Василий Рожков - Заметки на полях. Поэтический сборник

• Название: Заметки на полях. Поэтический сборник
• Автор: Василий Рожков
• Жанр: Поэзия

В книге представлены не все, но многие и, по мнению автора, довольно спелые плоды предыдущих 20 лет стихотворчества, а также одноактовая пьеса в стихах на десерт.

---

Пасха

Растеклась мирская пасека
По глухим дворам.
К наступленью светлой Пасхи я
В лес иду, как в храм.

Для того, кто дремлет взаперти,
Умаляя рост,
До лесной высокой паперти
Путь не так уж прост.

Но не век дороге маяться,
Меркнет суета.
И подлесок расступается,
Отворив врата.

Ветви высятся ступенями,
А над ними в ряд
Хоровые песнопения
Звёздами горят.

В лоно воздуха надвратного,
Землю зеленя,
Входят краски благодатного
Древнего огня.

И молитвенными позами
В громе тишины
Под дубами да берёзами
Тени склонены.

Голосят хоры весенние,
Разнося крылом:
К нам опять пришло спасение
Светом и теплом!

Сколько радости припасено
Страждущим в лесу!
Я пчелой несу на пасеку
Радости пыльцу.

«Соловьиный самолёт…»

Соловьиный самолёт
Пролетает надо мной,
Соловьиный самолёт,
Переполненный весной,

Без моторов-дизелей,
Без пилотов-стюардесс.
Просто небо, вечер, лес —
И поэтому он здесь.

Тихий гул, неслышный рёв,
Полузвон и полустук.
Соловьиный самолёт
Заслоняет всё вокруг,

Растворяя пустоту,
Разгоняя сизый дым,
Застывая на лету
Над барьером звуковым.

Глохнет город за холмом,
Не шевелится шоссе,
Скачет песня кувырком
По весенней полосе.

Всю мою шальную быль
Откупорив, как бутыль,
Крутит штопор взад-вперёд
Соловьиный самолёт.

Маскароны

Люди, как фениксы, перерождаются в пламени
Порывом испепеляемых площадей.
Но порою бывает, что львы из камня
Понятнее и ближе живых людей.

Так уж выходит, что кариатиды,
Взвалившие небеса на нагие груди,
Не умножают и не источают обиды,
Как под стопами их мельтешащие люди.

И эти полумаски, эти полуфигуры,
Выходящие из каменного тумана,
В молчаньи своём – неуёмные балагуры,
В своей слепоте – глядят на меня так странно.

Народ изваяний моё не волнует имя,
Его интересуют совсем иные детали.
Они испокон веков мирились со всеми живыми,
Лишь мёртвых туда и обратно не пропускали.

И вечером, когда грифон расправляет крылья,
А четыре рыцаря уже собрались в пасьянс,
Наполнено силой мнимое их бессилье,
Словно наружу из заточенья просясь.

И кажется – миг! они выйдут из клеток в город,
Впитав в себя жар, кипящий на площадях.
Но пламя, родящее фениксов, дарит им только холод
И заливает глазницы, глядящего не щадя.

Блоха

Я – блоха.
Ежедневно ныряю в меха
Огромного алабая
По кличке Москва.
Если вокзал – всему голова,
То начинаю со лба я.
Пока разбуженный пёс
Не начал свой нервный чёс,
Погружаюсь с разбегу
В подшёрстка тёплую негу,
В перехода подземного ухо
Шасть! —
И ползу до самого брюха,
По-блошиному копошась.
Темнеют дороги торные,
Где вагоны меня везут.
Спазмы города рефлекторные —
Это пёс ощущает зуд.
И вагонные двери проворные —
Зуб на зуб.
Вот ведь злость алабаева!
Ведь не дура губа его —
Он меня укусить пытается
Побольней.
Но такая охота, братцы,
Не по мне.
Поскорее уйти из метро бы.
Мне вдогонку грозит утроба
Собачьими рёвами гулкими.
Я топчу телеса
Недовольного пса
Переулками,
В глубину ползу без оглядки,
Укрываюсь в морщины и складки.
Врёшь, Москва, не возьмёшь —
Я блоха, а не вошь,
Недостаточно челюсти хватки!

И сижу я в пропахшем бензиновым потом паху,
И зевает Москва, демонстрируя серое нёбо,
А под вечер встречает опять паразита-блоху
Полинявшей подземки утроба,
В колтунах пересадок роится блошиный народ,
Эскалаторов клочья
                                   стекают в платформы залысин,
И клыки-турникеты повыставил город-проглот,
От которого все мы зависим,
По которому скачем членистоного,
Наигрываем аппетит.
Ах, как много
По телу несчастного дога
Книксенов отсчитано на пути.
Я выбираюсь вон из другого уха,
Как Иван-дурак из конька-горбунка,
И на целую ночь – ни пера ни пуха.
Москва, пока!
Баю-бай,
Спи, дорогой алабай,
Отсыпайся без нашей блошиной возни.
А наутро встречай
И по-новой серчай,
Своими когтистыми пальцами
Меня возьми.

