Роман Чёрный - У меня нет брата

• Название: У меня нет брата
• Автор: Роман Чёрный
• Жанр: Русское современное

«У меня нет брата» – сборник тревожащих и жутких историй из тех, что время от времени всплывают в самых разных уголках сети. Рассказы людей о том, что было… или только могло бы быть. Это правда? Или просто ужастики на ночь? Решайте сами. Бывает ли вам страшно так же, как и мне?

---

Прошел год, и на следующую зиму две сестры 10 и 12 лет пропали по пути домой из клуба, где у них вечером был кружок. Буквально половина города прочесывала сопки и ближайший лес, но не нашли никаких следов. Вспомнили про маньяка. Народ просто возлютовал, милиционеры старались на людях не появляться, но делали что могли. Ни свидетелей, ни следов, ни намеков.

На севере туго с питьевой водой, поэтому зимой на застывших участках рек пилят лед и продают его небольшими кубиками. Так вот, спустя пару недель кто-то выпилил куб льда и увидел в его середине застывшую детскую ладошку. На то, чтобы достать оба тела, ушел целый день. А еще через два дня в ящике появилась новая видеокассета. На ней были все три пропавшие девочки. Все в той же ванне. Улыбались, высовывали языки, позировали. Город охватило бешенство. Как только прошел слух – то есть почти сразу – люди вломились в отделение, где тогда находился и я. Люди были готовы линчевать, толпа хотела крови – если не ублюдка-убийцы, то хотя бы нерадивых ментов и чинуш. Я серьезно считаю, что тогда разъяренные люди, с каждым из которых я был много лет знаком, могли меня разорвать. Сибиряки – народ простой и в целом мирный, но… Вы все понимаете и сами. Нас спас мой друг-опер. Он рассказал, что после первого случая выбил у начальства финансирование и лично ездил в область за оборудованием: на чертов ящик для предложений уже давно смотрела камера, закрепленная на столбе через дорогу.

Того, кто положил в наш ящик пленку, узнать на записи было не трудно. Через пять минут милиция выбила хлипкую дверь в квартиру местного глухого дурачка, безобидного мужика, которого подкармливали оставшаяся родня и сердобольные соседи. Он был не совсем уж слабоумным, мог даже немного говорить, хотя речь его больше напоминала невнятные мычания. Он считался всеми абсолютно безвредным. Знаете, мне показалось, что он очень обрадовался, когда к нему ворвалась толпа. Плакал, лыбился и хватал за одежду. Тыкал пальцем по направлению к ванной комнате и мычал своё: «ээоо оиии! оиии! эээоо… памаие!». Нашлась в квартире старая камера и еще несколько кассет. В ванной, заполненной снегом и льдом, принесенными, видимо, с улицы, лежал еще не успевший окоченеть труп девочки, пропавшей в прошлом году.

Я не стал смотреть, как слабоумного убивали. Переглянувшись с опером, мы кивнули на дверь прекрасно все понимающим ментам. Курили внизу. Довольно скоро как-то примолкшие и оробевшие люди стали выходить по одному из подъезда. Некоторые кивали нам, прочие просто смотрели под ноги, направляясь по домам. Не было сказано ни слова, ни тогда, ни позже. Мы не могли остановить людей. И, если честно, не хотели.

Назавтра я поехал с отчетом в центр. Не сказать, что все было гладко, но дело явно собирались спустить на тормозах. Погода испортилась, начался очередной буран, и зимник даже в свете мощных фар просматривался не далее чем на метр. Я остался в центре на неделю. Когда снег из жалящих роев злобных пчел, то и дело меняющих направление атаки, превратился в пасторально опускающиеся снежинки, прервавшуюся телефонную связь восстановили. Первым мне дозвонился мой друг. Тела трех девочек оставались в холодной комнате при больнице. Похоронить их мешала погода, к тому же в вечной мерзлоте не выдолбить могилу: у нас обычно делали трактором земляной отвал и копали уже в нем. Так вот, дежуривший ночью хирург и трупы пропали. Синего и уже окоченевшего врача, одетого в один халат, по словам опера, нашли почти сразу, по следам от больницы, которые не успело замести: в сопках за десять километров от поселка. На его лице застыл крик. В рот набился снег. Мой друг сказал, чтобы я не возвращался. Он сказал, что от больницы до сопок вели припорошенные следы ботинок врача, да, но еще там были и следы босых детских ног. Кружившие вокруг тела хирурга следы.

Я остался в центре и затребовал перевод. В Туру я больше не ездил никогда, и что там происходило потом – не знаю, и не хочу знать. Мне только не дает покоя мысль, что при моем попустительстве жестоко убили невинного, по всей видимости, человека. Сейчас я живу там, где даже среди зимы снег – большая редкость. Это осознанный выбор. Наверное, по тайным педофильским форумам до сих пор бродят странные записи с широко улыбающимися девочками, стоящими в странных позах. Возможно даже время от времени появляются новые.

