Аманда Гефтер - На лужайке Эйнштейна. Что такое ничто, и где начинается всё

• Название: На лужайке Эйнштейна. Что такое ничто, и где начинается всё
• Автор: Аманда Гефтер
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-087484-2

Вселенная выглядит так, словно ее объем конечен, и время ее существования также конечно. Значит, вопрос о ее возникновении не лишен смысла: может быть, ей предшествовало ничто? Ни пространства, ни времени, ни материи, ни существования? Можно ли себе представить ничто? Такой неожиданный вопрос задал Аманде Гефтер ее отец Уолтер Гефтер, когда ей было всего пятнадцать лет. Так получилось, что этот странный вопрос определил всю ее дальнейшую судьбу. Аманда стала погружаться в пучину современной физики и разбираться в хитросплетениях современной философии. Принято считать, что современная физика делается так далеко за пределами обыденного опыта, что только строгость и мощь используемого ею математического аппарата может обеспечить физику-теоретику подобие путеводной нити в его исследованиях, а философия может ему только помешать. Аманда Гефтер блестяще опровергает оба тезиса: журналистская непосредственность и философская проницательность помогают ей научиться видеть смысл формул, почти не обращая внимания на сами формулы, благодаря этому она добивается признания лучших физиков планеты и разговаривает с ними на равных.

---

Фотография семьи Гефтер примерно в 1998 году: Уоррен, Брайан, Марлен и я.

Фото: Г. Бергельсон.

В Новой школе занятия по философии были вдохновляющими, но литературные уроки были перенасыщены постмодернистской социально-политической повесткой дня, что было слишком либерально даже для меня. Светская еврейская семья, в которой я выросла, была ультралиберальной, но мы все еще придерживались некоторых фундаментальных ценностей, таких как «факты» и «орфография». Когда профессор вернул мне одну из моих историй, в которой слово women было обведено большой красной окружностью, а замечание на полях сообщало мне, что правильное написание этого слова womyn, я решила, что с меня достаточно. Я перевелась в Школу индивидуального обучения Галлатина при Нью-Йоркском университете, которая располагалась всего в нескольких кварталах от отеля. После окончания школы я вступила в жизнь, твердо намереваясь стать писателем, и на первых порах устроилась на довольно-таки сомнительную работу в малоизвестном журнале с красивым названием Manhattan.

В день открытия симпозиума «Наука и окончательная реальность» я села на утренний поезд, направлявшийся из Нью-Йорка в Принстон. Отец встретил меня на вокзале. Вместе мы поехали в конференц-центр, готовясь задать Уилеру вопрос, который давно нас волновал.

Мы скромно вошли в вестибюль. Я ни разу еще не была на конференции по физике и не знала, чего ожидать. Я полагала, что, наряду со звездным составом ораторов, будет какая-то аудитория из простых, не столь гениальных людей, что кто-то придет поглазеть на физиков, попить с ними кофе в перерывах. Но нет. Нас было только двое.

Мы просто стояли, как два ошеломленных оленя, ослепленных ярким светом фар. Мы были, очевидно, единственные посторонние в этом помещении, полном ведущих физиков со всего мира и законных аккредитованных журналистов, прибывших сюда для освещения события.

– Журналисты, – пробормотала я отцу. – Помни, мы – журналисты.

Он кивнул. Он выглядел аккуратным и подтянутым в своем темно-синем костюме. Я смотрела на него и думала, что он не очень-то и выделяется среди этой однородной массы седых мужчин среднего возраста. Конечно, у него все-таки была одна заметная особенность – стоящая рядом и глядящая на него с сомнением двадцатилетняя девушка.

– Не нужны ли нам какие-нибудь бейджики? – прошептал он.

– Бейджики! Да. Я пойду получу бейджики. Оставайся здесь.

Я решила, что, если меня спросят, буду придерживаться своей легенды о том, что работаю в Manhattan, но я понятия не имела, что сказать об отце. (Этот журналист? Ну да, странно, конечно, что мы так похожи. По возрасту вполне мог бы быть моим отцом? Вы думаете?)

Я направилась к столику регистрации, по пути вчитываясь в таблички с именами, ставшими уже для нас нарицательными. Я быстро отыскала свой бейджик: Аманда Гефтер, Manhattan. Рядом с ним лежал пустой бейджик, мой плюс один. Когда я наклонилась, чтобы взять их, я случайно задела плечом стоявшего рядом мужчину.

– Извините, – сказала я, взглянув на него.

Я покраснела и быстро вернулась к отцу.

– Боже мой! – пропищала я. – Я только что коснулась Брайана Грина!

Заняв свои места в конференц-зале, мы с трепетом осмотрелись вокруг. Толкая друг друга локтями, мы шептали что-то вроде: «Боже! Вот Алан Гут!» и «Макс Тегмарк прямо перед нами!» Мы были на седьмом небе от счастья. Эти люди были главными героями наших разговоров в течение многих лет, и теперь мы сидели среди них. Я толкнула отца и кивком указала вперед. Там, заняв место в первом ряду, сидел человек, ради которого все здесь собрались, чтобы отпраздновать его юбилей: Джон Арчибальд Уилер.

