Иван Плахов - Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя

• Название: Двойное проникновение (double penetration). или Записки юного негодяя
• Автор: Иван Плахов
• Жанр: Русское современное

История превращения человека в Бога с одновременным разоблачением бессмысленности данного процесса, демонстрирующая монструозность любой попытки преодолеть свою природу. Одновременно рассматриваются различные аспекты существования миров разных возможностей: миры без любви и без свободы, миры боли и миры чувственных удовольствий, миры абсолютной свободы от всего, миры богов и черт знает чего, – и в каждом из них главное – это оставаться тем, кто ты есть, не изменять самому себе.

---

Я узнал, что Прага, как хлеб кровью, пропитана легендами, предрассудками и волшебством. Меня зацепили слова экскурсовода «как хлеб кровью» – сильно сказано; «хлеб кровью» буквально влип в мой мозг и не давал мне покоя, разбудив воображение. Я довольно живо представил себе, чем могли заниматься здесь масоны со столь решительной поддержкой государства аж со времен разгрома тамплиеров в Европе. Мальтийские рыцари – госпитальеры никогда не прекращали попыток создать гомункулов, или големов. Вполне возможно, что масоны до сих пор пытаются сотворить «улучшенного» человека, чтобы с его помощью установить новый мировой порядок на Земле, ведь не случайно именно Прага считается родиной Голема. А может быть, эта неуклюжая метафора или обмолвка слишком точно отражала мои стремления докопаться до сути мира, до тайны, до второго дна, обнаружить в хлебе его настоящий вкус – вкус крови?

Услужливый Андрей рассказал, как Тадеуш Гайек принимал экзамены у алхимиков-кандидатов, как Эдвард Келли превращал людей в ослов, где на самом деле находилась «шарашка» алхимиков императора Рудольфа. Говорил он также о поселке мальтийских рыцарей, об ордене чешских мальтийцев, о пражских масонах, показал штаб-квартиру ордена и стену Джона Леннона как символ нонконформизма чехов в период советской оккупации.

На этом месте экскурсия закончилась, а каждый из ее участников – судя по их самодовольно-чванливому виду – утвердился во мнении, что только он один и понял, о чем, собственно, рассказывал все это время расторопный Андрей. Никто даже не догадывался, что я, только я по-настоящему осознал подлинное значение услышанного, а главное – и увидел: теперь можно было начать собственное расследование тайны.

Прежде чем встретиться с масонами, несколько дней я самостоятельно осматривал Градчаны и Мала Страну, Страговский монастырь и Пражский град, обошел весь старый город и еврейское гетто, забрел даже на еврейское кладбище рядом со средневековой синагогой. Ничего любопытного не увидел: во всяком случае, могилы Кафки – единственного, кого я знал из пражских евреев, – там не обнаружил: видимо, плохо искал или же просто не повезло. Зато повезло в моих поисках в Сети, особенно на ее теневой стороне, узнать правду о возникновении масонов. За ними стояли алхимики и маги-чернокнижники, утверждавшие, что происходят аж от египетских жрецов и сохраняют их мудрость неизменной. В Европе масоны появились благодаря арабам, завоевавшим Испанию; вслед за ними из обнищавшей Александрии в Кордову переселились евреи-каббалисты и остатки неоплатоников, исповедующих мистерии Гермеса Трисмегиста. После успехов Реконкисты и освобождения Андалузии они переместились в Прагу, где оказались под защитой Габсбургов. В век просвещенья переименовались в розенкрейцеров и начали повсеместно открывать масонские ложи, через которые вели проповедь неоязычества. Основал тайное общество лютеранский теолог Иоганн Валентин Андреэ; его организация представляла собой сложную систему во главе с императором и семьюдесятью семью магами, за которыми шли по рангу – майорат из семисот членов, девятьсот высших философов, три тысячи низших философов, тысяча адептов без перспектив на повышение и тысяча учеников-кандидатов. Каждому из вступивших в орден давали «эликсир жизни» в количестве, достаточном на шестьдесят лет жизни. Гитлер был последней значимой креатурой розенкрейцеров, а германский нацизм – не что иное, как неудавшийся эксперимент по превращению тайной власти во власть явную и попытка установить новый мировой порядок, вывести методом селекции и генетических мутаций расу богов, нового человека, свободного от нравственного закона внутри себя, способного «штурмовать небо».

Их повсеместное стремление улучшить природу вещей внушало искреннее уважение. Ведь это – стремление к сверхспособностям, к преодолению изначальной природы, ее законов, к абсолютной, безграничной свободе – идейная суть всякого прогресса. И мое сокровенное желание. Выходит, я, сам того не зная, уже стал алхимиком, тайным розенкрейцером, которого ждали братья, чтобы наконец-то завершить таинство великого делания. И похабные послания с предложением встретиться с блудницами явно приглашали меня, неразумного, поучаствовать в знаменитой химической свадьбе, совершить акт духовного прелюбодеяния, попытаться превозмочь Бога в акте своего творения, породив нечто более совершенное, чем создания природы.

