Яна Дубинянская - Пансионат

• Название: Пансионат
• Автор: Яна Дубинянская
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Пансионат собрал под одной крышей очень разных людей. Каждый из них пережил свою личную катастрофу. Каждый точно знает, что прежнего мира больше не существует. Теперь их единственная общая реальность – ветшающее здание в осеннем парке на берегу моря, случайные соседи и неизвестность впереди. "Пансионат" – книга о людях, переживших личную катастрофу. Двадцать героев – и всех можно назвать главными. Муж и жена, готовящиеся развестись, старый актер и отец-одиночка, пенсионеры и студенты, даже иностранцы. Для всех них мир остался только в стенах пансионата. За социальной драмой маячит фантастический эксперимент зловещей Корпорации, но на первом плане – судьбы людей, такие естественные, как будто это и не фантастика вовсе. А может, так и есть.

---

В витринных зеркалах мелькали все-таки слишком многочисленные люди и почти никогда – она сама. Рыська просто не успевала заметить, отследить, опознать себя такую, и это было страшнее всего. Город стирал ее, нивелировал, растворял в толпе. Город не хотел знать ее настоящего имени и облика, он перемалывал ее точно так же, как и сотни тысяч других оль, наташ и лен, давая тем самым основание для панического страха: а вдруг она и вправду точно такая же, как и все они?! Такая, как все. В той реальной жизни, которую, по всеобщему мнению, стоило бы признать и принять – в тридцать шесть лет.

Эти трагические для матери тридцать шесть на самом деле были сущей абстракцией: годы нанизывались друг на друга незаметно, считаясь большими королевскими балами, выездными играми, местным международным фестивалем – готовиться к нему всегда начинали за полгода, а планировать чуть ли сразу же после закрытия. Этим фестивалем Рыська особенно гордилась, она сама же когда-то его и выдумала, конечно, не одна, с друзьями из клуба, в каком это было году?… вот именно. Но ничего же с тех пор не изменилось! И в первую очередь – она сама.

Притормозила напротив очередного зеркала, прищурилась: чужая коренастая фигура в джинсах и мешковатом свитере, одутловатое пятно блеклого лица, да какая разница? Все равно это не она, не Рысь. И наплевать.

Завернула за угол и вышла на центральную площадь, отсюда до офиса топать еще два с половиной квартала, минут двадцать, не имеет значения уже. Гигантские мониторы по периметру площади завлекательно анонсировали новые подробности секс-скандала в элитном детском питомнике, сенсационную находку оторванной женской головы в парке аттракционов, шокирующие показания подозреваемых в деле о двенадцати миллиардах, интимное видео из регионов, пострадавших от селевого потока… С реальной действительностью у Рыськи были свои взаимоотношения. Она старалась по мере сил поменьше трогать эту самую реальную действительность и надеялась, что и та оставит ее в покое. Опустила пониже голову, спасаясь от мониторов, расположенных и подсвеченных с точным расчетом на притяжение всех до единого взглядов в радиусе площади.

Зажмурилась, сморгнула – и увидела Тима.

Тим в красно-синем костюме менестреля сидел на парапете возле сухого фонтана и наигрывал что-то на мандолине; шум и гудение площади глушили звук, и казалось, будто длинные пальцы Тима передвигаются по ладам и струнам без всякой цели и смысла. В треугольной шапке возле его худых ног, обтянутых разноцветным трико, лежало несколько скомканных бумажек и горсть монет. Люди, пугающе-огромная армия людей, проходили мимо него, не замечая, задрав подбородки к уличным мониторам. Впрочем, Тим тоже не обращал на них внимания. Играл, как будто он был здесь один. Рыська подошла ближе и услышала отзвук слабого голоса струны.

Она стояла рядом и слушала, забыв о времени, о работе, обо всем. Тим ее, конечно, не видел. Обычная девица, каких полгорода, только неухоженнее и старше. А он был – менестрель. Настоящий, единственный, не отсюда.

Тим доиграл одну балладу, начал следующую. За все время никто не бросил ему ни монетки, и Рыське вдруг пришло в голову, что они, возможно, смотрят на нее, которая стоит и слушает его просто так – по какому праву? Чем она, спрашивается, не такая, как все? Поспешно сунула руку в вязаный мешочек на груди, вытащила наощупь купюру и, не посмотрев, какую именно, подошла ближе и опустила в Тимову шляпу.

– Рыська?

Вскинула голову, их глаза встретились. Тим улыбался. Было что-то совершенно невероятное, фантастическое в том, что он вот так взял и узнал ее. Хотя, наверное, если разобраться…

– Ты куда сейчас?

– На работу.

– Подожди, я тебя проведу. Хватит уже на сегодня, – длинным носком туфли он подвинул к себе шляпу, сгреб купюры в ладонь. – Ну нифига себе! Рыська, мы богаты! Кофе хочешь?

Он пружинисто вспрыгнул на ноги, высыпал мелочь в кожаный кошелек на поясе, надел шляпу, забросил за спину мандолину. И они пошли вдвоем через многолюдную площадь – менестрель Тим Среброголосый и она, Рысь, последняя из высокородных Фелин, – и какая, к черту, разница, если не каждый и не сразу мог разглядеть ее под случайной, неправильной одеждой?

