Клим Полин - Королевы. Починяя снасти, сказывали о богах

• Название: Королевы. Починяя снасти, сказывали о богах
• Автор: Клим Полин
• Жанр: Альтернативная история

На Острове появляется таинственный культ Поднятой руки. Он движется с севера, а впереди него идет туман, подчиняющий культу разум людей. Мужчины всего Острова сходятся в столицу, чтобы противостоять распространению тумана. В это время в крошечной рыбацкой деревушке, где остались лишь женщины, королева племени узнаёт от колдуньи о пророчестве: женщина из их деревни должна стать избранной, которая сможет победить культ.

---

Ажа смотрит то на дочь, то на свои руки, между которых все еще стоит пустая тарелка. Старая Бара не решается подойти, чтобы убрать ее. Она все слышала. Они видит и чувствует, что ее руки сейчас не должны мелькать перед глазами королевы – пусть уж лучше тарелка стоит там, где стоит. Нет, решительно встает Ажа, нет и еще раз – нет! Она бы не стала ревновать, зная, что уготовано этим шести королевам, зная, что говорится в пророчестве, зная, что опасность реальна, как никогда. Для четырнадцати лет – это непозволительно и даже губительно. Это практически предательство, решает Ажа. Иного такого предателя она бы немедленно приказала заточить в тюрьму. Но сейчас напротив нее злится и хмурится ее собственная, единственная дочь. Тарелка летит в сторону, смахнутая рукой королевы. Тарелка звонко падает на пол, и к ней тут же подлетает Бара, что-то мыча себе под нос. За эту долю секунды – пока летит тарелка – королева успевает принять решение. И звон удара посуды о стену знаменует вынесение приговора. Мире запрещено играть неделю с куклами. Она должна сама готовить себе еду, она должна сама мыть посуду, сама одеваться и умываться. Она не может ходить на озеро, не может плавать, не может кататься на лодке. Но, более того, она должна стирать одежду шести королев всю эту неделю. Мира вот-вот разразится плачем и криками. Ее лицо – гримаса ненависти. Ажа видит это и готовится в гневе усугубить, ужесточить наказание. Но, словно почувствовав это, девочка никнет и выбегает прочь, скрывшись в темноте комнаты. Ажа слышит, как внутри дома хлопает дверь, на которой, впрочем, нет замка, как и на всех дверях в доме вождя.

Ажа еще долго успокаивается. Руки ее трясутся, ноги подкашиваются. Что это – удар в спину? Или же просто перепад настроения ребенка? Но ведь Мира уже не ребенок. И она – не просто ребенок, не просто девочка, она – дочь вождя и королевы. Она должна вести себя подобающим образом. Для Ажи это само собой разумеющаяся вещь. Но, видимо, не для Миры.

Старая, понимающая Бара приносит раздосадованной хозяйке еще несколько глотков вина, и та с благодарностью выпивает приятный напиток. Служанка видит, что королева, еще несколько минут назад, посвежевшая и приосанившаяся, вновь постарела, согнулась – теперь она опят выглядит так же, как этим утром, только еще более уставшей. Ей нужно поспать. Бара почти выталкивает королеву с веранды, хотя та и не противится. Словно в забытьи она дает себя раздеть и омыть, ложится на кровать. Ее накрывают красивым расшитым одеялом, слишком большим для нее одной. Она долго смотрит в черноту распахнутого окна, пока наконец усталость и вино не берут свое.

Нет, все-таки это самый тяжелый день в жизни королевы. А ведь она уже не молода.

9 Ажа хочет услышать мнение второй колдуньи

Аже приснился очень дурной сон, и она сидит в задумчивости в том же кресле, в котором провела прошлую ночь. Скоро наступит утро. Королева выспалась. Она давно научилась удовлетворяться четырьмя-пятью часами сна. Этого ей достаточно. Ага спит дольше, просыпаясь уже тогда, когда жизнь в деревне уже кипит во всю.

Аже снились ее сыновья. Ей снился какой-то бой. Она видела, как с горы спускается туман, белый и пушистый. Он – словно огромное подвижное облако. Из тумана здесь и там выскакивали руки, сжимающие луки, копья, ножи и кинжалы. Они ранили людей, отступающих от расползающегося облака. Среди этих людей были и сыновья Ажи. Они тоже все были ранены. По их голым телам текла кровь из неглубоких порезов. Но порезов становилось все больше, и кровь текла все быстрее. Вскоре все отступающие были красного цвета. Те, кто падал, уже не подымался, но те, кто еще мог бежать, делал это, беззвучно крича от ужаса и страха. Острия, торчащие из тумана, догоняли их спины, резали и кололи. Никакой передышки. Когда младший ее сын, Сай, упал, королева проснулась. Наверное, она кричала во сне, потому что в комнату осторожно вошла Бара с чашкой воды. Старая служанка какое-то время наблюдала за тяжело дышащей королевой, а потом покорно и так же тихо покинула комнату.

Больше Ажа не спала. Она лежала на кровати, пытаясь отделаться от кошмарного сна, продолжающего лезть в ее тяжелую после сна голову. Но у нее ничего не вышло, и она встала. Ажа выпила воды, походила по комнате, посмотрела на гладь озера Шиф и теперь сидит в кресле. Она представляет себе вчерашнюю гостью – птичку, залетевшую к ней на подоконник. Как она выглядела? Кажется, у нее был красивый хвост. Она была маленькая, еще почти птенец. Предвестница беды. Или предвестница пророчества и надежды?

