Наталья Корнилова - Отшельница. Повесть о Минске, и минчанах, и о любви, конечно

• Название: Отшельница. Повесть о Минске, и минчанах, и о любви, конечно
• Автор: Наталья Корнилова
• Жанр: Русское современное

Стилистика рассказов Натальи Корниловой проста и максимально приближена к разговорному жанру. Поэтому читать эти истории можно в электричке, на работе в обеденный перерыв, на ночь, когда нет сил взяться за серьезного писателя-классика. Все события или реальны, или максимально приближены к сегодняшней нашей жизни.

---

Иногда, совсем уж отчаявшись, он спрашивал, не показались ли мне там темные круги от валенок, но я точно помнила, что видела их. И, если человек недавно ушел из дома, очень велика вероятность его скорого возвращения – куда ж идти отсюда, когда вокруг непроходимый лес, да немецкие эшелоны людьми грузят вокруг.

Прошло три самых несчастных в моей жизни года. Жизнь успокаивалась, люди стали потихоньку улыбаться, просто работать, просто есть, пить и жить. Однажды ночью Петр вдруг завел очень осторожно разговор о том, что детей должно быть много. Ну, не много, мол, но не один. Он, как бы оправдываясь, стал мечтать, что вот, дескать, и Юра найдется, и сестричка у него уже будет. Со мной случилась такая истерика, какой я не позволяла себе даже там, где на моих глазах убивали детей. Больше к этому разговору мы никогда не возвращались, а Петр, к тому времени уже работавший судьей в районном суде, используя все имеющиеся у него возможности, приступил к поискам сына с еще большими усилиями. Он делал запросы во все соответствующие инстанции, он знал все, что только мог знать о передвижении немцев в те дни, он разослал официальные запросы во все сельские советы, мы опять и опять объезжали все новые и новые деревни и села.

Однажды зимой, въезжая в очередную деревеньку, едва мы спустились с крутого лесистого холма по хорошо утоптанной широкой грунтовой дороге, меня вдруг словно молнией ударило – местность мне показалась до боли знакомой. А уже в начале улицы, я непроизвольно сфотографировала взглядом огромные заросли боярышника, которые служили с одной стороны крайнего участка забором – смысла нет ставить изгородь там, где колючки – шипы этого кустарника такие, что и коту не пролезть.

Огромные не собранные кроваво – красные замерзшие ягоды звенели на морозе колокольчиками, будто подсказывая мне: «Здесь! Здесь!».

Небольшая деревенька была выстроена новыми хатами, и только старенькое небольшое кладбище чуть поодаль слева подсказывало тот факт, что еще несколько лет назад здесь уже жили люди.

Когда в доме открылась дверь и выглянула женщина с огромной сумкой на плече, я только и заметила табличку над окошком – «Почта».

– Вам кого? Заходите, заходите. – Пригласила испугавшаяся, видно, казенной машины из города, молодая женщина. – Если позвонить, то – сюда, а у председателя провод оборвался, вызывали ремонтера сегодня только. Заходите, пожалуйста.

– Извините, женщина, можно у Вас просто спросить… – Почти теряя голос от бессилия, проговорила я, все оборачиваясь и оборачиваясь по сторонам и приближаясь к почтальонке. – Вы местная?

– Ну, можно и так сказать. А что? – Женщина с сумкой писем на боку заинтересованно подошла. – Ну, не совсем местная, с соседняй деревни, с Уздянки мы.

– Мы? – Машинально повторила я. – А местные есть кто-нибудь в деревне?

– Не, местных откуда ж. Они когда уходили, под бомбежку попали. Всех, почитай, и убило. А сколько их там было-то, деревня домов в двадцать всего была, это сейчас вот выросла трохи. А тут хатка была малая. В ней – да, в ней Людмила – инвалидка оставалась, мужика своего ждала, он как уехал перед самой войной в город пенсию считать, так и пропал. А она матку хоронила, матка ее померла аккурат в день войны, двадцать второго.

– Так, а она сама-то жива? – Я уже почти за воротник дергала почтальоншу от нетерпения.

– Не, померла. Тоже. Она, вроде как, партизанить ушла в лес. Долго тут одна куковала, а потом враз собралася и ушла. Так ее нашли. То есть, нашли могилку за нашей Уздянкой уже, в лесу. И табличка с именем ее стояла. А чего умерла, не знаю. Не от старости, еще не старая была, мож, подбили каким снарядом, а партизаны схоронили, может, еще чего.

Мы вернули почтальонку Зинаиду в домик – почту, а там продолжили разговор уже вчетвером – внутри еще одна женщина сидела в окошке. Тоже уздянская. Я рассказала свою историю, но это ничем не помогло – про тетку Люду слышали, про мальца какого-то – никогда.

– Ну, значит, милая, партизаны его пригрели. Или замерз, скорее всего, по дороге.

