Фаина Раневская - Моя любовь – в ваш почтовый ящик…

• Название: Моя любовь – в ваш почтовый ящик…
• Автор: Фаина Раневская
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-099076-4

В 1992 году во всемирно известной английской энциклопедии «Кто есть кто» Фаина Георгиевна Раневская значилась в списке десяти самых выдающихся актрис XX века.

Она прожила без малого девяносто лет. За 50 лет своей артистической карьеры Раневская сыграла всего-то в двадцати с небольшим фильмах. Однако публика ее обожала, каждая ее роль, пускай и эпизодическая, была яркой, удивительной и запоминающейся. Сама она говорила с грустью: «В актерской жизни нужно везение. Больше чем в любой другой, актер зависим, выбирать роли ему не дано. Я сыграла сотую долю того, что могла».

Афоризмы, искрометные «жизненные фразы» Фаины Раневской пользуются колоссальной популярностью, и уже стали фольклором, им не приписывают авторства. Актриса хорошо известна и своими «крепкими словцами», сказанными всегда к месту и по делу. А чего стоят ее фирменные саркастические цитаты…

«Животных, которых мало, занесли в Красную книгу, а которых много – в Книгу о вкусной и здоровой пище».

«Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи».

«Если бы я, уступая просьбам, стала писать о себе, это была бы жалобная книга».

«Судьба – шлюха».

«Оптимизм – это недостаток информации».

И так далее и так далее…Читайте Раневскую и о Раневской.

---

Типичный пример позиционной творческой войны. Раневская методично, раз от разу опаздывала на репетиции. Вряд ли кому-то еще это сходило бы с рук. В какой-то момент Завадскому такое положение дел надоело… да и надо же продемонстрировать, кто в доме хозяин! Велел труппе: «Если хоть еще раз опоздает – то просто Раневскую не замечать!» Бойкот, мол, объявим! Сильный ход… Ну, и что поделать – все покорно согласились: с начальством не поспоришь, ему виднее!

Далее лучше прямой цитатой:

«Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна:

– Здравствуйте!

Все молчат.

– Здравствуйте!

Никто не обращает внимания. Она в третий раз:

– Здравствуйте!

Опять та же реакция.

– Ах, нет никого?! Ну, тогда пойду поссу!»

Занавес! Не просто смех, но, предполагаю, надмирный хохот разрушил все условные бойкоты в мановение ока. И где теперь этот хваленный административный ресурс?

Думаю, что душка Завадский, который привык к тому, что все женщины (поголовно, вне зависимости от возраста) смотрят на него с плохо скрываемым обожанием, был крайне обескуражен таким к себе отношением. Вроде бы на первый взгляд безобидные предположения Раневской, намертво приклеившиеся к прославленному театральному деятелю: «Завадский родился не в рубашке, а в енотовой шубе!» или «Завадскому дают награды не по заслугам, а по потребностям. У него нет только звания „Мать-героиня“!». Но ведь особо и не полютуешь: завистники (да и не только!) сразу же обвинят в отсутствии чувства юмора, а еще хуже просто в «недалекости».

Хотя со стороны Фаины Раневской такая позиция является не более, чем способом активной защиты. Она не держала зла. И неслучайно на смерть Завадского написала следующие строки: «Я знала его всю жизнь. (…) И я грущу, тоскую о нем, мне жаль, что он ушел раньше меня. Я чувствую свою вину: ведь я так часто подшучивала над ним». Здесь ключевое слово «подшучивала», кто бы чего не говорил!

Хотя это вовсе не значит, что все шутки Раневской несли некую беззубую, ванильно-ироничную доброту. Нет, порой это довольно желчные, обидные остроты. Мало кто желал бы получить их на свой счет… И опять что это? Старческая злость и традиционная зависть к более молодым? Недовольное брюзжание неудачницы, не получавшей достаточного количества ролей ни в кино, ни в театре? (Порой именно так пытаются интерпретировать многие словесные перлы Раневской ее нынешние недоброжелатели.)

Или все же это некий праведный гнев, попытка хоть что-то изменить в паскудной реальности, что ее окружала?

«В театре меня любили талантливые, бездарные ненавидели, шавки кусали и рвали на части», – напишет Раневская в воспоминаниях. И если внимательно прислушаться к самой Актрисе, то увидим, насколько ее раздражал – именно в принципе, как поругание вечной идеи Высокого искусства – непрофессионализм околотворческих приспособленцев. «Сегодняшний театр – торговая точка. Контора спектаклей… Это не театр, а дачный сортир. Так тошно кончать свою жизнь в сортире!»

И, если рассматривать совсем пристально, понимаешь, что сортирные определения возникают не из каких-то личных отношений, не из-за того, что что-то сложилось или нет, а именно по профессиональному признаку. Раневская любила все мерить по самому высшему, по гамбургскому счету. Никаких поблажек – ни для себя, ни для коллег.