– Кстати, Рыська, – заговорил Тим. – Тут свалилось одно предложение, на миллион. Вот слушай…

(настоящее)

Она выходит из теплой и плотной, словно ведьминское варево, неправдоподобной ноябрьской воды – и съеживается, ждет холода, но вместо этого по всему телу взрывается дивное ощущение легкости и упругости, абсолютной свободы, неподвластности ничему. Но только на мгновение, а потом холод все-таки бьет под грудь, в чашечки мокрого купальника, пронизывает, пробирает насквозь. Рыська ищет на волнорезе полотенце. Закутывается в него и так сидит, не шевелясь и думая о том, что мокрый купальник лучше все-таки сразу снять. Тем более что никто на нее не смотрит.

Все они заняты друг другом. Теперь уже намертво, навсегда.

– А что, – громко говорит Пес, не убирая волосатой лапищи с груди Контессы, – кто-нибудь знает, во сколько у нас жратва?

– Фи, – откликается Контесса.

– Я хотел сказать, ведомо ли кому-либо из вас, в котором часу высокородным господам предложат обильную трапезу?

Все они смеются. Море мерно перекатывает гальку по линии прибоя. Купальник становится ледяным, и Рыська зябко подтыкает полотенце.

– Вроде бы в два, – лениво роняет Белора. – А сколько сейчас, Тим?

– Без четверти.

– Мяв. Тогда пора облачаться.

Белора встает, ее тяжелая грудь подпрыгивает и колышется от этого движения. На ее, Белоры, месте Рыська не стала бы показываться кому-то без корсета. Тим поднимается за ней, почти одновременно, без паузы и зазора. Идет к волнорезу, как привязанный. Сейчас она попросит его подержать полотенце. Потом затянуть корсет… бррр. Рыська отворачивается и смотрит на детей, старшего мальчика и девочку помладше, рыженьких, босых, счастливых, с визгом убегающих от маленькой волны. Дети, наверное, ничего не понимают. Но зато можно себе представить, как страшно сейчас с детьми.

На пляж спрыгивает с парапета веснушчатый мужчина, берет детей за руки, что-то втолковывает им, нагнувшись, они упираются, не хотят уходить. У волнореза громко хохочет, переодеваясь, Контесса, Пес нарочито заглядывает поверх импровизированной занавеси из своего плаща, который сам же и держит в руках, – и чего он там, спрашивается, не видел? На Белору и Тима Рыська не смотрит. Прижимая подбородком край полотенца, с трудом стягивает купальник, он цепляется за кожу, скручивается в жгут. Надо было сначала взять с волнореза белье и одежду. Она поднимается с гальки и, спотыкаясь, идет к остальным, похожая на белое привидение.

– Проголодалась? – спрашивает Пес. – Водичка ничего так, скажи? Бодрит.

– Чтоб вы не попростужались все, – заботливо говорит Контесса. – Я готова, подержи Рыське теперь.

– Не надо, – высунув из-под полотенца кисть руки, она подцепляет с теплого бетона свою родную шкурку и сандалии. Снова отходит подальше. Детей на пляже уже нет, волны размывают построеную ими несерьезную башенку из круглых камней.

Одевшись и прождав битый час наводящих красоту Контессу с Белорой – обед, конечно, давно уже идет, прикидывает Рыська, часов у нее нет и не было никогда, – все начинают подъем по бесконечным дорожкам и лесенкам, процесс куда более ощутимый, чем спуск. Высокородные дамы судорожно дышат в тесных корсетах, шумно переводит дыхание грузный Пес, – а ей, Рыське, легко и свободно, свежий вкус моря висит у нее где-то в гортани, тянет вверх, словно проглоченный воздушный шарик. Она обгоняет всех, оглядывается на верхней ступеньке очередного пролета, встречается глазами с Тимом. Он, конечно, тоже давно взбежал бы на самый верх, но вынужден вести под руку Белору, повисшую неподъемной гирей на его локте. Рыська ждет.

Когда они подходят к корпусу, серовато-палевой кубической глыбе в змеистых трещинах и прямоугольных наростах балконов, на ступеньках пусто, лишь один немолодой дядька докуривает сигарету у перил. Щелчком сбрасывает окурок в вечнозеленые кусты внизу и скрывается в дверном проеме.

– Все уже сожрали, – трагически предполагает Пес. – Рряв!

Они входят в вестибюль. Квадратная тетка за стойкой с ключами смотрит неприязненно.

– Вы не подскажете, как пройти в столовую? – спрашивает Тим.

– Номер, – без выражения отвечает она.

– Что?

– Какой номер?

– У нас? Двадцать седьмой, – учтиво вступает Контесса. – Полулюкс, южный.

– Почему не сдали ключ?

– А смысл? Мы же все вместе уходили, – Пес изнывает в нетерпении. – Столовка у вас где?

– Ключ сдавать на вахту, на обед не опаздывать, второй этаж налево, чтобы в последний раз, – монотонно говорит тетка. И умолкает, как будто в ней закончился завод.

Столовая большая, просторная, заполненная хорошо если на треть. Они присматривают себе столик у дальней стеклянной стены, в которую влипают с той стороны разлапистые листья южных деревьев. Стол накрыт на четверых: какие-то салатики, компоты, глубокие тарелки, ложки, общая алюминиевая супница на всех. Пес с невнятным рычанием брасается за стол первым, оттеснив дам, Контесса возводит глаза к потолку и жеманно опускается рядом, Белора протискивается к стеклу, увлекая за собой Тима.