Виктор Кротов - О литературе и сказке. Разные статьи

• Название: О литературе и сказке. Разные статьи
• Автор: Виктор Кротов
• Жанр: Самосовершенствование

О хороших детских книгах, о различии между верой и сказкой, о литературном барстве и книжном купечестве. О мире сказки как педагогическом пространстве, об инструменте виртуального моделирования, которым может служить сказка. Эти и другие темы обсуждаются в статьях этого сборника, опубликованных в разные времена в разных периодических изданиях. Есть кое-что и неопубликованное.

---

Выбиратель Книг

К большому Выбирателю Книг приходили маленькие писатели и приносили сочинения. Кашлянёт Выбиратель в знак согласия – тут же книжку напечатают и продают повсюду. Дунет на книжку – и её как не бывало. Но вот он простудился, раскашлялся, и книги стали печатать все подряд. Зачитались люди новыми книжками и вообще забыли про Выбирателя.

Стоит ли уважать автора?

Маркетинг и менеджмент, конечно, своё дело делают. Но не передаём ли мы им при этом слишком большие полномочия? Бывает, что автор, пришедший в издательство с новой книгой, слышит от маститого главного редактора: «Мы тут посоветовались с отделом реализации…» И действительно, судьбу книги вполне может решить молодой бойкий юноша, оценивающий книгу с прилавочной точки зрения. Но даже если это лишь словесная формулировка отказа, не дезориентируем ли мы ею автора? Не приучаем ли его к отходу от своего тонкого творчества в пользу Его Величества Рынка? Нужно ли нам уважение к автору – или ничего, перебьётся в роли торговца товаром, который не очень выгоден для продажи? Попалась мне под руку сказочка и на эту тему:

Рекламописец

У писателя Ликса не получалось зарабатывать на жизнь своими книгами. Стал он сочинять рекламные тексты. О каком товаре напишет – сразу раскупают. Разбогател. Думает: дай-ка я и для своих книг рекламу сочиню. О какой книге напишет – сразу раскупают. Даже неважно, что в самой книге написано. Ликс уже и сам на это внимания не обращал. Отнесёт что попало издателю, а сам скорее за рекламу садится. От неё ведь всё зависит.

А ведь уважать автора легко и выгодно. Для этого достаточно видеть в нём необходимого и перспективного партнёра. Может быть, какой-то путь для этого нужно пройти автору. Но зачем давать ему такой поворот от ворот, чтобы он забыл дорогу в ваше издательство? Вполне возможно, что через несколько месяцев или лет он принесёт вам книгу, издание которой будет вполне оправдано. А может быть, какой-то путь нужно пройти и нам самим, чтобы оценить этого автора и его рыночный (уже в лучшем смысле этого слова) потенциал.

Школа завтрашнего дня

Всё дело в том, что мы не только авторы, издатели или торговцы. Мы ещё люди, мы ещё родители наших детей. Для них и для нас очень важно, какими будут уроки в той сказочной школе, которую мы для них открываем. У сказки громадное будущее, вот почему именно о ней идёт речь в этой статье, хотя можно было бы говорить о книгоиздании в целом.

Всё больше для самых серьёзных курсов обучения используются игровые методы. Сказка, создание виртуального мира, – тоже представляет собой плодотворную игровую методику освоения материала. Причём материала, как было уже сказано, особо важного и особо трудного для передачи от человека к человеку. Угадать эту тенденцию сегодня – большая удача. Может быть, издание и «раскрутку» новых авторов надо рассматривать как стратегическое вложение средств и душевных сил в наше будущее. Это дело не может не дать отдачи, как финансовой, так и духовной. Но для просчёта бизнес-плана вам понадобится не только калькулятор. Ну, и ещё сказочка под занавес:

Продавец-сотворитель

На вокзальной площади стоял книжный лоток. Заметил Либрум, что никто оттуда без книг не отходит. Смотрит, книги самые пустячные. Но продавец глянул на Либрума, полез под прилавок и достал книгу, о которой тот давно мечтал. И вторую, не хуже, и третью… «Что у вас ещё есть? – не выдержал Либрум и заглянул под прилавок. А там пусто. «Вообще-то я фокусником работаю, – извиняется продавец. – Вот для каждого покупателя подходящие книги и сотворяю. Хотите ещё одну? Сейчас сделаю».