Идти-то к нам далеко и здоровыми ногами, а Людмила ж инвалидкой была, я ж говорила. – Сделала заключение «добрая» Зинаида. – А где ж теперь искать чего, кто ж знает… А могилок больше никаких не находили. Да и безродного, может, так похоронили…

Видя, как я сползаю по стенке от обморока, Зина замолчала.

Петр, оставив меня в машине, обошел еще несколько дворов, сходил и к председателю. Информации другой не поступило, никто больше Зинаиды, как оказалось, и не знал.

Это был последний день, когда мы с Петром ездили на поиски. Дальше уже смысла не было, сдалась даже и я.

Мы вернулись в ту деревню, на ту дорогу смерти еще раз. Весной.

– Просыпайся, родная. Я тут одно дело замыслил. – Сказал вдруг однажды в воскресенье Петр. Поедем кое – куда.

Я без разговоров оделась, и мы вышли во двор. По дороге Петр рассказал свои догадки, я плакала, но согласилась. Мы нашли Зинаиду в Уздянке, и уже вместе с ней поехали на разговор к председателю. Увидев удостоверение Петра, тот сразу же согласился и даже предложил формальности не соблюдать, просто позвал двух мужиков, которым невпервой было хоронить на кладбище земляков.

Никакой официальной эксгумацией то, что мы сделали, назвать нельзя. В могилке под холмиком за Уздянкой находилось тело только одного человека – тетки Людмилы, малыша рядом не было. Не было и никакого холмика где-то в округе.

Мы попросили у председателя краску, на холм Петр прикатил огромный валун, а на нем я аккуратным своим учительским почерком написала красной маслянкой: «Людмила Авдеевна Скуратович. Умерла зимой 1941 г.».

Мы еще несколько лет продолжали писать во все военкоматы, службы поиска, обращались в газету, куда я устроилась позже подрабатывать редактором. Работы в школе, где я учительствовала, как и до войны, хватало только до вечера, а вечера нужно было заполнить еще чем-то. Одна в квартире я не могла находиться ни минуты, а Петр возвращался очень поздно, можно сказать только и ночевал. Подозреваю, что даже не служба в суде держала его до полуночи – он просто старался сократить наши вечера, как и я.

В газете появилась возможность и мне самой продолжать поиски сына. Я писала заметки, отслеживала почту с похожими историями, я продолжала искать.

В тот год, в точности, как в сорок первом, я выпускала в жизнь свой новый класс – десятый «В». Теперь у меня была возможность провести с выпускниками всю ночь – причин оставаться дома не было, некого уже охранять, как в ту ночь. Да и как оставить одних моих взрослых и ставших такими родными за несколько вместе прожитых лет ребят?

Всю ночь мы бродили по Минску, я даже ожила, даже пела с девчонками. И думала тогда, что вот и у моего Юрочки, если он жив, сегодня выпускной бал, и какая-то добрая женщина, его новая мать, сегодня всю ночь не спит, радуется и волнуется за своего сына. И за моего.

А на следующий день мы всем классом решили пойти куда-то на природу, в поход. С ночевкой в палатке, с костром, с купанием. В последний раз соберемся все вместе.

Петр организовал целый настоящий автобус, и мы, дружно и весело болтая, выехали за город.

За ночь никто не сомкнул глаз – ребята сейчас, ночью, у костра, так разговорились по душам, что казалось, раньше времени ни у кого на это просто не было. А утром, с первыми лучами солнца все отправились купаться. Лето было очень жаркое, а то июньское утро казалось необычно туманным и теплым.

– Грибы должны быть такою погодой. – Заметила я. – Ну, вы купайтесь, тут мелко, так что можно и без моей охраны, а я пройдусь, посмотрю, может, лисичек на супчик соберу.

– Я с Вами, Ирина Алексеевна! – Вызвалась Инга, моя гордость, отличница и активистка.

– Пошли, дорогая! – И мы отправились через дорогу в лес.

Мы шли и больше болтали, чем искали рыжие пятнышки в траве под березами. Уже через какое-то время стало понятно, что заблудились. Не было слышно криков с речки, а на наше ауканье никто не отзывался.

Успокаивая и подбадривая Ингу, я пыталась понять, в какую же сторону нам идти обратно. На наше счастье, вскоре где-то совсем рядом проехала машина.

– О! Дорога там, пошли, Инга. А там уж у кого-нибудь спросим. А может, это наша дорога и есть.

Действительно, буквально минут через пять мы вышли на грунтовку, на которой еще столбом стояла пыль от проехавшей машины, из которой сыпался песок – дорожка ровно бежала куда-то вдаль.

– А сейчас куда же, Ирина Алексеевна? – Крутила по сторонам головой Инга. – Ой, смотрите, какой-то человек идет!

Вдоль дороги шел, покачиваясь и не спеша, долговязый мужчина.

– Эй, стойте, стойте! – Закричали мы, не договариваясь, хором. – Подождите!