Анатолий Маляров - Худший из пороков

• Название: Худший из пороков
• Автор: Анатолий Маляров
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

Вам приходилось в жизни не принадлежать себе? Это когда ты видишь черное, а тебе велят кричать: «Белое». Когда рука тянется к цветку, чтобы подать женщине, а тебе вручают перо… писать на нее пасквиль? Когда ты хочешь послать подонка подальше, а уста твои, сбитые и припугнутые, говорят ему комплименты. И жутко от того, что человек идет на все это сам, потому что он забыл слова Писания: «Страх есть худший из пороков».

---

Как тут ответить, чтобы не навредить Антоше? Подобный выбор не для маленького мудреца. Он такое примет за шутку. Его удел придет позже и будет взрослым. А звонка от таких дядь, как Адам, достаточно, чтобы обратить его в дым.

– Одаренный мальчик, – осведомленно роняет мучитель.

Не пустой звук. Предупреждение: в случае заметной ошибки отца никакой дар сыну не поможет. Плевать на декларацию: сын за отца не отвечает.

Расположившись удобно и надолго, с лопатками на спинке гнутого стула, с вытянутыми ладонями на столешнице, Адам не без удовольствия замечает:

– Для вашей семьи – удачный год. У жены прибавка к зарплате, у вас, в театре, намечаются продвижения…

Приятно слышать продолжение. Если бы только это говорилось не в застенке.

– О жене знаю, о продвижениях – не слышал.

– Кое-какими сведениями мы располагаем…

Недомолвки с долей бравады. Кнут и пряник для меня. Но это промашка в расчете на полную дремучесть подопытного. Оперативщик выказывает себя молодым, не обжившимся в хищной ауре. Козыряет впопыхах. И это после волчьей хватки с сыном! Замнем промах.

– Вроде бы главный, Вадим Вадимович, собирается уходить… возможна ротация…

В горячке забываю, что «ротация» – круговое движение, по словарю, а у нас – замена одного оболтуса другим, близлежащим, так, чтобы ничего не менялось для кукловодов сверху.

Адам хватает лишку. Задабривает некоего режиссера и драмодела, которого велели обласкать и приручить. А перед ним еще и мозгляк, отравленный многими бедами, припугнутый и готовый на уступки ради сына.

– Разумеется, решает управление культуры, но мы краем уха слышим…

– Ваш край уха стоит двух из управления, – беспардонно льщу в целях самообороны. – Мне даже неудобно…

Половину моей фразы Адам пропускает, вторую – переиначивает:

– Неудобно? Оставьте. В тридцать с небольшим лет получить коллектив!

– Я не имею права. Беспартийный.

Видимо, мне очень уж хочется продвижения. Но не карьеры желаю я в эту минуту, мне надо получить хоть что-нибудь взамен моей податливости. Хочется в творческой номенклатуре стать кое-кому не по зубам. До того жажду, что начинаю кочевряжиться. Оперативщик не позволяет мне усомниться:

– По опыту работы, по способностям… Бывают исключения. Например, вы.

Саднит мысль: мне предлагают взятку. Господи, век прожил бы в своем затхлом театрике, в своей осмотрительной семье, на харчах из пыльной лавки и не знал бы, что вот такие «человеки со стороны» ворочают делами, имеющими решающее значение для штатных расписаний, творческих течений, судеб отдельных граждан, которые и поклоном их не удостоили бы. И так запросто.