«Ведь знаете, как будто бы Станиславский не рождался. Они удивляются, зачем я каждый раз играю по-новому…»

Думаю, что и своим непредсказуемым чувством юмора Раневская также озадачивала коллег. Потому как не секрет: и в артистической, и в литературной среде существует целый пласт стареющих остроумцев обоего пола, расхаживающих по разного рода презентациям и творческим мероприятиям с заранее заготовленным набором дежурных шуточек и не раз испытанных на практике актерских баек. Первое впечатление человек производит довольно сносное… Ну а как относится к «остроумцу» дальше, когда при третьей встрече вынужден в третий раз выслушивать одну и ту же остроту, выраженную с одинаковой интонацией! Хочется просто ругаться матом… Так, впрочем, не раз это делала и сама Фаина Раневская!

«Я не признаю слова „играть“. Играть можно в карты, на скачках, в шашки. На сцене жить нужно». И все по максимуму! На сцене – проживать жизнь, а в жизни – чувствовать себя как на сцене, под пытливым взглядом заклятых приятелей и просто коллег по театральному цеху. Ведь любое ее действие завтра может быть разнесено злопыхателями и любопытствующими по всем артистическим центрам необъятной страны Советов. Не давать повода! Столько историй о Раневской сохранено и описано ее современниками, но вот не нашел ни одной, где бы она представала в неприглядном свете, где бы ее обвиняли в подлости, в низменной мести… Да и вообще, в обычном злонамерении! Представляли в парадоксальном свете, в виде непредсказуемой, не от мира сего – это было, это можно найти при желании.

А при этом положительного зафиксировано пруд пруди. Фаина Георгиевна мастерски, с изящным совершенством бичует своих идейных оппонентов, мягко подтрунивает над приятелями, с кем была дружна, и резко, безапелляционно посылает в жопу всех тех, кто пытается бесцеремонно влезть в сложный процесс ее отношений с миром.

И жесткий отлуп, и даже пресловутая «жопа» (заметьте, не «задница» даже, и уж тем более не разные завуалированные эвфемизмы) стали своеобразной визитной карточкой Актрисы-философа. Ее шуточки на грани фола никогда не считались признаком вульгарности или грубости, а наоборот, признаком утонченного остроумия, игрой интеллекта, и – для посвященных! – определенной фигой в кармане, показываемой окружающей косной действительности.

«– Почему, Фаина Георгиевна, вы не ставите и свою подпись под этой пьесой? Вы же ее почти заново переписали.

– А меня это устраивает. Я играю роль яиц: участвую, но не вхожу».

Возможно, кто-то из записных ханжей может тут прокомментировать: «Фу, быдлятина! Какая пошлость!» И понимаешь, что «еще совсем чуть-чуть» – и пришлось бы, скрепя сердце, согласиться. Но Раневская имела удивительную особенность не перегибать палку, останавливаться на краю, доводить почти до открытой неприличности – и тут же отскакивать в сторону, предоставляя слушателям самим докручивать возможные смысловые нюансы… и катиться кубарем в яму неприличных ассоциаций.

Ну, например, почти безобидное: «Самая ненавистная болезнь – геморрой: ни себе посмотреть, ни людям показать!» Или, еще более невинное, но с не меньшей житейской прозорливостью, тоже на медицинскую тему. «Как считаете, медицина делает успехи?» Ответ Раневской: «А как же! В молодости у врача мне каждый раз приходилось раздеваться, а теперь – достаточно язык показать!»

* * *

Думаю, что сложившийся имидж безбашенной хулиганки в некотором смысле охранял Раневскую в жизни. Она могла себе позволить публично сказать нечто, за что не просто обычного работягу, но и заслуженного культурного работника могли начать довольно ощутимо прессовать. Речь идет о довольно смелых для того времени шуточках на политические темы. Тем более что разговор не об обычном пересказывании расхожих анекдотов (а за это тоже можно было попасть под репрессивный аппарат недремлющей Государственной машины!), а именно о генерировании совершенно новых смыслов и образов, кои под определенным углом зрения выглядели весьма обидными для действующей власти.

Ну, например, как вам такой пассаж:

«– Фаина Георгиевна, вы видели памятник Марксу? – спросил кто-то у Раневской.

– Вы имеете в виду этот холодильник с бородой, что поставили напротив Большого театра? – уточнила Раневская».

Зная реалии тех лет, понимаешь, что рисковала не только сама Фаина Георгиевна, но и тот не оставшийся в истории аноним, кто задал подобный вопрос. Так что в его личных интересах (чтобы обеспечить себе будущее спокойствие) стояла настоятельная необходимость банально донести на Раневскую. Боялась ли она этого? Или что… настолько доверяла своим собеседникам?

Ну, раз эти ее фразочки дошли до наших дней (а в те времена широко расходились в качестве опасных баек), значит, как минимум, не все ее знакомые умели держать язык за зубами. И потому можно услышать крайне смелую, на грани фола историческую ретроспекцию Раневской: «Знаете, когда я увидела этого лысого на броневике, то поняла: нас ждут большие неприятности». Тут уже явное нарушение негласного табу, саркастический подрыв самих устоев, незыблемых на тот момент (Советский Союз все-таки!), безоглядное высмеивание «нашего всего»!

И что же? Подвергалась ли она обструкции? Думаю, когда откроют все архивы спецслужб, мы узнаем и об этом. Но отдельные отголоски можно найти даже и в столь малом – несоизмеримо с талантом! – количестве ролей в театре и в кино…