Елена Иваницкая - Один на один с государственной ложью. Становление общественно-политических убеждений позднесоветских поколений в условиях государственной идеологии

• Название: Один на один с государственной ложью. Становление общественно-политических убеждений позднесоветских поколений в условиях государственной идеологии
• Автор: Елена Иваницкая
• Жанр: Прочая научная литература

Каким образом у детей позднесоветских поколений появлялось понимание, в каком мире они живут? Реальный мир и пропагандистское «инобытие» – как они соотносились в сознании ребенка? Как родители внушали детям, что говорить и думать опасно, что «от нас ничего не зависит»? Эти установки полностью противоречили объявленным целям коммунистического воспитания, но именно директивы конформизма и страха внушались и воспринимались с подавляющей эффективностью. Результаты мы видим и сегодня.

---

Достигать предельного и запредельного безумия – имманентный закон государственной идеологии.

Оттепельная «Программа воспитания в детском саду» (М.: Учпедгиз, 1962) еще не требовала обрабатывать Лениным первую младшую группу. Вождь появляется в разделе занятий со средней группой – с четырехлетними: «Воспитатель показывает детям портреты В. И. Ленина, рассказывает, что все дети и взрослые любят Ленина, что он любил детей и заботился о них» (с. 88). Тоже радости мало, но все-таки четыре года – не два.

Столетний юбилей Ленина принес усиление идеологического натиска. В 3-м издании «Программы воспитания в детском саду» (М.: Просвещение, 1969) сакральный образ появился на занятиях с двухлетними, хотя и не первым пунктом. В следующие годы такое положение сохранялось, но к 8-му изданию кто-то заметил крамольный недосмотр: как это вождь не впереди? Поскорей исправили. Ленин переместился на первое место: получилось так, что прежде всего дети должны знать имя вождя, а мамино – уже потом. А ведь двухлетние малыши зачастую не знают имен: «Маму зовут мамочка, меня зовут заинька». Из детского сада заиньки приносили дедушку Ленина, а мамочкам приходилось что-то делать с непрошеным дедушкой. Что именно?

Никогда, нигде, ни разу обсуждение этой проблемы мне не встречалось. Проблема относилась к необсуждаемым и неупоминаемым. Мое экспертное заключение состоит в том, что в 60—70-е годы массовым практическим решением был избирательный запрет: ребенку внушалось, что думать и говорить о «сакральных» образах по своей воле нельзя. Родители с разной степенью суровости пресекали любое несанкционированное упоминание о них. Это относилось не только к Ленину, хотя к нему прежде всего, но и к Брежневу, коммунизму, партии, партбилету. О них было можно и нужно (и строго обязательно) говорить в специально отведенное время в специально отведенном месте – например, когда воспитательница читает стишок про Ленина и велит повторить. Для школьников специальными хронотопами были пионерская линейка, ленинский зачет, политинформация. Причем говорить о сакральном следовало именно и только теми словами, которые прежде были произнесены воспитательницей или учительницей. Строжайше. Ни шагу в сторону. Этого требовали и родители, и педагоги. Кое-что мы и сами помним, а из методической брошюры Тамары Олифиренко можем узнать подробности – «Дошкольники знакомятся с В.И.Лениным» (Фрунзе: Мектеп, 1971).

Воспитательница показывала малышам репродукцию картины Василия Перова «Тройка» и объясняла, что раньше детям было очень плохо: в дырявой одежонке на лютом морозе они возили бочки с водой. «Воспитательница наводящими вопросами помогла ребятам сравнить жизнь детей раньше и теперь. Ребята сделали вывод, что теперь детям живется счастливо, что о них заботятся. И мысль свою выразили стихами: «За детство счастливое наше спасибо, родная страна!» (с. 23). Воспитательница объяснила: это Ленин сделал так, чтоб детям хорошо жилось. Малыши все поняли – и «выразили словами Сергея Михалкова: «Далась победа нелегко, но Ленин вел народ. И Ленин видел далеко, на много лет вперед» (с. 23, 24).

«Тройку» Перова помнят все советские дети. Уж не знаю, переворачивался ли художник в гробу. Девочка-сирота, избитая бабушкой за неосторожный вопрос о физиологии вождей, жила вместе с ней и младшей сестрой в землянке, впроголодь. Она не возила воду на саночках при лютых морозах в Кзыл-Орде, потому что саночек не было: руками ведро таскала. Она тоже благодарила родную страну и любимого Сталина за счастливое детство. «Я все принимала на веру: если славят нашу страну, значит, так оно и есть, я была горда, что живу в самой лучшей стране мира… Я никогда не связывала свое положение с политикой государства и все свои беды видела в том, что у меня не было родителей. А почему они исчезли из моей жизни и из своей – узналось позднее» (Инесса Ким. Кривые небеса, – М.: DuchDesign, 2004. с. 122).

Мой собеседник А.К. вспоминает свои драматические отношения с картинами на стене: «Меня так достал взгляд Незнакомки Крамского (репродукция на стене в раме), что я встал с ногами на диван и лезвием безопасной бритвы (взял у отца в мыльнице) распорол ее физию крест-накрест, бритвой по глазам и лицу. За что мне крепко влетело, но картину пришлось снять. Но осталась другая жуть: картина „Тройка“ Василия Перова, где дети волокут бочку с водой мимо стен монастыря. То есть моя комната в детстве была стараниями родителей превращена в род страшилок. Вот, Толя, как жилось детям при царизме!» (А. К. Интервью 6. Личный архив автора).