Плетеный человечек

В детстве я, наверное, был тем еще маленьким гаденышем. Не могу утверждать определенно, ведь речь идет еще о годах, проведенных мною в детском саду нашего небольшого провинциального городка. Очаровательные детские воспоминания… Но есть среди них воспоминания и другого рода – очень, очень темные. Позвольте угадать: такие есть и у вас. Каким-то образом детство совершенно обычных, нормальных людей оказывается, зачастую, неиссякающим источником как пронизанных светом и теплом картинок, так и самых чудовищных кошмаров, что влияют на человека, осознанно или нет, до конца его дней, преследуя его и даже определяя его судьбу.

Об одном из таких воспоминаний я и хочу вам сегодня рассказать.

Мою детсадовскую группу в те дни объединили с другой, расположенной в другом конце коридора. Возможно, ремонт в помещениях нашей группы был тому причиной. Как бы то ни было, временной группе стало вдвойне веселее, а у нянечек и воспитательниц, надо полагать, прибавилось поводов для головной боли. В новой группе я познакомился с не слишком общительной девочкой по имени Настя. У Насти всегда при себе была удивительная игрушка – человечек, сплетенный целиком из прозрачных (но пожелтевших от времени) трубочек от капельницы. То был закат страны Советов, и у нас только начали появляться замечательные яркие китайские игрушки, имеющие, правда, свойство быстро ломаться в детских руках. Играть в поломанную игру «юный водитель» и строить форты из больших фанерных кубиков быстро надоело. Этот же человечек сразу привлек мое внимание: размером сантиметров в пятнадцать, он был сделан, как мне тогда показалось, с удивительным мастерством. Кто-то явно провел долгие часы за плетением, особенно много трубочки ушло на прямоугольник «тела». Настя сказала, что человечка для нее сделал в больнице ее папа, когда она однажды очень сильно заболела. Короче, я захотел человечка себе.

Однако Настя, девочка ужасно тихая и болезненная, способная целыми днями сидеть в углу и возиться сама по себе, становилась по настоящему опасна, когда речь заходила о просьбах дать поиграть с ее человечком. Я несколько раз подступался с предложениями обменять его на что-то из своих мальчишеских сокровищ, но все впустую, а когда единственный раз попытался отобрать игрушку силой – оказался в медкабинете, в слезах и с кровящей головой. Тихая Настя, одной побелевшей рукой вцепившись в начавшего растягиваться человечка, другой, не задумываясь, обрушила на меня игрушечную кухонную плиту (такую, с конфорочками), сделанную из металла. Помню, как медсестра обсуждала с воспитательницей необходимость наложения швов, пока я в голос ревел, сидя на покрытой клеенкой кушетке.

Я отступился. Но я не был бы маленьким гаденышем, если бы все закончилось на этом. У меня в анамнезе уже было как минимум две кражи, о которых я могу вспомнить, совершенные со всей доступной дошкольнику изобретательностью. Однажды в гостях я нашел в ящике стола калькулятор и забрал его себе (мне хотелось его разобрать), а по пути домой оторвался от родителей и скрылся в кустах возле дома. Там я вытащил батарейки и разбил экранчик камнем, после чего показал калькулятор маме, как будто только что нашел его под окнами. В другой раз я спер у одногруппника игрушку из киндера: мне очень понравился крокодильчик, сидящий внутри яйца, которое можно было открыть. А самим крокодильчиком можно было рисовать. Одногруппник не хотел дарить или меняться – что ж, тем хуже для него.

Так что да, перед такими вещами я не останавливался. И я разработал план. Мне нужен был этот плетеный человечек. Но уже не для игры.

В сон-час у нас всегда изымали все игрушки и оставляли их в шкафчиках для одежды в предбаннике. Во время сборов на прогулку я запомнил, какой шкафчик принадлежит Насте (кажется, на нем была нарисована малина). В один из «тихих часов» я отпросился в туалет, дверь в который находилась прямо напротив раздевалки. Не ушло много времени на то, чтобы пробежать до нужного шкафчика и достать человечка, после чего я закрыл дверь в туалет-умывалку и на всякий случай привалился к ней, так как на двери не было никакого шпингалета. На моей голове все еще красовалась огромная шишка от того удара, знаете ли. Так что я с трудом подцепил хвостик трубочки и начал расплетать человечка.

В тот же момент из спальни раздался дикий визг. Визг приблизился мгновенно – я не понимаю, с какой скоростью ей надо было бежать ко мне, – и в дверь заколотили с такой силой, что я едва не упал, но тут же собрался и уперся ногой в ближайшую раковину. Я как мог быстро продолжал расплетать трубки. Она больно ударила меня, и не будет ей больше вообще никакого человечка, вот и все.