Александр Беляев - Цветок Тенгри. Хроники затомиса

• Название: Цветок Тенгри. Хроники затомиса
• Автор: Александр Беляев
• Жанр: Русское фэнтези

Главный герой оказывается в далеком прошлом, становится свидетелем планетарной катастрофы и становится исполнителем миссии, которую на него возлагает цивилизация, предшествующая человеческой.

---

«Кстати, – мелькнуло в голове Андрея, – эта загадочная вставка каким-то образом занесена в мое сегодняшнее сознание именно из этих иных существований души».

Охватившее его чувство было настолько сильным и убедительным, что Андрей даже удивился, как он мог до сего момента считать своим я это хрупкое, мимолетное тело, существование которого исчезающе незаметно в масштабах вселенной. Нет, его Я – грандиозно, сопоставимо с грандиозностью космоса, и это Я уже содержит все необходимые знания, до них надо только добраться, и то, что с ним сейчас происходит – это и есть осознание своей истинной природы.

«Кстати, – подумал Андрей, – насчет оболочек. Я ведь не с самими деревьями и камнем разговаривал. Это были их души, и если говорить об общении на уровне душ, то никакого временного преимущества их души по сравнению с моей не имеют, наоборот, моя душа прошла куда более длинный эволюционный путь, чем души камня или дерева. А интересно, смогу ли я увидеть тех, с кем в действительности общался, а не их неподвижные оболочки?» -Неожиданно Андрей понял, что знает, как настроить свое восприятие таким образом, чтобы видеть зримые формы тонкого плана, не видимые обычными глазами: принцип был такой же, как настройка слухового восприятия – то есть сдвиг некого ментального тумблера, управляющего резонансным восприятием зримых образов разного спектра частотности, у этого тумблера даже есть специальное название «точка сборки». Вот какими сложными фразами и понятиями он вдруг стал мыслить, а ведь еще вчера подобный мысленный монолог никак не мог родиться в его голове. Господи, неужели тот Андрюша Данилов буквально трехдневной давности и нынешний – это один и тот же человек?! Тут же совершенно масштабы несопоставимы! И, тем не менее, при всей пропасти, что пролегла между прошлым и сегодняшним, он продолжает осознавать себя собой, словно и не изменилось ничего, словно просто взял и вспомнил то, что когда-то знал, да забыл при рождении, и не помнил вплоть до сегодняшней ночи!

«Посмотрю-ка, – подумал Андрей, – как души деревьев и камней выглядят, ведь не с деревяшкой же и не с минералом я только что разговаривал!»

Андрей осторожно начал сдвигать внезапно осознанную точку сборки. Отдаленно это напоминало процесс настройки какого-нибудь оптического прибора, когда одни предметы, доселе отчетливо виденные, становятся туманными и расплывчатыми, а другие, ранее воспринимаемые нечетко, напротив обретают отчетливость. Правда, было и не только это, возникали и другие трудноописуемые аберрации, когда предметы меняли и свою освещенность и, частично, свою форму и фактуру, а доселе монолитные обретали зыбкость, иные же становились прозрачными. В какой-то момент отчетливо видимый мир погрузился в сумерки, но не привычные, земные, а какие-то другие, Андрей сразу определил их астральными, где весь световой спектр был как бы сдвинут в фиолетовую фазу, все окружающие его предметы стали выглядеть не просто не четко, а как-то размазано, с измененными пропорциями и, напротив, очень четко стали видны непонятно откуда взявшиеся существа разных форм и размеров, которых до сей поры Андрей не только не видел, но и не подозревал об их существовании. При этом эта активная жизнь разворачивалась не только на поверхности земли и в воздухе, но и под землей, поскольку верхний слой почвы стал прозрачным, и вокруг корней, клубней, семян и луковиц вились, кружились, вибрировали, перемещались некие комочки, клубочки, спиральки, шарики – иногда даже нечто антропоморфное, в шапочках и кафтанчиках. Почва для них словно и не была твердой средой, поскольку они совершенно свободно перемещались во всех направлениях, не выходя на поверхность. Между этими крохами постоянно происходило какое-то активное взаимодействие, и когда Андрей попытался настроить свой слух на волну их восприятия, то словно бы погрузился в птичий щебет внутри многотысячной стаи, среди невообразимой разноголосицы которой, тем не менее, можно было различить отдельные слова и фразы, правда уловить какой-то более менее внятный разговор не представлялось возможным. На фоне этой хаотической подземной полифонии, пожалуй, единственное, что сближало отдельных участников астрального броуновского движения это определенная степень светимости каждого существа, все они были окружены ореолом живого света. В какой-то момент Андрей увидел, что из глубины к верхнему слою почвы потянулось нечто темное, какие-то перетекающие рваные покрывала, пожалуй, даже лоскутья, лохмотья. Очевидно, заметив это, светящиеся формы пытались прыснуть в разные стороны, но и лохмотья не зевали, они словно бреднем прошлись по верхнему слою почвы, как бы профильтровав через себя все эти шарики, колпачки, спиральки, капельки, после чего моментально хлынули вниз, в полную темноту. Капельки живого света при этом утратили значительную часть своей светимости, и, казалось, потеряли способность к быстрому целенаправленному движению, уныло покачиваясь, словно прибрежный мусор на маленькой волне у набережной. И тут Андрей явственно услышал, как капельки света тихонько плачут, словно обиженные дети, которые, тем не менее, не хотели, чтобы их плач услышали другие сорванцы и начали обзываться плаксами-ваксами и ревами-коровами.

