Юрий Михайлов - Двое в созвездии Льва. и другие рассказы

• Название: Двое в созвездии Льва. и другие рассказы
• Автор: Юрий Михайлов
• Жанр: Русское современное

«Двое в созвездии Льва» – новая книга писателя Юрия Михайлова. Рассказы, вошедшие в книгу, печатались в литературных интернет- и бумажных журналах, нашли тысячи читателей. Герои рассказов – наши современники, представляющие разные периоды жизни страны…

---

Утром Наталья Ивановна отводила Лешку в садик, присматривала за ним, а вечером возвращала в семью, предварительно накормив до отвала блинами или кашей на рыбьем жире. Мальчишка выглядел упитанным, щёки почти закрывали оттопыренные уши, губы вишнёвые, яркие, глаза светло – голубые, на носу – коричневые конопушки. Она, надев круглые очки, читала ему книжки, рассказывала сказки, пела по его просьбе жалостливые дворовые песни: «Семь часиков пробило, /С работы все идут, /А Кольку Чеснокова/ На кладбище везут…» Но особенно мальчишке нравилось петь с бабой Натой (а он сразу стал звать её «бабой» или коротко – «ба») куплеты из молитв. В её голос, скорее, мужской, с хрипотцой, колокольчиком вливался звонкий голосок мальчика: чувствовалось, пение доставляет им удовольствие и радость. А как только Лешку записали в первый класс, он полностью перешёл жить к любимой бабушке.

Класса до шестого Лёша заходил к матери только по выходным дням, общаться с сёстрами и братьями не любил: вечно они подтрунивали над ним, его серой школьной формой и чёрным портфелем-ранцем. У них такой одежды не было, им не покупали ни коньков, ни лыж, ни санок из гнутых трубок, развивающих на горе страшную скорость. Баба Наташа не только покупала всё это хозяйство, но и ходила с мальчиком в секции: сначала лыжную, потом конькобежную. А летом после пятого класса Лёшку приглядел на дворовом турнире тренер детской команды футбольного клуба «Текстильщик».

Наталья Ивановна гордилась своим неофициальным сыном, никаких денег не жалела на него. Но одновременно всё больше впадала в грусть, постоянно помня о трагически умершем родном сыне. Раз в два года, как правило, летом, она уезжала в посёлочек возле тюрьмы. Лёшку передавала в семью, не возвращалась месяц, а то и два. Деньги копила на сберкнижке, в садике брала к положенному отпуску дополнительные дни за свой счёт. Возвращалась задумчивой, снова стала носить чёрные одежды, на голову повязывала такую же чёрную шаль. Утром и вечером – молитвы, по субботам и воскресеньям, нередко с ночёвкой, отправлялась в дальние сельские храмы, где мыла полы и окна в церквах, прислуживала священникам, готовила еду для монахов. И всё чаще поговаривала: пора и ей быть рядом со своей кровинушкой…

Лёшка запаниковал: чувствовал, придётся возвращаться в семью, где уже остался только средний брат, поступивший в техникум. Взрослые сёстры и ещё один брат разлетелись по всей стране. С бабой Наташей виделись всё реже, он уже только раз-два в неделю забегал к ней, чтобы поесть и сделать уроки. Вёл с бабушкой умные разговоры:

– Ба, скажи, почему ночью на болоте горят голубые огоньки?

– Души умерших маются, ждут страшного суда… От томления и ожидания сгорает немало людей. Так и души их продолжают томиться.

– Не, ба, это горит газ сероводород, невидимый днём и светящийся ночью.

– Может, и так… Только без Его воли ни один волос не упадёт с голов наших. Спаси, сохрани и помилуй нас, Господи.

А когда Лёшка поступил в институт, то бывал у бабы Наташи только по праздникам, чтобы перехватить деньжат на увеселительные мероприятия.

***

В армию Алексея призвали после окончания второго курса института. Он вырвался домой всего один раз, на неделю. Спросил о бабе Наташе, и мама ответила что-то невразумительное, типа: тронулась немного умом золовка, всё имущество своё и деньги раздала церкви и нищим, поселилась возле тюрьмы, где погиб Алексей… Где, как устроилась, чем занимается родственница, мать ничего не могла сказать. И вот накануне демобилизации Алексею пришло письмо о кончине «сестры Натальи». Похоронена она, сообщала бывшая когда-то игумения, на сельском кладбище, как и просила, рядом с могилкой её сына, Алексея Андриановича Костомарова. Была ещё и приписка, вроде как от простого человека, не от монахини: «…любила она вас, Алексей, как второго сына».

