Евгений Пинаев - Требуется Робинзон

• Название: Требуется Робинзон
• Автор: Евгений Пинаев
• Жанр: Русское современное

О чем эта книга? О многом. О крепости мужской дружбы, о смысле жизни, о том, как хочется одинокому сердцу настоящей любви. О морских приключениях и борьбе со всяческим злом. О том, как маленьким Пятницам – вроде отважного, но еще беззащитного Коськи, необходим крепкий друг – большой, сильный Робинзон. О том, как в любом возрасте нужна человеку забота и доброта… В. Крапивин

---

– Спа-аааа-а… спаси-и…

«Степа, скотина ты эдакая, – сообразил капитан, – ты же, похоже, не умеешь плавать!».

Зозулю относило волнами, да и баркентина имела ход. Но вахтенный помощник швырнул Зозуле спасательный круг, а боцман Зубов, сбросив сапоги и ватник, махнул через планширь и в два-три взмаха добрался до Степана Петровича, который успел нахлебаться и уже пускал пузыри. Он дал помпоучу по рукам, чтобы не цеплялся, и ухватившись за зозулину не слишком пышную шевелюру, но достаточную для того, чтобы забрать ее в кулак, повлек утопающего к шлюпке. Когда того выдернули на палубу, а подшкипер и курсанты принялись вылавливать весла, круг и поднимать шлюпку, капитан ушел к себе, даже не взглянув на Зозулю и не сказав ему ни словечка.

Зозуля отлежался за ночь, утром был «как огурчик», но вечером, получив приглашение капитана на «производственное совещание» вдруг заболел. Спасовал Степа. Знал, спуску ему не будет. К нему был отправлен доктор, а через полчаса Зозуля пришел к капитану и попросил защиты… от «ядовитостей» старпома, который относится к помпоучу с явным предубеждением, постоянно третирует обидными замечаниями, когда рядом курсанты и тем самым умаляет престиж комсостава в глазах практикантов. Капитан пообещал, а помпоуч попросил освободить его от совещания, сославшись на температуру. Старыгин удовлетворил и эту просьбу.

Когда Константин Константинович вошел в кают-компанию, штурманы и механики вовсю обсуждали Зозулю и, хихикая, припоминали его промахи. Старпом сосал погасшую трубку, первый помощник, он же и парторг, ерзал, не зная, как защитить собрата от зубоскальства коллег. Капитан открыл совещание, а он, попросил слово и все испортил, начав с приказа министра Ишкова за номером двести сорок восемь.

– Кого мы должны готовить в наших мореходных училищах? – начал помполит. – Напомню, товарищи, тем, кто забыл параграф первый общих положений, изложенных в приложении номер один…

– Общие положения первого приложения… – пробормотал старпом.

Помполит бросил на него «убийственный» взгляд и прочитал по бумажке:

– …который гласит, что наши учебные заведения «имеют основной задачей подготовку беззаветно преданных Советскому народу, Советскому правительству и Коммунистической партии высококвалифицированных, волевых инженерно-технических кадров для флота рыбной промышленности, воспитанных в духе высокой коммунистической сознательности, владеющих марксистско-ленинской теорией, обладающих практическими навыками организации массово-политической и воспитательной работы, в совершенстве знающих современную технику судовождения и промыслового лова, эксплуатацию судна, его установок, систем…».

– Может, хватит? – спросил старпом.

– Заканчиваю, товарищи, заканчиваю! «…экономику рыбной промышленности и умеющих применять на практике новые достижения науки и техники».

– И к чему это напоминание? – спросил стармех.

– А к тому, – ответил помполит, пряча шпаргалку, – что качества, перечисленные вначале, качества, я бы сказал, основополагающие, руководящие качества трудно вложить в человека, когда старпом, дорогой наш Иван Федорович, на каждом шагу дискредитирует и Степана Петровича, и меня, представителей партии и руководства отряда, в глазах наших воспитанников. Я не раз говорил об этом, но теперь говорю в последний раз, а в следующий буду писать докладную в партком. Пусть Иван Федорович выскажется по этому поводу.

Он сел, а глаза присутствующих уперлись в стол.

– Что касается вас и Зозули, то своей дискредитацией вы обязаны только себе, – отрезал Старцев, который всегда лез на рожон. – Вы – пустопорожней болтовней о высоких моральных ценностях, а Зозуля… Взять хотя бы вчерашний случай – из рук вон! На глазах курсантов! Сбросить нагрудник, находясь в шлюпке, – вопиющее нарушение техники безопасности, сбросить, не умея плавать!

– В санпаспорте Зозули стоит штампик «Плавать умеет. Годен», – меланхолично заметил доктор. – Как и у вас, товарищ первый помощник капитана.

Штурмана захохотали, радист ухмыльнулся.

– Знаем, как это делается! – рявкнул старпом. – И это чуть не стоило Зозуле жизни!

