать метров от надёжного убежища, до базы и так обычно долетают отрывистые крики и мольбы о пощаде, взявшиеся непонятно откуда и, скорее всего, аномального происхождения. А когда ты переходишь через заслоны колючей проволоки, так и вовсе это состояние вечного анабиоза и неясности мировоззрения становится ещё гуще. Детский плач и смех, лай собак, гитарное соло, отчаянный крик, переходящий на хрип и «поющий» с ним в унисон грозный рык, а так же непонятное, тихое бормотание и вообще впервые слышимые звуки, о происхождении которых можно только догадываться. Всё это сразу же окутывает и затягивает тебя в свой кокон, как только ты выйдешь за пределы человеческого жилья, за пределы понятного и виданного, за пределы своей психики.

Свет появился неожиданно. Незнающему этих путей человеку он обжог бы сетчатку, к счастью я к этой группе людей не относился. Чуть прищурившись, я смело шагал дальше. Через пару метров меня остановят и попросят отдать оружие на хранение. А вот собственно и оно… Омбал Герман стоял в своём, привычном ему, тесном уголке. Остановив меня жестом руки и приняв второй конечностью протягиваемый мною автомат с ножом, он обратно уселся в своё кресло и стал лениво допивать банку пива, до этого стоявшую возле его ног. Мою же амуницию охранник поставил возле стенки, так и не удосужившись спрятать её в специальный шкафчик, ладно, наверное, потом сделает.

В местах скопления мирных граждан с «железом» за спиной или в руках вообще появляться нельзя, ну, по крайней мере, в Спортивном Соглашении. Как устроено в других государствах мне, к сожалению, а может и к счастью, не известно.

Какофония звуков и запахов стала ещё сильней. Сначала будут первые квартиры подземного общежития. Скоро я замечу плохо нарисованный красный крест над входом в одно из самых больших помещений подвала. Потом увижу так же неопрятно намалёванное слово «химчистка», кстати, туда мне и надо будет зайти, сдать одежду, чтобы от радионуклидов и обычной грязи почистили. После чего мне придётся лицезреть и столовую, и оружейную, и казарму, и, даже, бар. Но первее всего этого, конечно же, будет столик с маленьким записным блокнотом на краю и сидящей за ним вахтёршей.

Знакомую лампу с треснувшим абажуром я заметил ещё на подходе. Не молодая женщина подняла на меня карие глаза украшенные очками. И, улыбнувшись, а вместе с этим и хлопнув в ладоши, произнесла:

– Саша, ты?!

– Как видите, тёть Поль, – ответил я, также искренне улыбаясь и, в придачу, разводя руками.

– Ой, так чего же ты встал Сашенька? Проходи-проходи, я тебя, конечно же, отмечу, ты что? – сказала она хватаясь за ручку, но на полпути остановилась и добавила. – Хотя нет, подожди. Дай я до тебя ходя бы прикоснусь, чтоб удостовериться, – подымаясь объявила старушка. Улыбка всё никак не хотела слезать с её уст, и я понимал из-за чего. – О Господи, точно ты, – подёргав меня за щёки, как маленького, после чего поцеловав в одну из них, точнее правую, вынесла вердикт тётя Полина.

Как на счёт другой молодёжи моего возраста – не знаю, но что меня она любит как своего внука, так в этом я уверен. И так она со мной говорит не только, когда я с охоты возвращаюсь – это наш обычный разговор. Тётя Поля мне может, ни с того, ни с сего, блинов наделать или ещё какой-нибудь вкуснятины приготовить, из продуктов которые сейчас в дефиците. А я, если понадобится, и помочь могу, там: подать, перетащить, починить что-нибудь латаное перелатанное ещё до меня сотни раз.