Физик, философ, поэт, пророк, легенда. Даже в девяносто у него было мальчишеское лицо. Миловидный, с озорным блеском в глазах. В молодости Уилер учился квантовой физике в Копенгагене, у Нильса Бора, и читал начальный курс по общей теории относительности в Принстоне, где гулял по аллеям, обсуждая природу мироздания с Эйнштейном. Вместе с Бором он разрабатывал теорию деления ядер, затем перешел на работу по созданию атомной бомбы в Манхэттенском проекте, а после участвовал и в разработке водородной бомбы. Он придумал термины «черная дыра» и «кротовые норы». Он воспитал плеяду талантливых учеников, сделавших замечательные открытия: Ричард Фейнман, Хью Эверетт, Яакоб Бекенштейн, Кип Торн и так далее.

Четыре фундаментальных вопроса, сформулированные Уилером, стали главными вопросами, обсуждавшимися на симпозиуме: Почему квант? Бытие от бита? Интерактивная Вселенная[6]? Отчего существование? Мы были уверены, что в ответах на эти вопросы кроется ключ к разгадке главной тайны.

Почему квант? С квантовой механикой была такая закавыка: картина реальности, которую она предложила, не очень-то, похоже, вязалась с тем, что мы знаем о мире: она подразумевала явления, не имеющие причин, наблюдателей, влияющих на результаты измерений, и куда бы вы ни глянули, повсюду были ящики полные котов, одновременно и живых и мертвых. А может быть, квантовая механика и не предлагала никакой картины реальности вовсе. Может быть, она просто размыла имевшиеся до неузнаваемости. Теория позволяла физикам делать необычайно точные предсказания, но эти предсказания сами по себе не давали никакого ключа к пониманию того, что это все вместе означает. Жизнь Уилера прошла среди основателей квантовой теории, он всегда был в гуще событий. Такие физики, как Бор, Фейнман, Эверетт и Эйнштейн, отчаянно пытались разобраться в странных фактах и явлениях, разворачивающихся перед их глазами. Не имея фундамента, на который можно было бы опереться, самая успешная физическая теория так и парила в воздухе, поражая странной произвольностью. Многих это заставило сдаться и выкинуть белый флаг со словами: «Заткнись и вычисляй!» Но Уилер отказался сдаваться. Он знал, что на первый взгляд произвольное поведение частиц является ключом к разгадке тайны. Странность теории должна подсказывать нам что-то.

Бытие от бита? – в этой краткой формуле Уилера заключалась идея, что физическая Вселенная построена не из материи, а из информации. Всякое наблюдение квантовая теория понимает как вопрос, на который возможны только два ответа – «да» или «нет». Эта частица здесь, или она не здесь? Этот кот жив, или этот кот мертв? Уилер предположил, что бит информации создается уже самим задаванием такого вопроса и что эти биты служат исходными кирпичиками реальности. «Вселенная и все, что в ней содержится (бытие), вероятно, возникает из необозримого множества измерений, в каждом из которых делается выбор одной из двух возможностей (бит), – писал Уилер. – Возможно, информация – это не просто то, что мы узнаем о мире. Возможно, это именно то, что создает мир». Идея довольно странная, если принять во внимание нашу интуицию, которая подсказывает, что исходными кирпичиками материи должна быть сама эта материя, но только в виде крошечных ее кусочков, частиц. При этом, как я узнала от господина Макафуса, частицы сами на 99 % состоят из пустоты. Вы-то можете надеяться, что и жалкого 1 % так или иначе хватит, чтобы сделать наш мир прочным. Но, по словам Уилера, даже этот 1 % не дает возможности ответить на вопрос наблюдателя или «да» или «нет». «Дом строят из кирпичей, но кирпичи изготавливаются из информации?» – записала я в блокноте. Возможно ли такое, что, рассматривая физический мир с достаточно близкого расстояния, мы обнаруживаем нечто вовсе не материальное, словно вся Вселенная – что-то вроде виртуальной реальности? А есть ли разница? Означает ли что-нибудь слово «физический»?

Интерактивная Вселенная? Если результаты измерений побитно выстраивают нашу Вселенную, как подозревал Уилер, то все наблюдатели так или иначе причастны к созданию реальности. Это довольно радикальная картина мира, и если она верна, то, значит, наша Вселенная напрямую создана их совместными усилиями. Как писал физик Поль Дэвис: «Уилер стремится… перевернуть с ног на голову обычную объяснительную цепочку: материя → информация → наблюдатель и поместить наблюдения в ее основание: наблюдатель → информация → материя». На этом месте у нас с отцом в голове зазвенело: а не могли ли наблюдатели превратить каким-то образом ничто в нечто? Странная мысль. А сами наблюдатели откуда? И что вообще можно было бы так называть? Конечно, это совсем не обязательно разумное существо или человек… но что это?

Наконец, отчего существование? Хороший вопросик. Почему «что-то есть», а не «ничего нет»? Этот вопрос много лет не давал покоя моему отцу, подвиг нас на поиски и в конце концов привел нас на эту конференцию в надежде найти здесь ответ. Отчего существование? Отчего же, в самом деле!

– Мне посчастливилось пережить первый и единственный сердечный приступ только в прошлом январе, – так Уилер начал свое выступление. Он говорил медленно и тихо, своим немного дребезжащим голосом, который выдавал не только его возраст, но и важность того, что он говорил.