Андрей Драгунов - Past Continuous Tense. Избранные стихотворения

• Название: Past Continuous Tense. Избранные стихотворения
• Автор: Андрей Драгунов
• Жанр: Поэзия

Рукопись книги более десяти лет считалась потерянной, тираж книги был небольшой. Оставалось только несколько стихотворений. Случайно рукопись нашлась и обретает вторую жизнь благодаря Русской гуманитарной миссии и Евгению Примакову.

---

«Не воскресить утраченную радость возможной встречи. Или переписка —…»

Не воскресить утраченную радость возможной встречи. Или переписка —
та тонкая, оставшаяся малость последней речи адресату – близко.
Стовиденный – за счастье не игры реальной жизни – дальше «ниоткуда»
игра теней – последствия игры в ещё возможном варианте чуда
и времени. За недостатком лет, но чаще места и в одном из лучших
всех проявлений, даже, слабый свет становится тяжёлый и гнетущий…
И за возможность знать, что не умру ещё в одном не спешном и холодном
году зимой – лишь облака, игру, чью угадать почти что не возможно,
да извещение с коротенький рассказ в истёртом распечатанном конверте,
и океан, что будто в первый раз не получил известие о смерти…

1994

«До поздней осени, до пригоршней листвы…»

До поздней осени, до пригоршней листвы,
до шахматной игры за чашкой кофе —
еще дожить. До радостей зимы
в своих краях под сенью длинных сосен.
Дожить до снега или до любви
поволжских улиц, на которых больше
разбитых стекол – рыбьей чешуи,
чем слов в почтовых ящиках —не больше…
Дожить до перехода в календарь
родных имён, до первой непогоды
в словах и жестах – первое в словарь,
второе в жизнь, что меньше год от года..
Дождаться снова лета и в один
из дней погожих переехать к югу,
границе, к морю. Северных равнин,
оставив даль, простивши всё друг другу…

1994

«Следы заметёт и не будут заметны следы…»

Следы заметёт и не будут заметны следы,
и бабочка крыльями в белое, нитка в иголку…
Последнее чудо осенней замёрзшей воды —
декабрь под ногами – несут новогоднюю ёлку.

Кофейная гуща гаданием и вне игры —
на белое блюдце и дальше на скатерть с цветами,
на бабочку в белом. И больше холодной воды
в реке подо льдом, до которого только руками.

1994

«Зачерпни рукавом той чернильной воды и петровских камней из Невы…»

Зачерпни рукавом той чернильной воды и петровских                                                                камней из Невы,
или брось напролом уходящие дни, уходящие дни и огни.
Из почтовых оставь лошадей… Голубей – распусти                                                                    на каналы, мосты.
Биржевой Колизей – собери, собери: по картинкам, открыткам – в горсти.
Опиши облака и ненастные дни Петербургских времён         и дождей,
и в чернилах листвы навсегда сохрани голубиную длинную                                                                                   тень.
А ещё опиши Александровский парк, листопад и прохожих                                                                                       следы
по заросшим аллеям, к которым назад лишь круги Царскосельской воды.

1994

«Чаинки на дне скорлупы разговорчивей гущи кофейной…»

Чаинки на дне скорлупы разговорчивей гущи кофейной,
гадательной в блюдце с каёмкою не золотой.
Табачная горстка в бумаге дымится и тлеет
над чашкой кофейной и над стаканом с водой…
Не узнанный утром пейзаж придорожного леса:
холмы в окруженьи реки, придорожные камни —
разрушенный слог – и для рифмы: отсутствие беса
в словесной игре, как из дома – дорога и ставни —
отсутствие дома. Чаинки осадком на дне,
в руках, точно иней, но я не берусь разобраться
в рисунках судьбы, как в рисунках на зимнем стекле,
с которыми жаль, но приходится мне расставаться…

1994

«Не осталось ни памяти, ни фотографий в стекле…»

Не осталось ни памяти, ни фотографий в стекле,
ни воды венецейской холодной в границах канала,
ни прощального крика во след уходящему… Где
будет встреча ещё, или свидеться нам – не бывало…
Отправляйся домой: столько лет без кола и двора,
собирай свой багаж – скудный скарб – неземные пожитки —
в оправдание жизни, в которой одна детвора
оправданье всему, как ракушки, цветы и улитки…

1994

Отъезжающему

Когда в один из дней осенних,
помеченный листвою, утром
ты выйдешь к морю во спасенье —
оставь свои заботы другу —
другим. Не мешкай при отправке
с перрона ящиков багажных,
не жди ни слова, ни поправки —
они. скорее. из бумажных,
воздушных перепутий. линий —
словесное куда длиннее —
«язык до Киева…» – пустынней
от этих слов и тяжелее.
– Прости за перечень, – откуда
слова все эти с препинаньем
в руках и жестах?.. И покуда
есть поезд, поезжай с прощаньем…

1994

«Вновь я вижу тебя в сугробах в родных широтах!»

