Магомед Султанов-Барсов - Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана

• Название: Большой Умахан. Дошамилевская эпоха Дагестана
• Автор: Магомед Султанов-Барсов
• Жанр: Историческая проза

Роман «Большой Умахан» – яркая историческая картина дошамилевской эпохи Дагестана второй половины XVIII в. В ней подробно описан ряд реальных и вымышленных сражений, аналогичные гладиаторским поединки горцев, набеги на закавказские ханства и княжества. На примерах главных героев, воителя Шахбанилава и философа Гамач-Гусейна, показаны ростки горской соборной мысли, актуальные для жителей Республики Дагестана по сей день.

---

Люди стали понемногу успокаиваться.

– Братья-единоверцы! Мусульмане! Правоверные…

– Тихо, тихо, дайте послушать Исмаила-хаджи!

– Я так думаю, правоверные, что наш гость не имел в виду династии ханов, без которых народы превращались бы в сброд пьяниц, развратников и разбойников. Нет! Гидатлинский алим хотел сказать, что в Исламе нет династии, которая правила бы всеми мусульманскими народами, как этого хотел шиитский владыка Надир-шах Афшар…

Тут собрание снова притихло.

– Но наш Светлейший Правитель Аварии Мухаммад-Нуцал разгромил персов, как лев – шакалов. Надир-шах трусливо бежал из Дагестана, потеряв здесь свою хваленую саблю…

– Это, конечно, истинная правда, но давайте же, аварцы, послушаем еще раз гидатлинца, пусть он сам скажет, что имел в виду, когда говорил, что нет в Исламе династии! – потребовал один из хунзахских беков, состоящий в родстве с Нуцалом и, похоже, недовольный речами гидатлинца.

Опять зашумело собрание. Все хотели услышать объяснения от самого гидатлинца, который, поймав красноречиво укоряющий взгляд настоятеля медресе, встал и коротко пояснил:

– Да, мои дорогие братья по вере, я имел в виду то, что так хорошо за меня пояснил достопочтенный муалим Исмаил-хаджи. И добавить к тому, что он сказал, мне больше нечего.

Хунзахцы разом успокоились. Но в их головах роились недобрые мысли: «Беда с этими гидатлинцами… То воровать и разбойничать под покровом ночи являются в Хунзах, то лови их по всей скалистой Аварии, то династию Сариров ставят вне исламского закона.

Доколе же терпеть от них, неблагодарных вассалов, такую наглость! А этот, слава Богу, оказался покладистей, чем другие смутьяны. Такие, как Хочбар, например, который на службе у Андуника Третьего купался в щедротах, как форель в волнах Аварского Койсу. Но, возгордившись, начал враждовать с хунзахцами, а затем и вовсе разбойничать. Но в конце концов его поймали и казнили».

– А скажи-ка нам, алим гидатлинский, – поднялся на ноги еще один хунзахец, хоть и не бек, но тоже из рода нуцалов и довольно богатый уздень. – Это правда, что гидатлинцы говорят, будто ваш Хочбар сам прыгнул в костер, схватив двух царевичей?

– Не знаю, уважаемый, я об этом не слышал, – ответил незадачливый оратор, не поднимаясь с места.

– Как так?!..

– Ты что, давно на родине не был?

– Может, он и про Хочбара ничего не слышал?

Отовсюду неслись язвительные смешки.

– Ох уж наши хунзахцы! – вскипел вдруг Исмаил-хаджи. – Упаси Аллах попасть вам под язык! Сколько можно об одном и том же! Сказал же вам человек, так и так. Что вам еще нужно?

Мухаммад-Нуцал не вмешался, и собрание стало успокаиваться. И уже до самой предвечерней молитвы, пока звучали здесь речи ораторов, никто не донимал гидатлинца. А после намаза Мухаммад-Нуцал отправился в замок, так и не проронив ни слова по спорным вопросам, что только подняло его авторитет среди хунзахцев и их гостей. Через неделю вся Авария говорила об этом недоразумении на религиозном собрании. А еще через месяц, обрастая все новыми и новыми подробностями, рассказ о гидатлинце и Нуцале звучал по всему Дагестану в самых немыслимых вариациях. Порой выходило, что в Хунзахе появился новый Хочбар и открыто претендует на аварский престол.

* * *

Ночью, встревоженная страшным сном, в покои супруга прибежала ханша.

– О, мой славный Повелитель, мой единственный Владыка, – чуть ли не плача причитала она, теребя Нуцала за плечо.

– Что такое? Дерзкие гидатлинцы посягли на Престол? – проворчал Нуцал, пробуждаясь ото сна.

Ханша зажгла второй светильник, горящий на цунтинском хвойном масле почти не чадя. В спальне стало светлее. Он протер глаза и уставился на супругу. Ее черные шелковистые волосы были растрепаны, а белое ночное платье из прозрачного шелка открывало взору сводящее с ума тело тридцатишестилетней ханши. Ее глаза блестели, лицо пылало от жара, на лбу и щеках серебрились бисеринки пота. Вздымающиеся от тяжелого дыхания налитые груди растопили остатки сна Нуцала, зажигая его, как и много лет назад, непреодолимым желанием. Он протянул к ней руки…

– Я же говорил, что эту ночь тебе лучше провести в моей спальне…

– Не в этом дело, мой дорогой. Я видела страшный сон…

– Когда горит огонь любви, страшные сны становятся блаженной явью…

– Хорошее изречение, мой дорогой, но не пойми меня превратно, – зашептала она на ухо супругу, словно здесь их могли услышать. – Я боюсь, что это вещий сон, что над домом нашим нависла тайная угроза…

– Глупо бояться, любовь моя, того, что предначертано Творцом добра и зла. И потом, мы разве не сильны?

