Софья Сладенько - Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па

• Название: Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па
• Автор: Софья Сладенько
• Жанр: Русское современное

В сборнике собраны лирические и иронические стихи, пародии, ироническая проза. Всё принадлежит перу автора Софья Сладенько.

---

ничего себе, слетали на Гавайи

Реальные картины рая,

а фрукты – просто благодать.

Банан и манго, и папайя,

уже отведала штук пять.

Пьяны любовным эликсиром,

к утру вернёмся в домик свой,

Но спать не даст звучанье лиры,

строка ложится за строкой.

(авт. Галина Римская)

Мешают спать не звуки лиры,

не шум прибоя рвёт покой.

Цель посещения сортира —

строка выходит за строкой.

Эх, голова моя тупая,

чем твой желудок увлечён?

Всё дело, видимо, в папайя.

А пять бананов не при чём.

ужин с котом

Бокал кьянти, фужер «Мадам Клико»,

И будет все уже не так ужасно…

Тебе, мой кот, налью я молоко,

Что ж, выпьем, чтобы жизнь была прекрасна!

Потом с тобою ляжем на диван.

Ты приласкаешься, и, как бы между прочим,

Из-за стены соседский доберман

Нам пожелает громко доброй ночи.

(авт. Марина Яблочкова)

Случайно перепутала бокалы.

В итоге – кот наяривал "Клико".

Я молоко задумчиво лакала.

Так сладостно пьянило молоко.

Под утро мы нажрались до усрачки.

Обнявшись, в койку плюхнулись вдвоём.

Кот за гитарой слазил на карачках.

Лежим в постели, курим и поём.

Неблагодарный слушатель и зритель,

сосед за стенкой Изя Доберман,

кричал визгливо "суки, прекратите

кошаче-человечий балаган".

отметины провинциальных поэтов

Провинциальный – видно, классный, —

Так о поэте я сужу.

Не раз, не в суете напрасной

Его я взглядом провожу…

Вглядитесь же и вы поближе:

И с близи можно увидать:

Такой же, как Есенин, рыжий,

Печатью – божья благодать.

(авт. Светлана Груздева)

У городских в избытке спеси,

зазнайство прёт из всех щелей.

А мне милей крестьянский месседж.

Амбре навозное милей.

В деревне жизнь не дольче вита,

стихи разносит по полям.

Поэты с блИзи все размыты.

Большое видно издаля.

Стать поэтической натуры

со школьной парты помню я:

ах, Пушкин – хлопец белокурый.

Есенин – сызмальства черняв.

безутешное горе

Не открывается Стихира…

Как это горько для поэта!

Она – моя святая лира!

Она – к читателю карета,

На ней к людским сердцам дорогу

Сквозь паутину интернета

Я проторила понемногу,

Спасибо Кравчуку за это!

(авт. Зинаида Березина)

Не открывается Стихира!

Да как же так, да что же это!?

Что срифмовать теперь к «сортиру»

второразрядному поэту?

Как благодарна Кравчуку я

за то, что выделил корыто.

Так почему ж, какого хуя,

моё пристанище закрыто!?

Но даром время не теряя,

сходила в баню, между прочим.

Сложила доски у сарая…

А там, глядишь, откроют к ночи.

опознанный, летающий объект

И захочешь сказать, что-то мне из разряда вон пошлого

Не решишься промолвить и вслед полетит не балуй!

(авт. Есения Подольская)

Познакомилась я с мужиком из разряда вон глупого.

Про меня ж говорят: «Из разряда вон умных людей».

Ой, позарилась, бабы, на стать жеребца и на круп его.

Обманул, обокрал, обожрал, испарился злодей.

А когда мы с ним жили, познала сполна эти «прелести».

Каждый день: «накорми», «напои», «расстегни» да «разуй».

То прикажет, сатрап: «Слышь, Есения, живо постель стели»,

то швыряет прицельно в меня свой большой небалуй.

стихоприродный коллапс

Он селезнем плавал по потной бабёнке, Нырял с головою в оживший вулкан. Гремела посуда в убогой хатёнке

И лаял надрывно ревнивый Полкан.

От зависти месяц повесился всуе

На туче, пролившейся ночью дождём.

А в форточку ветер заботливо дует

И волка морского ласкает путём.