Ажа все еще тяжело дышит. Видеть гибель детей, пусть и во сне, нелегкое переживание для матери. Ажа – хорошая мать, и она очень любит своих детей. Все они, даже Мира, уже выросли. Их не нужно выхаживать, вскармливать, держать за руку и на руках. Но они все еще ее дети, и она не была уверена в том, что это ощущение когда-нибудь внезапно исчезнет. Ажа могла с уверенностью сказать, что любит своих детей больше, чем своего мужа Агу. И не потому что он ей однажды изменил. О нет. Может ли она сама ответить на такой вопрос? Ведь здесь дело не в рассудке, не в голове. И все-таки, она бы не секунды не колебалась, выбирая между любым из своих детей и мужем. Ага – хороший муж, хороший отец, хороший вождь. Но он так и остался чужаком для Ажи. Навсегда остался чужаком. Дети же сразу стали не просто родными ей людьми, что естественно, они стали неотъемлемой частью ее самой.

Сейчас, улучив благодаря раннему подъему, некоторое время для размышлений, Ажа думает о том, что упустила вчера из виду. Упустила она свое собственное желание, которое отодвигала постоянно куда-то за край сознания и чувств. Раз за разом она начинала делать что-то другое, думать о чем-то ином, благо вчерашний день был в значительной степени примером крайней степени такой занятости. Из-за этого одно незначительное желание затерялось и отошло на второй план. Сейчас же королева вновь о нем вспомнила – она хотела пригласить вторую колдунью, проживавшую в их деревне, Кару. Она хотела услышать от Кары, что та видит. Пусть она расскажет. И если Каре ничего не открылось – то почему Ева видит такие вещи и так четко? А если видит нечто другое, то что именно? Кара, в отличие от Евы, иногда ошибалась в своих предсказаниях, но и делала их значительно чаще. Она слыла более приземленной и взбалмошной, скорее чудаковатой, чем наделенной священным знанием. Впрочем, поскольку многие ее предсказания, в том числе и весьма полезные, все-таки сбывались, люди уважали ее и не списывали со счетов, часто обращаясь к ней так же, как они обычно обращаются к знахарям, то есть, – с повседневными проблемами и заботами.

Кара жила на краю леса в сотне шагов от колючей стены, окружавшей деревню. Она сама построила себе небольшую хижину из ветвей и обломков старых лодок, которые ей позволили забрать мастера-плотники. Несколько раз в неделю Кара приходила в деревню, чтобы взять еды или еще что-то, выменяв необходимое ей добро на бусы, лечебные травы или полезный совет. Зачастую она садилась у берега, недалеко от стоянки рыбацких лодок, и к ней выстраивалась целая очередь из тех, кто нуждался в совете или думал, что нуждался в совете. Кара, в отличие от Евы, никому не отказывала, была со всеми приветлива, но иногда выкидывала фокус – могла внезапно ударить просителя, не принять его дар или даже просто встать и уйти домой, не дав человеку даже договорить. Поэтому-то она и слыла чудаковатой и взбалмошной. Ева же, напротив, если и приходила с пророчеством, то ее приход всегда был серьезным, наполненным смыслом и тайной божественного вмешательства в непутевую череду человеческих ошибок. Даже воздух вокруг нее, казалось, менялся. Сама природа порой реагировала на пророчества Евы дождем или даже молнией. С Карой такого не случалось. Ничего не изменялось вокруг нее: ни воздух, ни земля, – природа не замечала ее откровений. Это не уменьшало ее популярности, но в значительной степени сужало диапазон проблем, с которыми к ней обращались люди, проще говоря – сводило его до быта. Ведь не придешь же ты к Еве с вопросом о том, кем лучше стать твоему сыну, или умрет ли твой старый отец в ближайший год, или удачным ли будет улов в следующем месяце. С такими вопросами шли к Каре, и та, следует повториться и настоять на этом, ошибалась редко.

Ажа не могла припомнить, чтобы Кара и Ева когда-либо общались. Они, насколько было известно королеве, вообще никогда и не пересекались. Она лично уж точно не видела их рядом. И это было понятно. Не то чтобы между колдуньями существовала неприязнь, или, тем более, вражда, нет: просто они не встречались и не общались, как не встречаются и не общаются многие люди. И хотя вообразить такое в столь маленькой деревушке было бы странно и почти невозможно, но ведь Кара жила не в деревне: большую часть времени колдунья проводила в своей хижине в лесу, или скитаясь по лесу, собирая травы, или, как поговаривали люди, общаясь с духами. Духов, верили рыбаки, в лесу было предостаточно. Что значит верили? Знали. Сколько рассказов о них Ажа слышала еще ребенком. Многие из этих рассказов оказались, конечно, сказками, как поняла королева, когда подросла. Но все-таки, многие оставались показаниями очевидцев. Кто-то пропадал в лесу бесследно, кто-то приходил сам не свой, а однажды один рыбак вернулся из леса слепым, хотя уходил в него зрячим. А ведь слепоту не подделаешь. Глаза у человека на месте, а не видят. И это не объяснить иначе как нападением негостеприимного лесного духа.