Николай Жакобов - RUсский koMiX. или коллаж о настоящем сверхинтеллекте

• Название: RUсский koMiX. или коллаж о настоящем сверхинтеллекте
• Автор: Николай Жакобов
• Жанр: Альтернативная история

RUсский kоMiX – это сатирическая пародия на современное потребительское общество. Главная тема книги – миф, с учетом всех его форм, от древнего фольклора до современных масс-медиа. Сама квартира главного героя является аллегорией профиля соцсети, поэтому однозначно ответить на вопрос, где развиваются события – затруднительно: то ли действительно в реальном мире, то ли в фантастическом пространстве, то ли в голове Никанора Ефимовича, то ли сам Никанор Ефимович – персонаж виртуальной реальности.

---

«Реминисценции иллюзорны. Но, быть может, все это только мнительность – извещение о том, что нужно без промедления менять свою жизнь? – не любил утешать он себя. – Что, если моё появление на свет в действительности было прекрасным и трепетным событием?»

Единственным свидетельством против этого был молчаливый протест в глубине его нутра, интуитивное ощущение, что условия «той» жизни были для него невыносимы.

11:32 – 11:35

Тщательно осушив кожу белым махровым полотенцем и накинув на плечи синий бамбуковый халат, Никанор подошел к запотевшему зеркалу и отточенным движением руки, выверено запечатлел на нём свой автограф. Мгновенный автопортрет походил на стиснутый кулак с большим пальцем, просунутым между указательным и средним, как неприличный жест, выражающий крайнее неприятие, высшую степень презрительной насмешки, и действительно имел некоторое сходство с оригиналом. Рельефное худощавое лицо, убегающий назад подбородок, тонкий выструганный с соблюдением всех пропорций нос, глубоко посаженные разнополые глаза-близнецы, – все это, сам того не сознавая, Никанор сумел отобразить в уникальном символе, предназначенном для идентификации личности.

Подобный росчерк пера, характерный для творческих людей с богатым воображением, выдавал его мечтательную натуру и склонность к приукрашиванию действительности. В то же время, сомкнутость и плотность характеризовала его как человека нелюдимого, независимого и закамуфлированного.

Природа этого причудливого ритуала долгие годы оставалась для Никанора загадкой, но его не покидала уверенность, что в этом незамысловатом жесте сосредоточен непомерный эротический заряд.

Беспокойное лихорадочное возбуждение овладевало им, непроизвольно выхватывая из темноты подсознания сомнения и тревоги, лоб покрывался испариной, шею стягивала петля удушья. Непреодолимый двигательный акт, мимолетный параф, естественный на вид, но совершающийся помимо воли, затягивал Никанора в воронку слабосилия и страдания, сохраняя при этом понимание чуждости этого расстройства и желание от него избавиться.

С минуту, оставаясь неподвижным, он внимательно следил за змееподобным скольжением капель, затем взгляд сфокусировался на проступающем в проведенных ими дорожках собственном отражении, слегка размытом, но пропитанном столь глубокой художественностью теплого импрессионизма, что Никанора начало заполнять ощущение уюта и умиротворения.

«Неужто впадаю в сентиментальность? – подумал он с испугом. – А ведь сентиментальные люди наиболее беспощадны. За их чрезмерной слезливостью и приторной ранимостью, как правило, скрываются ожесточение и озлобленность. Именно жестокость, спрессованная морально-боязненным давилом, преобразуется в низкобюджетную чувственность, которая выносится на общественный рынок в виде всхлипываний и пускания умильных слюней».

«По сентиментальности узнают сволочь», – неожиданно в голове всплыла строчка из «Голема3». С этим артефактом экспрессионизма Никанор ощущал поистине мистическую связь, причем связь эта, как ему казалось, была двухсторонней. «Эта книга нуждается во мне не меньше, чем я в ней, – говорил он. – Она в ответственности за того, кто её читает».

Затертая и зачитанная до дыр, она воспринималась им как фрагмент его биографии.

Каждая книга написана словами. Каждое слово – это семя. Каждое прочтение – это посев. У всякого вида семени свои требования к условиям прорастания. Лишь попав в благоприятную почву, оно пускает корни и всходит, формируя новое растение. Чтение – это переход слов из состояния покоя к росту зародыша-понятия и развитию из него проростка-идеи.

Но это в идеале, а на деле миллионы неплодоносных голов засеиваются элитными семенами Кафки, Достоевского, Гессе в несообразной, нелепо-бестолковой надежде на то, что хотя бы одно да прорастет.

11:35 – 11:54

— Для большинства людей утро начинается с бодрящего кофе, а значит, с кухни. И новый день хочется встретить в приятной обстановке…, – звучал голос за кадром в очередном рекламном ролике, когда Никанор, наповидлив блин сладкой массой протертых яблок, ювелирно складывал его в конверт.

– Пока всё по схеме, – анализировал он работу криэйторов, – ссылка на «большинство», затем огульный позитив от «начала нового дня» и «бодрящего напитка», далее привязка к товару. Хотя, голос немного размагничивает. Неплохо бы сменить на мужской.

– Кухня – больше чем просто комната, в которой готовят еду и моют посуду…, – продолжал голос.

– Уникальная страна! Здесь почему-то все кажется значительнее, чем есть на самом деле. То поэт больше, чем поэт, то музыкант больше, чем музыкант, теперь и кухня больше, чем кухня. Какая-то нездоровая озабоченность объемами, попахивает кастрационным комплексом, но для скрытой стимуляции вполне пригодно, – пробурчал он и запил блин апельсиновым соком.

– Выбирай любого цвета наши кухни без секрета, – пропел хор завершающий слоган.