Документы в штабе воинской части оформили быстро, от городского вокзала до тюрьмы – монастыря Алексей ехал на автобусе. Не мог солдат заснуть в поезде, ночь проворочался на верхней полке, думая о бабе Наташе, вспоминал детство, счастливые минуты, которые дарила ему родственница. А в автобусе не выдержал напряжения, сморила дорога, провалился в черноту без сновидений. Разбудила его кондуктор, подсевшая на свободное рядом сиденье, посоветовала найти дом тётки Степаниды: она хорошо встречает верующих. Не выдержала женщина, спросила напоследок:

– Не наш ты, не поселковый… Приболел что ли, солдатик? Для водки-то вроде бы рановато… Никак туберкулёз прицепился. Помолись, только усердно, попроси заступницу нашу, Божью Матерь, о здоровье своём. Когда-то здесь в монастыре её иконка была – Чудотворная… Да и о нас замолви словечко, вы, солдатики-то, чистые, как младенцы. Царица Небесная любит вас.

Высоченные стены тюрьмы – монастыря со следами смытой дождями белой извёстки поражали воображение простых смертных. На шпиле главной из четырёх церквей вращалась на ветру позолоченная фигурка ангела. Алексей свернул на улицу, ведущую к домам, где окна с наличниками причудливо расписаны самыми яркими красками. Дом Степаниды указали сразу, он стоял третьим по правой стороне улицы.

– Чей будешь? – спросила солдата высока костистая пожилая женщина. – Вижу, приезжий, не наш. Чё привело сюда: горе али радость… В тюрьму пойдёшь на свиданку али помолиться надо Чудотворной иконе Божьей Матери? – женщина трижды перекрестилась, бормоча что-то себе под нос. – В лесу махонькая часовенка стоит, там освящённая копия иконы… Там обычно на неё и молятся.

Она пошире открыла входную дверь, пропустила Алексея в дом, сказала, усаживая к столу:

– Надолго али только заночуешь? Щас я тебя покормлю, денег с солдатика не возьму, но в сельмаг пошлю: хлеб к вечеру привезут свежий да масла надо накачать подсолнечного, обещали новую бочку зарядить. Это уж на свои покупай денежки: пенсия у меня никакая, одним огородом живу да иногда поселяю приехавших на свидание в колонию али помолиться…

– Наталью Ивановну Костомарову не помните? Мне написали, что похоронили её на вашем кладбище… Племянник я её, после смерти родного сына она воспитывала меня.

– Сестру Наталью-то… Ну, кто ж её не знает! Монастыря-то давно нет, а они как будто сЕстры, все обряды и традиции соблюдали. Манефа у них вроде бы как игуменией числилась, ещё с царских времён монахиней была. Вот недавно, как и Наталья, преставилась, почти сто лет ей было, – Степанида ставила на стол хлеб, тяжеленную чугунную сковороду с жареной картошкой, от которой исходил парной луковый дух. В литровую кружку налила топлёного молока с мелкими коричневыми пеночками. А сама, не умолкая ни на минуту, рассказывала. – Они в часовне молились, народ к ним на службу стал валом валить… Вкусно аль нет, соколик ты мой? Ешь на здоровье, поправляйся после дороги-то. Пораньше ляжешь сегодня, утречком-то на могилку сходишь. Только осторожнее будь… Последний-то год ими, чай, КГБ интересовалось: кто да откуда? Почему народу столько валит на их молитвы? Кто часовню разрешил срубить? Серьёзно принялись за них… А никто не разрешал! Мужики пришли затемно утром, а к закату солнца последний гвоздь вбили.

– Степанида… А как вас по батюшке-то величать? – полюбопытствовал Алексей. – а то как-то неудобно получается…

– А все так зовут: и детишки, и взрослые: баба Степанида и всё тут…

– Ну, хорошо, баба Степанида. Что ж запрещённого-то сделал моя баба Наташа, что ею комитет заинтересовался?

– Ты не понимаешь что ли, солдатик! Сестры почти каждый день собирали на молитвы десятки людей, да в лесу, да как на маёвках революционных когда-то… Вот власть-то и задумалась: за что боролись, на то и напоролись! Брось спичку, костёр вспыхнет, как хорошо-то да сытно мы живём, а, соображаешь?

Не стал продолжать разговор Алексей: на дворе конец шестидесятых годов, он – недоучившийся студент истфака института, старший сержант Советской Армии, комсомолец. И попадёт в поле зрения КГБ… Из-за каких-то сумасбродных старух из царских времён. «Игумения с монахинями несуществующих монастырей… Что за бред!» – думал Костомаров, направляясь в сельмаг. Купил четыре буханки чёрного да два батона белого хлеба, тяжёлого, будто раздавленного катком после выпечки. Масла подсолнечного, действительно, из новой тары, накачали ему в трёхлитровый алюминиевый бидон. Пришлось даже в очереди постоять: столько народу собралось под новую бочку.

С хлебом в авоське и бидоном в руках он быстро дошагал до Степанидиного дома. Попросил постелить ему на печке и, сославшись на усталость, с последними лучами уходящего за горизонт солнца улёгся за ситцевую занавеску. Хозяйка помалкивала, в разговоры больше не вступала, вскипятила на сосновых шишках самовар и села к столу пить чай. Алексей точно вспомнил этот смоляной запах сосны, который излучали шишки: так пахло по воскресеньям в комнате бабы Наташи, когда она кипятила небольшой тульский самовар. А к чаю были пряники, шоколадные или клюквенные, кофейные подушечки или леденцовые петушки.