– Если ты об Аллахе и о войске нашем, то да, я с тобой согласна. Но как быть с тем, что угроза тайная…

Нуцал отстранился от супруги и прошелся по комнате, выглянул в окно. В свете зимней луны сад белел снегом, в Хунзахе была тишина и умиротворение, словно в раю, где нет места грехам и преступлениям и даже нечестивым помыслам. Он подбросил на тлеющие в камине угольки несколько березовых поленьев и повернулся к жене.

– Рассказывай про сон, я уже проснулся совсем и вряд ли уже сомкну глаза до утра.

– Говорят, ночью нельзя рассказывать про сон…

– Можно. Я разрешаю.

– Это богохульство?

– Нет. Прими это как толкование соответствующих аятов Корана. Ну, и что ты видела во сне?

– Крушение. Я видела, как окружающие великое аварское плато вершины сотрясаются от сражения двух чудовищ. Не знаю, что это было, я не поняла, кто они – люди или звери. Но все сражались! Сражались и гибли, а наш гордый Хунзах пылал огнем, дворцы превращались в пепелища. А ты во всем белом смотрел на Хунзах с высоты, откуда-то с облака, а я злилась на тебя за твою бездеятельность…

– А ты? Что делала ты?

Не знаю, дорогой. Я тоже была где-то высоко, поблизости с тобой. Я даже кричала тебе, но ты меня не слышал. А сражение не прекращалось. Защитники Хунзаха гибли, огонь один за другим пожирал дома… Господи Милостивый, я не помню всего, что видела, лишь знаю, что это был самый ужасный сон в моей жизни…

– Значит, это предвестник самого прекрасного, что только может быть в нашей монаршей жизни, – заключил Нуцал.

– Почему ты так уверен?

– Потому что от созерцания чего-то подобного ты меня и разбудила. Только я видел не чудовища, а людей. Гидатлинского старца, который дает в руки своего внука горящий факел и говорит: «Иди на Хунзах! Докажи миру, что не аварский Престол вечен, но шариат, провозглашающий власть правоверных…»

– А дальше? Что он еще сказал?..

Нуцал рассмеялся, видя, как серьезно относится ко сну ханша.

– Ты не дала мне дослушать, я проснулся.

– Надо схватить этого гидатлинца, который читал проповедь о том, что нет в Исламе монархии, но лишь избранные имамы…

– А ты откуда об этом знаешь? Неужели видела во сне? – хитро улыбнулся Нуцал.

– Нет, не во сне. Мне об этом рассказал мой казначей, который присутствовал на богословском собрании.

– Схватить, говоришь? А зачем? Чем могут повредить слова убогого богомольца, мнящего себя великим имамом?

– Не знаю. Но раз это он дает внуку факел, значит, его внук и предаст огню наш город…

– Ничего более глупого в своей жизни я не слышал. Если я тебя послушаюсь, то весь Дагестан будет надо мной смеяться. Лучше иди сюда и забудь все свои страхи. Недаром же сказал пророк: «Наслаждайтесь в молитвах, но более всего на свете любите женщин!»

* * *

Под утро, еще до азана муэдзина с минарета соборной мечети, в ворота замка громко постучались. Старший дворцовой стражи, кудав-нукер33, по имени Дибирали вышел к просителям. Их было трое – уздени из далекого аварского села, примчавшиеся по снежным дорогам с тревогой и просьбой о высочайшем порядке. Уже два дня, как не утихают распри между семьями двух знатных узденей, причем состоящих друг с другом в родстве. Они дерутся. Пока еще на кулаках. Но, похоже, им уже не остановиться и скоро они возьмутся за оружие, прольется кровь.

Дибирали тут же поднялся наверх и постучал в дверь покоев рукояткой меча. Через запертую дверь ответила невольница. Кудав-нукер изложил ей суть дела, а та, имеющая право входить в покои, доложила Нуцалу о просителях.

– Видишь, дорогая, к чему был наш сон, – сказал Правитель, одеваясь.

– Не уходи, ты можешь послать нукеров, – попросила ханша сквозь сладкую дрему.

– Я хочу сам послушать моих вассалов.

Нуцал спустился вниз, куда велел впустить приехавших ночью просителей, и сам выслушал о происходящих в их селении беспорядках.

Все началось, оказывается, с безобидного состязания в метании камня. Кто-то из двух малых галбацев, не желая признать свое поражение, затеял спор. Началась драка. Их разняли. Но соперники снова вышли на заснеженную поляну и стали метать камни, опять заспорили и подрались. На сей раз в драку влезли братья одного из атлетов и побили противника. Тот привел на поляну своих братьев, и те побили этих. Затем драка началась уже в селении, в ней приняли участие еще и двоюродные, и троюродные братья. Дрались целый день. Мирились и на второй день снова дрались. Уже несколько человек с обеих сторон лежат в постели без сознания. Несколько человек получили увечья. Ни старики, ни женщины не в силах удержать молодых, возгоревшихся друг на друга неистовой злобой.