– Ваша песня, точно, спета, – подхватил Никанор мелодию, облизывая сладкие пальцы. – Низкопробный PR. Так лопухнуться в конце! Чему вас только учат? Развелось пиарастов, хоть пруд пруди!

Безусловно, может сложиться представление, будто Никанор прибывает в числе тех узколобых недоумков, которые то и дело ведут остроконфликтные беседы с телеэкраном, порой даже на повышенных тонах, или же является представителем иной секты «Поработителя душ», который в режиме навязчивого переключения каналов, патетически комментирует вырванные из контекста реплики. Ничуть не бывало. На деле это был не внешний диалог, построенный на рефлекторной, механической ответной реакции, а вполне осмысленный внутренний монолог эксперта по части технологий скрытого манипулирования. Можно сказать, что Никанор Ефимович знал о рекламе всё. Если говорить точнее – всё, что о ней было известно4.

Довершая завтрак икотой, Никанор направился в кабинет – небольшую овальную комнатушку в лаконичном, минималистическом стиле, лишенную особой роскоши, но вполне себе уютную, и даже до некоторой степени фантастическую. Это удивительное ощущение сверхъестественности исходило от буквально парящего в воздухе экстравагантного письменного стола – творение рук одного малоизвестного итальянского скульптора, которого в узком кругу ревностных почитателей эпатажных инсталяций почтительно прозвали за глаза «экстрасенсом». Довольно увесистая конструкция из массива трехпородного дерева5 (сросшегося из кипариса, сосны и кедра) с открывающейся крышкой и зауженной продолговатой столешницей была покрыта белой эмалью, а чуть ближе к узкому краю симметрично с противоположных сторон из столешницы выделялись два небольших выступа прямоугольной формы, наделяющие её каким-то высшим, особливым значением и сакральным ореолом покорности. Устойчивое положение стола в гравитационном поле без видимой глазу опоры обеспечивала мощная электромагнитная подвеска, замаскированная столь искусно и безупречно, что, пожалуй, всякое действующее лицо, погруженное в стилистический антураж кабинета, уже спустя минуту или две, начинало непроизвольно воспринимать этого левитирующего тяжеловеса как часть обыденной, прозаичной реальности. Понятное дело, что некоторым чрезмерно впечатлительным богомольным эстетам может показаться, что автор открытым текстом бросает концептуальный вызов авраамической мировой религии. Однако, сам художник на подобные заявления дает ответ в короткой фразе: «Когда кажется, креститься надо».

Занавесив оконный просвет, Никанор деловито уселся за стол, придвинул к себе светильник, щелкнул выключателем и, нащупав в кармане утерянный черный маркер, откинулся в кресле, погрузившись в необычайное состояние ума.

ОТКРОВЕНИЕ ОТ АЛЬФРЕДА ЖЕРМОНА6 [БЛАГОДАРНОСТЬ]

раз за разом,
уже не первое десятилетие, в той или иной мере,
аромат ириса возвращает меня к былой атмосфере
того дня, когда я во власти суеверий
постучал в её двери.
тусклый подъезд рисовался таинственным и зловещим.
являясь носительницей глубоких душевных трещин,
она оказалась доступнейшей из продажных женщин —
падших интеллигентщин.
пятнадцатилетним подростком я прошел в дом
опасливо, осторожно
поставил на стол дорогой коньяк и пакет с пирожным,
купленным, безотложно,
на куш картежный.
словно маятник я качался на месте с замиранием сердца.
иногда создавалось ощущение движения по инерции,
будто убаюкивал в себе младенца.
она протянула мне полотенце…
я принял душ и расписался на запотевшем стекле,
затем, пригубив REMY MARTIN и поедая эклер
поведал, как открыл для себя ФРАНСУА РАБЛЕ
в феврале.
в ответ она коснулась моей щеки
и заявила, что я колючий,
что она без ума от кактусов и БЕРТОЛУЧЧИ,
что был у неё отчим, который её мучил.
гад ползучий!
несмотря на разницу в возрасте,
мы смогли с ней спеться,
от неё исходил аромат ириса и каких-то специй —
усилителей половых секреций.
она предложила раздеться…
и тут же от беспокойства меня будто обдали паром,
кровью наводнилось лицо, вылупились окуляры,
стали как у кальмара,
узревшего кулинара.
по соседству бранилась женщина
и на осколки разлеталась посуда.
у меня онемели конечности и свело желудок,
помутился рассудок.
ХРИСТОС, МАГОМЕТ, БУДДА!
пока я посылал сигналы бедствия,
пытаясь обуздать брожение,
мне чудилось, что я обломок коРАБЛЕкрушения —
ирония воображения!
она сидела, улыбаясь и невозмутимо чем-то хрустела,
повторяя, успокоительно, что это обычное дело,
что это реакция на чужое тело.
хотя и очень не зрело!
меня распирало изнутри, словно вздымались дрожжи,
я взял её на руки и бережно перенес на ложе.
словно армия сороконожек
отчеканивала шаг по коже,
аж, до дрожи!
когда она скользила как змея, поймав кураж,
а фоном ХЕНДРИКС7 феерично исполнял пассаж,
(высший пилотаж!)
мы забыли про бельэтаж,
про сварливых соседей снизу,
про раскрытые настежь окна,
битый час, трепыхаясь в трансе, не могли умолкнуть.
истрепали нервные волокна, взмокли!
она открыла франтоватый портсигар,
но закурила не сразу.
я лежал обездвижено, как солдат,
подорванный на фугасе,
лишенный боеприпасов,
не подчиняясь приказам
раз за разом, раз за разом, раз за разом…

но, не это запомнилось ярче всего,
не то, как проник в её чресла,
а благодарность, когда уходя,
вернул в инвалидное кресло_

2/CHESS-MASTER8