(авт. Алексеюшка)

Как селезень глупый по потной бабёнке

он плавал, не ведая страшной беды.

Напрасно Полкан надрывался в сторонке,

почуяв момент закипанья воды.

Да, были сейсмологи, видимо, пра́вы:

взорвались фонтаны глубинных пород

и вылезла первая порция лавы.

И селезень крякнул: «Спасайте народ!»

Ревела бабёнка в убогой хатёнке:

«Рогатый повесился всуе… Беда!»

Чужая судьбина – сплошные потёмки.

Залаял Полкан: «Ухожу навсегда!»…

А ветер протиснувшись в форточку боком,

грудь волка морского ласкает путём.

И всё бы неплохо, но так одиноко

болтался тот месяц под летним дождём…

молочная неожиданность

…Шагаю вперёд, запахнула пальто.

Нельзя, но хочу. Так что руки в карманах.

Шагаю, а кажется мне, что лечу.

Я – это я, несомненно, другая.

Ты снова, как прежде стучишь молотком. И лестница наша почти что готова.

Дорогу пометила я молоком,

оно из кармана закапало снова…

(авт. Натали Никифорова)

Бабы, беда – проклятущий цистит.

Хочу, но нельзя: мостовая проспекта.

Опережая, желанье летит:

скорей бы в заветную дверь туалета.

Руки засунув в карманы пальто,

скрипела зубами: «Терпи, дорогая»…

Зря перед выходом села за стол

и выпила сдуру стакан молока я.

Тот терпелив, кто становится злей.

Шалишь, не возьмёшь, добегу, дохиляю!

Чёрт с этой лестницей, мне бы под ней.

Пока недостроена – сяду я с краю.

Слышу, как бойко стучишь молотком.

В подъезд ускоряюсь прыжком с парапета…

Не удержала: пошло молоко…

Так странно: не белого – жёлтого цвета.

эротическая идиллия

Горела свеча и воск на скатерть капал-

Стояли бокалы с недопитым красным вином, Мужчина женщину обнимал и нежно лапал-

Запахом страсти и духов был полон дом.

Открытое окно и платье упало на пол, — Страсть влюблённых позвала на кровать, Котёнок на полу ковёр волнуясь царапал-

Женщине время, несколько раз «умирать».

Возбуждена кровать, с беспокойными жителями-

Тела обнялись и связались в частом биении,

Нежность возбуждающих ласк и тайны соития-

Никто, в этой схватке не знает снисхождения…

(авт. Пётр Лавренчук)

Смердело в доме чувственным амбре.

Мужчина, разошедшись, бабу лапал.

Открытое окно упало на́ пол,

недо́питое кисло каберне.

От страстных ласк хозяйки и самца

охреневал котяра белолапый:

волнуясь, дорогой ковёр царапал.

Ревнуя, ненавидел подлеца.

Все были в возбуждении. Клопы,

разнузданные жители кровати,

подглядывать любили в тёплой вате —

простая психология толпы.

А в это время оргия двоих

в биении достигла апогея:

закончил кот, мурлыча и робея.

Дошёл до точки. И поэт… И стих.

любовный кульбит

Ожило всё во мне, что было мёртвым

Трепещет нерв измученной души,

И я опять на ноги перевёрнут —

И снова жизнь пульсирует внутри.

(авт. Гражданин Великой России)

Я жил до восемнадцати изгоем,

на голову поставленный роднёй.

И долго рассуждал в тиши: «Накой им

страдать такой немыслимой хернёй?»

Состарился. На но́ги перевёрнут,

но часто снится детство по ночам,

когда ушами топал я проворно

и мёртвая не капала моча.

препонирование

молча, медленно и печально

препонированье качало

усмотрело себе добычу

испускало победные кличи

то стенало, то хохотало

вязкой тупью связать мечтало

запереть во навозное стойло

срочно выдуманных устоев

(авт. Вера Мекетова)

Громко, нагло и нахально

препонированье лезло.

Я кричал, что бесполезно,

что не нравиться мне харя.

Что совсем я не добыча

демоническим препонам.

Не нарушу, мол, закона

вязкой тупью неприличья…

А когда проснулся в стойле

рядом с Зорькою в навозе,

я, поэт, заплакал в прозе…

с препонированной болью.

антиреклама несвежему квасу