Теперь мозаика складывалась во вполне ясную картину: мне не угрожали, наоборот, меня приглашали. Но раз опасность миновала, торжество встречи могло и подождать, пока я вернусь из очередного путешествия в параллельный мир.

Я покинул Прагу и отправился в маленький городок Чески-Крумлов на границе с Австрией: именно там, судя по карте, располагался портал. Добрался довольно легко: рядом с отелем я обнаружил автобусную станцию, с которой в Крумлов ежедневно отправлялись рейсовые автобусы. Так что через два часа я уже стоял на холме и созерцал средневековый городок у подножия огромного замка, который некогда принадлежал сначала династии Шварценбергов, а затем Розенбергов.

Картинка перед глазами неуловимо напоминала мне полотна Брейгеля-старшего, словно прошлое жило тут как ни в чем не бывало, игнорируя время, будто века прогресса не изменили до неузнаваемости лицо современной Европы. Я долго наблюдал за неторопливой жизнью городка, за людьми на его узких улочках, чувствуя себя словно бы Господом Богом, подсматривающим за человеческой жизнью. Отсюда, издалека, все выглядело ненастоящим, игрушечным; с трудом верилось, что эта гармоничная картина – результат случайных наслоений жизнедеятельности многих поколений горожан, а не творение чьей-то единой воли.

Затем я спустился, следуя за туристами, к узкому устью входа, с которого начиналось крумловское средневековье. Мне нужно было попасть на противоположный берег, напротив замка, где располагался пансион «У зеленого гада», где я зарезервировал себе комнату. Городок оказался на удивление маленьким: на градостроительную ось, как на скелет рыбы, нанизана вся планировка улиц, – заблудиться невозможно. Уже через полчаса я стоял около двухэтажного дома с мезонином, у входной двери которого красовалась вывеска с зеленым змеем. На двери висела короткая записка на английском: хозяйку пансиона можно найти по такому-то номеру телефона, что я тут же и сделал.

Мне досталась комната на первом этаже, окна выходили во внутренний двор, который использовался как стоянка для машин временных жильцов: сейчас был не сезон, и двор, заросший газонной травой, очаровательно пустовал. Дом оказался древний, как сама природа: некогда белые оштукатуренные стены пожелтели от времени, на стенах и потолке неуловимо проступали пятна самой причудливой формы. Ремонт в комнате делали совсем недавно, но дом словно обособился и вел параллельную жизнь, независимо от хозяев, – так бывает со строениями, которые пережили свой век, но почему-то не исчезли. Словно старики, случайно обретшие бессмертие.

Собственно, весь город был такой, он пережил властительных хозяев и теперь существовал самостоятельно, как живой труп. Из него в сорок пятом году в Баварию депортировали всех немцев, подавляющее большинство здешних обитателей: из более чем восьми тысяч жителей только немногим больше тысячи были чехами. Место сосредоточения алхимиков и гибели сына императора Рудольфа, сумасшедшего дона Юлия Цезаря Австрийского, которого держали в круглой башке Крумловского замка, пока не уморили голодом. Он зверски убил свою любовницу, дочь банщика, отрезав ей уши и выколов глаза, и пытался накормить гостей кусочками ее тела. Самое удивительное в этой истории – то, что даже известно, за сколько он купил себе в любовницы дочь банщика Маркету: за двадцать свиней, восемь бочек вина и четыреста марок.

Все это мне рассказал художник Олесь, с которым я случайно познакомился на набережной «На острове», где когда-то стояла мельница, а сейчас располагался выставочный зал с рестораном: днем – довольно людное место. На узком мысу под башней стоял мольберт художника, на котором он демонстрировал свои акварели. Я купил одну за четыреста крон, а в придачу получил историю жизни художника и рассказ о безумном сыне императора. Олесь был родом с Западной Украины, эмигрировал в Чехию в девяносто шестом году; сначала расписывал церкви в глубине Моравии, затем держал картинную галерею, теперь торговал акварелями и подрабатывал гидом. От него же я узнал, что первые хозяева городка Розенберги, по легенде, вели свой род от Орсини из Рима, в крепостном рве замка держали медведей, так как «орсини» по-итальянски значит «медведь». Их герб украшала красная пятиконечная роза, средневековый символ молчания: там, где ее изображали, разрешалось безбоязненно говорить о тайнах, тебя бы никто не выдал. А крест в центре розы явно намекал на то, что это вотчина розенкрейцеров.