В семейных практиках взаимодействия с «сакральными» образами встречались редчайшие и поразительные исключения.

Уже в наши дни Марина Голубицкая в автобиографическом романе «Вот и вся любовь» (М.: Анаграмма, 2010) рассказала, что ее воспитывали в искренней и «страстной» любви к Ленину. Это делалось умно и тонко: Ленин всегда был наградой и радостью, которую с дочкой разделял отец. «Из поздних передач разрешали смотреть КВН и кино про Ленина. Иногда вечером папа поднимал меня радостным криком: „Бегом беги – Ленина показывают!“. Я мчалась босиком и радовалась вместе с папой. Ленин азартно и весело спорил с эсэрами, обманывал врачей, запрещавших ему работать. Он все делал легко и с удовольствием, ему все удавалось. Ленин кипятил молоко для Свердлова, а потом угощал им котенка» (с. 184). Отец внушил дочери живое, яркое чувство к Ленину, как если бы вождь был любимым учителем или старшим другом – самым интересным, мудрым и добрым. Ленин снился школьнице, она думала о нем – а значит, додумывалась до крамолы. Влюбленная девочка-подросток среди первых поцелуев поделилась крамолой с любимым мальчиком: «Почему великий Ленин бездетен? Хочу знать, каким был Ленин как мужчина!» (с. 8).

Зачем такой жестокий эксперимент был проделан с чувствами ребенка, осталось неизвестным. Результаты были печальные. Из-за любви к Ленину выпускница потеряла золотую медаль: «У меня забрали сочинение, а я не успела его дописать. Я так любила Ленина, что не успела рассказать об этом за шесть экзаменационных часов. Собственно, никто не просил писать про любовь. Предлагалось раскрыть образ Ленина в произведениях Горького и Маяковского» (с. 184). Но гораздо хуже было другое: повзрослевшей жертве эксперимента пришлось долго избавляться от рецидивов любви к вождю: доверчиво-восторженных чувств ко всякому крупному начальству.

«Сакральные» образы пропаганды были опасны не только для родителей, но и для учителей и воспитателей, которым полагалось внушать к ним «любовь и уважение».

В 20-е годы к революционно-политической обработке самых маленьких пытались подойти творчески, в соответствии с психологическими особенностями малышей. Богатый материал в этой области обобщен и проанализирован Юлией Саловой в монографии «Политическое воспитание детей в Советской России в 1920-е годы (Ярославль: Ярославский гос. ун-т, 2001). Педагоги заменили сказки задушевными рассказами о Ленине, о недавних революционных событиях, о героях и вождях революции. Взрослые поощряли детей размышлять о Ленине, играть «в Ленина» и тщательно записывали то, что у детей получалось.

В 1924 году вышла брошюра «Дети дошкольники о Ленине» (М.: Госиздат), созданная группой энтузиастов на основании наблюдений за детьми 3—7 лет в сорока пяти московских детских садах и детских домах. Воспитатели фиксировали разговоры малышей и донесли до читателей живые детские мысли о Ленине и вождях. «Пусть педагоги подхватят слова, сказанные семилеткой, – призывали энтузиасты, – и поставят своей задачей воспитать новое сильное поколение коммунистов-ленинцев» (с. 17). На сегодняшний взгляд, «подхватить» детские слова педагогу затруднительно: все это истерически смешно в духе черного юмора.

«Нет, он был совсем не больной, он послезавтра на лыжах катался, а завтра взял да и помер» (с. 14). «Давайте в Ленина играть! Я никогда еще не был Лениным!» (с. 19). «А они <почетный караул> его застрелят, он еще больше умрет» (с. 19). «Ты, Вася, – Калинин, а я – Троцкий, у меня повязка на рукаве. – А девчонки зачем? – Пускай. Это жена и сестра Ленина» (с. 24). «А Ленин-то не сгниет. Его так сделали. – А где он умер? – В Доме союзов. – Ты знаешь, у нас в клубе умер наш Ленин» (с. 24) «Когда Ленина не было, все голые ходили и не обедали» (с. 43). «Пианину он нам дал. – Пианину дали из Совету. – А в Совете-то кто? Самый главный он был» (с. 46). «Он был коммунист. – Он всех главнее. – Он председатель всех» (с. 47) «Без Ленина нельзя жить – земля и небо сгорят. Надо другого Ленина» (с. 47) «Он сильней всех жуликов. Если бы он ловил, всех бы жуликов переловил» (с. 48). «Жучка наша тоже жалеет Ленина. Она понимает, Ленин – отец наш» (с. 50). «Дедушка Ленин маленьких любил, а больших – не так» (с. 53) «А почему Ленин знал, как надо жить?» (с. 54) «Есть еще Троцкий, он тоже хороший, у нас дома на стенке прибит» (с. 55) «Макароны нам дает Ленин. – Ленин помер, макарон не будет» (с. 54) «Я хотел бы быть сыном Ленина. – Что надо делать, чтобы быть Лениным? Я хочу быть Лениным. – А я в Ленины запишусь» (с. 57) «Я, как большой буду, буду Ленин и Троцкий» (с. 58) «Лучше Ленина не хоронить, а положить в сундук – он выздоровеет» (с. 58) «Я комиссар. – И я. Мы не будем пропускать без пропусков» (с. 59). «Ему делают гроб 18 саженей, а когда потоп в Москве будет, он не утонет, а мы утонем» (с. 73) «Вместо Ленина будет Каменев. Троцкий тоже больной, он скоро умрет» (с. 77). «Откуда приедет другой Ленин?» (с. 78) «А другого Ленина выберут?» (с. 78)