– О Зозуле можно говорить только в глаза, а не за глаза, – вмешался капитан. – А вам, Сидор Юрьевич, – сказал, обращаясь к парторгу, – скажу, что наши задачи проще. Мы не готовим ни «преданных людей», ни «знающих в совершенстве современную технику». Наша задача – познакомить мальчишек с морем, с азами морского дела, достаточными для получения свидетельства матроса второго класса. Всё остальное – в компетенции учебного заведения. Однако, товарищи моряки, должен вам с прискорбием сообщить, что после окончания рейса наша баркентина будет передана Общепиту и превращена в ресторан. Только что получена радиограмма от командира отряда, подтверждающая, что им принято окончательное и бесповоротное решение. Наша дискуссия теряет смысл, и я закрываю собрание.

– А помог Черноскулу утвердиться в этом решении господин Зозуля, – подсказал старпом. – И зачем мы не дали утонуть этому обормоту?!

– Дело не в нем и не в Черноскуле, – сказал капитан. – Давит база, которой не нужны парусники. Уже заказаны в Николаеве два больших учебно-производственных судна, которые будут и учить, и зарабатывать деньги. Мы для базы – нахлебники.

А за иллюминаторами шумно заплескивала Балтика, равнодушная к заботам людей, а потому поддакивающая и тем, и этим.

11

– Таким, друзья мои, был «исторический материализм» применительно к отдельно взятому мореплавателю, – закончил рассказ Константин.

– И ко всем прочим, мыслящим не исторически, – заметил Генка-матрос. – А теперь пребываете на пепелище?

– Неужели заметно? – улыбнулся Константин.

– Читается между строк. Я, Константин-тиныч, снимаю шапку перед вашим прошлым. Но картина эта мне знакома до пошлости. Признаюсь вам, наконец, что выперли меня из универа за вирши, которые наш маленький «зозульчик» передал в ректорат. И ладно еще, что выперли, а не препроводили их по инстанциям.

– А ты, Генка, прочти их Константинычу, – предложил Проня. – Пусть оценит.

– Действительно, – кивнул Константин. – В обмен на мою откровенность.

– Ну, что ж… Слушайте, товарищи потомки, агитатора, поэта, главаря!

Где-то растут березы, ели к реке сбегают,
Сено жуют коровы, наземь слюну пускают,
С ласковостью коровьей лижут теленка в стойле,
Думают по-коровьи о бугаях и пойле.

Это – судьба. Простая. Наша судьба – иная,

Но странно видеть в них сходство коров и советских людей.

Простых трудяг и ученых, в социализм вовлеченных, Волею большевистской загнанных в стойло идей.

Генка-матрос – бывший студент с недавним армейским прошлым. Парнюга своеобразный, но с характером… Генка стишки пописывает, по девкам шляется. Ему жизнь на шхуне – малина. Говорит, что пока другой не нужно. Блудит где-то в городе, на судне лишь отсыпается во время вахты. Проспится и третирует своего капитана всякой вульгарщиной.

– Да ты, Гена, диссидент! – засмеялся Константин. – Это всё?

– Почти. В апофеозе есть нехорошие слова. Как вы? Читать?

– Мы же не в детском саду! На палубе свой язык, – ответил Константин. – Хотя теперь он распространен повсеместно.

Мы жвачку жуем, тоскуя, и носим ярмо до х…,
Над нами, идеи штампуя, жирует орава блядей.
Ах, нам бы из стойл да к елям, в березовый шум, к метелям!
А нас – по ноздрям и – в стойло, к навозу или на бойню,
На мясо и на колбасы, во имя великих идей.

– Да-а… крепко ты засандалил! Афганцы вдохновили? – спросил Константин.

– Афган. Я побывал там, Константин-тиныч, «во имя великих идей», там окончательно прозрел и окончательно разлюбил «исторический материализм». Давайте помянем тех, кого доставили оттуда на «черных цветочках»…

Пить Константину не хотелось, но отказать Генке он не мог.

Они подняли стаканы, молча посмотрели друг другу в глаза и выпили.

– Между прочим, и Проня там дырку получил, – сказал Генка, зажевывая водку корочкой хлеба, натертой чесноком.– Нет-нет! Мы были в разных местах, а вместе, когда из госпиталя в дембелях оказались, – объяснил, поняв немой вопрос в глазах Константина. – У каждого – свои дырки. Сувениры на память о славных днях.

– Я его и выписал на шхуну, – сообщил боцман. – С тех пор и держимся вместе.

– Пока держимся, а дальше – мрак! – сказал Генка, разливая остатки водки.

– Между прочим, – сказал Проня, – у нас в «Югрыбе» тоже есть Зозуля. Замначальника управления по кадрам. Тоже, говорят, тот еще тип. Неужели все Зозули на один лад?

– Не Зозули, Проня, а особая порода людей, выведенная путем партийной селекции на просторах родины чудесной, – ответил ему Константин. – Во всяком случае, ни тебе, ни Геннадию такое будущее не грозит. Уж кто-кто, а ты, действительно, «дитё человеческое», как говорил наш уважаемый Петр Петрович.