Чтобы приобрести штаны вместо изношенных, обычно мне приходится откладывать три месяца, недельку-другую выказывать перед женой всю непригодность тех, что на мне, потом искать товар подешевле. Быт интеллигента. А тут: вздумал – попроси, дадут. Не попросить ли немедленно джинсы? Старые прожег кислотой, заряжая аккумулятор «Запорожца» богатого тестя. Дадут и запишут по важной статье государственных деяний. Если товарищи умеют ловко, артистично, так что и отпечатков пальцев не сыщешь, сломать особь, то они с успехом сумеют ее облагодетельствовать. Во мне пробуждается богопротивное чувство – алчность. Это не желание, имея кое-что, получить больше, а – имея много, получить все! Соглашаться с намеками Адама неблаговидно. Выпирает подлянка. Даже если прикинуться барашком: не моя инициатива, ради блага дела, никому не в ущерб. Ведь где-то согбенная, голодная колхозница тупой тяпкой пропалывает свеклу, вечно простуженная доярка в четыре утра подмывает корове вымя, не доживающий до пенсии тракторист катит, окутанный тучей пыли от лесополосы до лесополосы за мешок неочищенной пшеницы… Их заработки перечисляются и на высокую оплату секретных служб, и на гонорары театру, развлекающему всяческие службы.

Подло, никакой философией не отмоешься. Я не нахожу, в каком тоне продолжать беседу. Выручает Адам:

– В дальнейшем из повседневных ваших манер придется убрать фривольность…

Это когда – в дальнейшем? При продвижении по службе или при вступлении в услужение к оперативнику?

– …эту юношескую категоричность оценок, некоторую не-взвешенность…

На меня подуло сквознячком. Возникает настороженность, кожей чувствую: в кабинете присутствует третий. Или микрофон, видеокамера – поеживаюсь. Утешаю себя тем, что микрофон записывает и то, что говорит Адам. А он намекает на мое пренебрежение к моральному поощрению трудящихся вместо оплаты рублем. Самим-то им рубли выплачивают за всякую пакость без задержки. О моих жалких попытках мыслить и выражаться неординарно, то есть не так, как принято в передовицах газет…

Ничего, ничего, говори, свет мой ясный, для тебя этот вечер – тоже экзамен! Холодею от намека, что органам известно: у молодого специалиста – следует добавить: перспективного, – более значительные заблуждения. Вилава слеп и глух к широким нуждам нашего общества. Слушает не наше радио…

Воздух зябнет, дышать трудно. Хочется возразить, но в этих стенах не ждут и не допустят возражений. И получается, что я веду два диалога одновременно: вслух и про себя. Вслух я предаю святыни, а про себя держусь молодцом, понимаю и оцениваю ситуацию достойно. Буду нежить себя не реальной беседой, а внутренней. Тут я волен мыслить. Про себя говорю Адаму: «Меня сломали ночные зарубежные передачи больше, чем вы хотели бы. Они запугали ужасами ваших застенков и не вооружили меня на борьбу, а возделали мой характер под вас».

Внешнюю беседу хочу повернуть так, чтобы сделать ее единственной и завершить все наши дела в один присест. Но поучает он:

– Ваши коллеги не прочь посудачить в кулуарах о вас. – И с легкой издевкой по адресу распущенной актерской братии: – Сочинители, лихачи, балагуры. Не стоило бы давать им пищу. А вы подбрасываете, и говорят, мол, у Вилавы недержание мыслей, навешивание ярлыков.

На мой, по-видимому, открывшийся рот впервые появляется легкий укрощающий жест ладонью:

– Полагаю, что это не так. Или не совсем так. Но коли говорят и вам известно, что говорят, и неприятно, как всякому советскому человеку, почему не опровергнете? Известно, если не опровергнешь, значит, соглашаешься.

С далекого берега мне метнули конец каната: хватайся, пообещай опровергнуть – отпустят. Неужто за тем и звали?! Но проклятая натура, мне непременно хочется достойно возразить: если я крою халатность, вселенскую некомпетентность наших власть предержащих, их профосов, если я сомневаюсь в их моральной чистоте и справедливости, то, извините, я не считаю, что говорю неверные вещи. Сам видел, как подвозят дефицит на дом большим «пурицам»…

Надо бы возразить, но вовремя спохватываюсь. Здесь не перечат; чем убедительней возражение, тем возражающему хуже. И этот ли умница и красавец не знает, кто и чего стоит в нашем мире! Он сам потчуется от номенклатуры. С покладистой улыбкой лукавлю во все тяжкие:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.