Литературное барство и книжное купечество

У литературы многослойное существование. Это и сфера искусства (Борхес: «Литература – это управляемое и предумышленное сновидение»), и сфера общественного сознания (Карлейль: «Литература – это наш парламент»), и сфера общения (Стивенсон: «Литература – это тень доброй беседы»), и сфера самопознания личности (Плиний: «Литература – лекарство души»).

Но при этом ещё литература является некой профессиональным сообществом (пусть и довольно размытым), а ощущение принадлежности к этому сообществу составляет определённую особенность внутреннего мира пишущего человека. В этом смысле термины «барство» и «купечество», употребляемые здесь, призваны обозначить не столько социальные явления, сколько внутренние свойства человека, принадлежащего к литературно-книжной братии.

Стратегическую роль литературы для общества понял тот царь, который решил одарить Пушкина высочайшей милостью и самому стать его цензором. Быстро поняли её и творцы тоталитарной идеологии, но масштаб их деятельности был, разумеется, более тоталитарным.

Так русская литература оказалась опутанной колючей проволокой идеологии и вынуждена была превратиться из русской – в советскую.

К счастью, это превращение никогда не было полным.

Литература расслоилась. Иногда – в соответствии с позицией того или иного литератора. Иногда даже – в творчестве одного и того же человека.

Она разделилась на три крупных слоя: на литературу государственную, литературу самиздатовскую (и тамиздатовскую) и литературу ящичную.

Государственная литература была охвачена цензурой, или даже точнее – дрессурой (включающей самые разнообразные кнуты и пряники). Здесь тоже были свои консерваторы, свои диссиденты, свои сторонники малых дел. Но все события разворачивались в рамках определённых сюрреалистических правил, устанавливаемых идеологами и поддерживаемых самими действующими лицами.

Вот как, например, обрисовывал ситуацию Игорь Губерман:

У писателей ушки в мерлушке
И остатки еды на бровях.
Возле дуба им строят кормушки,
Чтоб не вздумали рыться в корнях.

Впрочем, правила игры, действующие в мире государственной литературы были страшны не только сами по себе. Цензура незаметно превращалась в самоцензуру. Пританцовывание на грани дозволенного почиталось доблестью, да и все прочие внутренние свойства, необходимые писателю, были перенаряжены, как в диковинном маскараде. Теми внутренними метаморфозами, которые порождало идеологическое давление, – вот чем была страшна советская литература.

Самиздатовская литература базировалась на преодолении установленных идеологией правил. Она была замешана на желании обратиться к читателю вопреки установленным барьерам. Она помогала человеку, пишущему или читающему, устоять против идеологического зомбирования – и в этом её колоссальное историческое и нравственное достоинство.

Главная проблема самоиздатовской литературы заключалась в той диссидентской специализации, к которой она приводила автора. Эта литература тоже зависела от тоталитарной идеологии, хотя и со знаком отторжения.

Ящичная литература играла роль трута, который может хранить огонь, но сам по себе не греет. Ведь литературе нужен читатель. Трут этот хранил не только пламя свободной культуры, которое, благодаря ему, стало быстро разгораться, как только появились возможности к этому, но и сохранял свободный внутренний мир пишущего человека.

А государственная литература могла спокойно причислять всё остальное литературное творчество к графомании.

Но взглянем снова на государственную литературу, на структуру советского литературного официоза. Ведь как-никак через этот механизм проходил почти весь поток литературной продукции, с которой имел дело советский читатель – согласно расхожему журналистскому клише тех времён, «самый читающий в мире».

Советская государственная литература породила особую социальную элиту: официальный писатель становился неким литературным барином (кто побольше, кто поменьше). Система разрешала ему жить литературным трудом, зарабатывая тем больше, чем больше он отвечал идеологическим требованиям и чем более высокое место занимал в номенклатуре литературного официоза.

Показательна, например, история Алексея Толстого, который до революции был барином-аристократом, потом барином в изгнании, а потом – советским литературным барином.

Барином стал и пролетарский писатель Максим Горький, получивший особняк в центре Москвы и возможность собирать коллекцию японских нэцкэ.

С каждым десятилетием советской власти литературное барство крепчало. Оно обзаводилось своими барскими традициями, своей литературной бюрократией, строило свою иерархию, добавляла к идеологическим барьерам – чуть ли не кастовые. Советская система присуждения премий привела к появлению титулов, ничуть не хуже графских и княжеских. Членство в Союзе писателей вполне заменяло дворянское звание.

Престижные зарубежные командировки, дома творчества… Как пел Юлий Ким: