Кристина Новосельцева - 37 ночей

• Название: 37 ночей
• Автор: Кристина Новосельцева
• Жанр: Русское современное

Ночь – таинственное и сокровенное. Ночь – непонятное и абсурдное. Ночь – то, что проходит за пару секунд и запоминается на всю жизнь. Какая ночь – твоя?

---

Мы зашли в дедову стайку, в которой уже давно не было никаких животных. Огонёк выгнал наш железный зелёный «Москвич» на педалях. Кожаное сидение вмещало двоих. Педали тоже, как раз было две. Она – мне, вторая – Огоньку. Мы уселись и поехали в горку. Солнце освещало нам путь и «Москвич» беспрепятственно, хоть и с трудом, выбрался за пределы двора. Он повез нас на заправочную станцию, где работала бабушка. Неожиданно огонькова педаль перестала работать.

– Ты что? – возмущённо спросила я.

– Я цветов бабушке нарвать.

– Тогда я пошла за печеньем, а то что ей есть там?

– Хорошо.

– Только ты без меня не уезжай.

– Уеду!

– Нет!

– Да ладно, я пошутил.

– Поехали вместе за печеньем?

– Нет, мама увидит, что мы из двора уехали. Ругаться будет.

– А как я у неё печенья попрошу?

– Скажи, Женьке вынесу.

– Она скажет: «Идите дома чай пить».

– Ладно, без печенья поедем. Цветов хватит.

– С ними, что ли чай пить?

Мы захохотали. За печеньем вернуться не решились. Сели в «Москвич» и погнали. Букет из ромашек и каких-то жёлтеньких цветов ехал с нами и торжественно молчал.

Вот мы и на финишной прямой – перед нами бабушкина заправка: большой белокаменный храм детства с таинственной тёмной комнатой, куда можно зайти только с фонарём. А ещё там есть комната, где много-много растений и стоит трёхметровый кактус. Настоящий. Как в пустыне.

– А я в пустыне был!

– Когда?

– В прошлом году.

– Врёшь.

– Нет.

– А я почему не знаю?

– А мама сказала никому не говорить. Через десять лет рассказывать можно.

– Врёшь!

– Не вру!

– Не врёшь. Обманываешь!

– Не хочешь – не верь.

– Ну и как там, в пустыне?

– Как-как. Песок.

– И всё?

– И кактус стоит большой. Трёхметровый.

– Зачем туда ездить, если у бабушки на заправке такой же растёт.

– Ты не понимаешь.

– Объясни тогда.

– Ты не поймёшь.

Мне стало обидно. Я прекратила жать на педаль. Огонёк не стал ничего спрашивать, просто начал жать на обе педали. Машина ехала. Я сидела надутая. Брат остановил «Москвич» и вышел. Я не шелохнулась.

– Что сидишь? Пошли.

Молчание.

– Ну и сиди, я пошёл.

Слезы начали вскипать на моих маленьких глазах.

– Да пошутил я про пустыню, пошутил! Никуда мы не ездили. Всё лето тут были, что не помнишь?

Мне всё равно было обидно.

– Ну прости.

– Мне обидно, что ты сказал: «Ты не поймёшь».

– А что я мог сказать, я же сам не знаю, что там в пустыне и зачем туда ездить, вот так и сказал. Пошли к бабушке.

Ночь №3

Большая дорога. Велосипед быстро-быстро мчит меня. Так тепло и солнечно, что я закрыла глаза и чувствовала пригревающие крылья солнца на щеках, несмотря на то, что ласковый игривый ветер старался скинуть эти крылья и заполонить собою всё вокруг. Золотистое летнее утро купалось в июльской сочной зелени и развевало вокруг себя парашютики добра, словно оно – одуванчик.

Дорога шла вниз, а впереди виднелся крутой подъём. До него было далеко и я наслаждалась беспрепятственным движением, маятник моей души внутри раскачался до такой степени, что стал невидимым и готов был уже раствориться в воздухе, но что-то задерживало его внутри, чтобы я смогла ехать и ехать и проживать этот полет.

Мои глаза познакомились с колосистым полем, почему-то оно было золотисто-пепельным, ярким и таким осязаемым, как я люблю. Из-за круглого поля выглядывало тёмно-синее небо, оно несло своё величие спокойно и гордо. Эта густая и лёгкая синева, словно вдохновенный взмах кисти, переставала сердиться на середине неба и перерастала в организованные припечённые снизу и обласканные солнцем сверху облака. Они лёгкой походкой шествовали по заспанному сутра небосклону, мягкому и всепрощающему. В той части небесного царства, где полноправно хозяйничало солнце, шутливо и легкомысленно кружились лёгкие белые облака-перья, опавшие с какой-то огромной белоснежной космической птицы. И весь воздух был плотным, нёс и кружил какие-то частицы лета, травы, неба, одуванчиков, деревьев, золотистого пуха и дорожной горькой пыли.

Старый красный велосипед с обшарпанной рамой и корзинкой нёс меня так, словно плыл по глади воды, а не ехал по асфальту старой трассы. Ветер игрался моими волосами и обнимал мои пальцы, вытянутые навстречу ему и приключениям.

Я неслась так быстро и легко, что ещё чуть-чуть и, кажется, могла бы взлететь. Поворачивала лицо солнцу, могла отпустить руль с полной уверенностью в том, что мой чудо-велосипед будет бережно нести меня в потоках Вселенной, и ни за что не даст земному притяжению оставить следы своих объятий на моём теле. Я была одна, и со всеми, каждой клеточкой себя чувствовала, как огромен мир и как динамично, словно на велосипеде с нескончаемой горы, движутся, живут клетки каждого человека.

Как души сообщаются друг с другом, преодолевая расстояния, принципы, обиды, неизвестность, стереотипы, сложности и даже полную безнадёжность. Они действуют как листва леса, что растёт по правую сторону от стремящегося в неизвестность старого красного велосипеда. Маленькие частички огромного дерева перешёптываются друг с другом, передают приветы соседним деревьям и показывают свою блестящую белую изнаночную сторону миру, чтобы и самим понять, какие они. Большие солнечные цепи обнимают каждый листочек отдельно и всё дерево целиком. Как любовь.

Ночь №4

Я открыла глаза. Наполовину. На этот раз я оказалась в автобусе. Яркий неуютный свет, полупустой салон. Жёлто-синие сидения, ярко-жёлтые поручни. Моя голова словно склеенная скотчем стеклянная ваза – болезненная, хрупкая. Она прислонилась к прохладному окну, запотевшему от дыхания. Шея и подбородок обмотаны шарфом, руки обмундированы в вязаные перчатки болотного цвета. Глаза так и не хотят открываться больше, чем наполовину, боятся пораниться ярким светом. Кажется, такой горит в морге, или на операционном столе.

Я засунула руки в пустые карманы. Деньги не захотели появиться там, даже когда я сняла перчатки. Ситуация была не из лучших и кондуктор вежливо, как взбесившаяся ворона, попросила меня удалиться из помещения. Да пожалуйста, только остановите автобус.

– Двери всегда открыты, выходите сейчас же.

– Прыгать мне, что ли?

– Вон отсюда!

Я встала с сидения. У меня были очень длинные ноги, и вообще, судя по всему высокий рост. Но себя я ещё не видела – как я выгляжу? Мне стало интересно, а в автобусе – скучно, и я решила прыгать. За окном было темно и слякотно. Вереница фонарей отражалась в блестящей, словно нефть, грязи. Я прыгнула. Встреча с землей оказалась не совсем удачной, ведь я не привыкла прыгать на таких длинных ногах, да ещё и с движущегося автобуса. Правая нога поскользнулась, по-приятельски подбила левую и устроила моему плечу внезапную встречу с обочиной дороги. Инерция, доставшаяся от благожелательного автобуса дала возможность телу прокатиться по земле всеми боками и благополучно остановиться на левом.

Я была ужасно грязная, ужасно. Заморосил дождь. Перчатки стали мокрыми и чёрными, а не болотно-зелёными. Руки сквозь них тоже запачкались, поэтому вытирать измазанные щеки не было никакого резона. Что поделать, я встала и пошла. Оказалось, что выпрыгнула я на мост. Большой, длинный и увенчанный двумя рядами фонарей: нижний излучал теплый, рыжий, сочувствующий мне цвет; верхний надменно изливал белый, просветлённый, но холодный, неуютный свет. Внизу мирно мокли рельсы и шпалы, никаких запоздалых или скорых поездов не шло, и, слава богу, никакой реки там не текло, это было бы последним ударом.

Мои длинные ноги пошли, увязая в грязи и смачно ею почавкивая. Глаза расматривали незнакомый город, образованный кучками кривых серых хрущевок, новых высоток и больших магазинов. Эти кучки были перечеркнуты и разделены однообразными фонарными реками, изредка перебитыми порогами светофоров. Вся эта картина ничего не обещала мне. Впрочем, я и не знала, куда иду, чего хочу, зачем я здесь. Только чувствовала необсыхающую грязь на щеках, руках, одежде и ботинках. Видок у меня был ещё тот, наверное. Мост всё не заканчивался, мыслей в голове не было.

– Де-евушка!

На мосту никого кроме меня не было, скорее всего, окликали меня. Но если никого вокруг нет, кто же кричит? Внизу на путях тоже никого.

– Девушка, постойте!

В первый раз голос был нейтральным, но вторая реплика прозвучала ближе и как-то жутко. Никакой угрозы в голосе не слышалось, но он стал ниже и тише.

– Остановись. Остановись! Стой!

Голос стал хрипеть ближе, я запаниковала, длинные ноги понесли меня быстрее, голова крутилась на 360 градусов и лихорадочно работала, а мост всё не заканчивался.