Сказка

Выход из этой истории,
Наверное, был бы прост,
Но сильно штормило море
И не было видно звёзд
Воочию и в телескопе,
Когда я – почти на спор! —
Попал в колдовские копи
Цверга с далёких гор.

Казалось, что добровольно,
По личному наитию
Я опускался в штольню,
Жизнь посвятив свою
Добыче руды и меди,
Золота и камней,
Думая, что на свете
Нет ничего ценней.

А цверг, нахмурившись строго,
Чёрный, сутулый, злой,
В высоких своих чертогах
Пытливо следил за мной,
И всё, что в округе было,
Склонялось пред ним, дрожа,
И солнце не доходило
До горного рубежа.

Такая вот вышла небыль
Однажды из-под пера,
Пока укрывалось небо
За тучами до утра.
И если я смог состариться,
Породу во тьме рубя,
То всё это не касается,
Радость моя, тебя.

Сказка совсем иная
Нам с тобой суждена
И жизни моей, я знаю,
Совсем иная цена.
В мире, где жизнь отвергла
Долгую ночь в пыли,
Нет никакого цверга
И нет его кабалы.

Мы будем вполне достойны
Легенды с хорошим концом
И смертоносные штольни
Заменит уютный дом,
Где море шумит, а рядом
Впадает в него река
И дивным зелёным садом
Окрашены берега.

Пусть наша сказка навеет
Кому-то прекрасные сны,
Пусть ночью станет светлее
От взгляда звёзд и луны.
А там, где за тёмной границей
Горы сжимают кольцо,
Мне будет легче трудиться,
Помня твое лицо.

Ты веришь мне, Томас?

– Ты веришь мне, Томас?
– О да, Королева.
– Так следуй за мною, идём
к далёкой земле, где Великое Древо
сияет и ночью, и днём,
весь мир осветив от конца до начала,
все грани объяв бытия.
Уйдём без возврата, нас ждёт у причала
крылатая лебедь-ладья.

Возьми свою верную арфу с собою,
а всё остальное оставь,
по бурному морю, взыскуя покоя,
к незримому берегу правь.
– Но что я оставил вдали, Королева,
и помнить я буду о чём?
Вся жизнь моя прошлая – отзвук напева,
я прозван не зря Рифмачом.

Был замка хозяином, странником диким,
и бардом, и воином был.
что станет с моим песнопением тихим,
что ждёт тех, кого я любил?
– Не бойся, успел ты стихами восполнить
все горести мира сего.
Но в свете Великого Древа ты вспомнить
не сможешь уже ничего.

А те, что любимы, по миру продолжат
свой бренный решительный бег.
и слава Лермонта продолжится тоже,
умножит её человек.
На горести мира восстанет потомок,
наследством твоим дорожа,
и явится к Древу. Ты веришь мне, Томас?
– Я верю тебе, госпожа…

Ужели моим благородным потомкам
назначена тяжкая дань?
Ужели земля остаётся в потемках,
уйдя за последнюю грань?
– Увы, человеку не сладить с судьбою,
Ведь в буре спокойствия нет.
Правь к берегу, Томас.
Я рядом с тобою,
И с нами наш истинный Свет.

Одиссея

Смейся, море! Земля, резвись!
Ходуном проходите, штормы!
С донных впадин взмывайте ввысь,
Корабли идеальной формы!

Старый кракен, лихой жонглёр,
Вас смешает со звёздной дробью
И щербатой расчёской гор
Локон облак взобьёт над бровью.

В небо-зеркало загляни,
Двойнику пожимая руку.
В ветви рёбер вплелись ремни,
Изгибаясь подобно луку.

Смотрит космоса Полифем
Из-за края бесстрастной бездны,
Как в бутоне раскрытых ферм
Поднимается жезл железный,

Как искатель былых побед
Рвёт ногтями остервенело
Атмосферы тугой послед,
И пронзает нагое тело

Метеоров толчёный лёд,
Растрепав океаны лёгких.
Так стрела зажигает влёт
Маяки островов далёких.

Май

Золотая глазунья солнца
Шепеляво шкворчит на небе,
Где чужая душа пасётся
После опытов в «Аненербе».

От расплавленной позолоты
Мы легли под забрало крыши,
И терзаем согласно КЗОТу
Мятый коврик убитой мыши,

И, гуляя трусцой усталой
Лабиринтами байт и битов,
Расцветаем молитвой-тайной
Над каньонами мегалитов.

«Дыханьем белого цветка…»

Дыханьем белого цветка
Повеяло на озеро и всё
Оно в лучах затрепетало.

Кто видел моложавого оленя,
Из серого утёса на бегу
Ретиво добывающего искры?

Зелёной веткою прильнув
К косматой гриве солнца,
Скачет день.

Живите, братья!
Прискорбием осенних холодов
Покроется вода ещё не скоро…

Почему – Потому что