Вновь я вижу тебя в сугробах в родных широтах!
Птичий профиль скользит по снегу, по мёрзлой пене
облаков над тобой – каково там? —
в сумме мелких вещей не подчинённых лени.
В этих краях заблудиться в снегах – не новость.
В мёрзлой фразе – «Ау» – слышится голос предков,
или тех, кто осваивал эту область,
оставляя следы на снегу и ветках.
Жить здесь долго только полынь и в силах…
На ветвистых развалинах – голуби, как прощенье
за отсутствие почты сургучовой – милым —
после осени, или же отпущенье —
зимним делам. Заснеженные дороги —
больше травы, нежели километры
Бога! И достаточно строги
зимние песни и зимние ветры…

1994

«Не прохладней водицы в реке с наступлением дня —…»

А. Леонтьеву

Не прохладней водицы в реке с наступлением дня —

я пишу тебе в осень в своей царскосельской тетради —

возращенье в Петрополь с тобою, тебя без меня —

птичьей тропкой с вокзала, в окно и в билеты не глядя.

Я пишу тебе в осень… Твои потерялись следы

между Летним и Зимним, в заснеженном не Ленинграде,

после встречи на юге – еще далеко до весны

и до встречи, опять не весной, в Волгограде…

Я пишу тебе в осень и не удивляйся – стихи

продолжение жизни и списка. Слова на бумаге —

Слава Богу! – что живы. И полны верблюжьи мешки

на полжизни вперед не водицы соленой, но влаги…

Памяти Осипа Мандельштама

Ни витийства дорог и ни упряжи снежной метелевой
этой долгой зимы, и ни краски весёлой апрелевой…

Свет осколками зеркала выпал под ноги смотрящего —
настоящей зимой. Настоящей для настоящего…

Край господнего лета, заваленный белыми травами,
итальянской земли площадями, церквами двуглавыми.

Языка… или речи? – костра терпеливая музыка —
угольками на память, узлами, верёвкой на улицу…

Ни витийства дорог и ни упряжи снежной метелевой
этой долгой зимы, и ни краски весёлой апрелевой…

1994

«С возвращением… или опять дребедень…»

С возвращением… или опять дребедень
«американки» в плохую погоду.
Невская сырость, карельская тень…
или берёза – дивану в угоду,
или любимый осенний пейзаж:
листья в воде «грибоедовой лужи».
И в Александровском зимний кураж
листьев и снега в октябрьскую стужу.
И белокаменный или цветной,
и убегающий Смольный – по росту:
к миру, воде, или просто гурьбой…
но с возвращением к дому и мосту.

1994

«Из печного разреза в покусанный светом мрак…»

Из печного разреза в покусанный светом мрак
вырывается дым, как из рук булавка.
Проводя по щеке рукой, понимаешь – так,
вероятно, выглядел Бог, но ставка
велика на столько, что все слова,
продолжение мысли, увы, не лучшей,
мысли, сказанной вслух. И голова —
это только орган – так, на всякий случай…

1994

Фантазия на тему Англии

Англия – это туман, Тауэр, здание Лойда и… Холмс
с невозможной скрипкой, трубкой, химией и чужими отпечатками пальцев,
с вечным вопросом – Кто виноват?.. Гонг —
это к обеду. К обеду – немного дальше
линии света. Набережных углы,
лестницы с отражением света, зданий (точнее теней) и самой воды —
пусты. Гондолы отсутствуют из-за
географического положения, и уже не слеза
слезает с ресниц, а ее отражение…

Англия ранним утром похожа на мытый сыр:
голландский, швейцарский и, наконец, российский,
но уже не мытый. В количестве дыр
в этом сыре утонул однажды посол австрийский
со всей своей свитой – уточненье —
Не зная броду… – и подкрепленье,
как всегда, опоздает или увязнет где-то
среди сыра и мата, (так, для предмета.)

Разговор о еде: овсянка – это что-то национальное или…
Или. Но все же съедобно? В общем – да,
если верить древним. Постучи по древу.
Англия с ее строгим видом башен
похожих на день вчерашний, как, впрочем, и на всегдашний —
строга. В крике чаек больше упрек и кашель,
нежели грозный призыв: «На башни!»
Люди так же строги, но об этом не стоит…
Ворошить прошлое, вещи (в пыли), писать повесть…
и так далее – в сумме…

Корабль возвращается в гавань к обеду.
Гонг – к обеду. К обеду… И крики на набережной: «Едут, едут, едут…»

ноябрь 1994

«Четвёртая зима под этим кровом…»