«Дараина, – всплыло в сознании Андрея незнакомое ранее слово, это прикорневой пространственный слой стихиали Дараины.… Ну, это прямо экскурсия с экскурсоводом, только я сам себе и экскурсант, и экскурсовод, при этом ухитряюсь в качестве экскурсанта воспринимать новые слова и понятия, как полученные от третьего лица. Но ведь это я сам себе говорю, как же такое может быть?»

Андрей немного сдвинул точку сборки, и внимание его переключилось на поверхность сада, а почвенные создания как бы вышли из фокуса. Теперь он уже видел непосредственных участников своей недавней беседы, а вкупе с ними многое другое. Возгордившийся камень, которого, тем не менее, еще в позавчерашнем разговоре умная груша охарактеризовала, как знатока философии (Андрей, тем не менее, этих глубоких познаний то ли не смог, то ли не успел выявить) и вправду обладал антропоморфной полевой формой, напоминающей классического гнома-горняка: толстого, бородатого, в фартуке и остроконечном колпаке. Он сидел полупогруженный в камень и, похоже, дремал, хотя еще совсем недавно беседовал с Андреем, но, очевидно, эта беседа его утомила.

Андрей подумал, что действительно раньше уже видел и говорил с существом, подобным этому, только в како-то другом существовании, воспоминания о котором короткими фрагментами всплывают в его памяти. Того гнома звали Дьюрин, и он называл себя гномьим патриархом, будучи, несомненно, более представительным, харизматичным и нарядным. И еще Андрей вспомнил фрагмент рассказа этого Дьюрина о том, что души гномов ушли в камни, а когда-то они, якобы, были совсем как люди, только меньше ростом и жили под землей.

«Странно, – подумал Андрей, – почему этот не вспомнил свое славное гномье прошлое? А может, на всех гномов камней не хватило, и большая часть обладает своей самостоятельной каменной душой».

Впрочем, дух камня спал и на мысленные запросы не реагировал, поэтому этот вопрос остался без ответа и Андрей потерял к нему интерес. Тогда его внимание переключилось на деревья. Каждое из них так же обладало своей душой, они, как и индивидуальности камней были человекоподобны, напоминали карикатурно вытянутых ряженых на ходулях с огромными, гнущимися в любом месте руками. Их фигуры струились и слегка колебались сквозь контуры физических стволов, которые Андрей воспринимал еле-еле и, похоже, действительно каждый образ обладал собственной индивидуальностью, в зависимости от врожденной или приобретенной склонности. Так некультурные яблони (то есть их души) выглядели этакими карикатурными румяными садоводами и даже держали в руках нечто напоминающее грабли и лопаты. Умная груша напротив выглядела этакой пожилой субтильной меломанкой весьма болезненного вида в длинном концертном платье до земли и со скрипичным чехлом в руке. При этом за спинами душ деревьев болтались какие-то сморщенные нефункциональные крылышки, а уши были заострены вверх, как обычно изображались на иллюстрациях к английским и шотландским сказкам разнообразный потусторонние фейери.

И тут вдруг все тот же внутренний комментатор, который в это утро множество раз врывался в поток сознания Андрея, сообщил, что большинство душ плодовых деревьев – ничто иное, как души лесных эльфов, потерявших свои физические тела и пожелавших остаться в родном мире в качестве душ деревьев. При этом, поскольку эльфы живо интересовались судьбой и делами цивилизации своих приемников-людей, то они предпочли вселяться именно в плодовые деревья, живущие в непосредственной близости от человека и во многом зависящие от человеческого ухода. Эльфы, как пояснил неведомый источник информации, всегда тянулись к людям, люди же, как правило, пугались всего потустороннего и на любопытство отвечали агрессией. В образе же деревьев такой контакт был наиболее безопасным и для тех и для других. Теперь становилось понятным, почему без ухода и присутствия человека плоды садовых деревьев перерождались в кислые дички: эльфы покидали такие деревья и переходили в другие, пользующиеся человеческим вниманием и уходом, совмещая свое сознание с собственными душами деревьев.