Василий Лягоскин - Ох, уж эти женщины! Пять попыток познать женщину изнутри

• Название: Ох, уж эти женщины! Пять попыток познать женщину изнутри
• Автор: Василий Лягоскин
• Жанр: Альтернативная история

Учитель средней школы Виктор Николаевич Кошкин давно мечтал сделать великое историческое открытие. Мог ли он представить себе, что сам окажется в центре эпохальных событий прошлого? Кто знает, согласился бы Виктор Николаевич на этот смелый эксперимент, если бы знал, в каком виде он попадет в осажденную Трою, во дворец халифа из «Тысячи и одной ночи», или в опочивальню несчастной Дездемоны? А все произошло благодаря капризу любимой жены Николаича Валентины, подкрепленному «ласковой» затрещиной…

---

Женская нога сегодня, после вчерашнего коньяка, показалась непривычно тяжелой, мускулистой и… волосатой. Кошкин, открывая глаза, уставился, прежде всего, на нее – на мощную, очень загорелую, и действительно волосатую ногу, которая никак не могла принадлежать Вале. Потому что принадлежала какому-то мужику, громиле – как раз мощно всхрапнувшему, но так и не открывшему глаз. А взгляд Виктора Николаевича перетек на собственное тело, и грудь – обзаведшаяся за ночь двумя роскошными сиськами – исторгла из себя пронзительный вопль. Женский, естественно – а кто мог сейчас так кричать; ведь дрожащие руки Николаича (тоже женские!) нырнули прежде всего к самому сокровенному и… не обнаружили там ничего – даже простатита!

Вместо тщедушного мужичка рядом с тушей какого-то мужика устрашающего вида, обнаженного до клочков волос в разных частях тела, сейчас лежала женщина, внешность и формы которой только предстояло оценить. Но Кошкина это увлекательное для любого нормального мужика занятие не вдохновило. Потому что он с ужасом понял, что сладкая, тянущая боль в низу живота вызвана не мужской болезнью, проявившейся у него так рано, а чем-то иным. Связанным с этим самым незнакомцем, лицо которого заполнила почему-то нешуточная тревога, а потом и неприкрытый ужас.

– Может, – подумал в панике Кошкин, не обращая никакого внимания на хихикнувший женский голосок глубоко внутри себя (точнее женского тела, в котором он оказался), – этот парень забрался в мою (!) спальню тайком, воспользовался бессознательным состоянием (тут он вовремя вспомнил о «Хеннесси») и трах…

Мысль, готовую отправить Кошкина обратно, в черное небытие, прервало наглое вторжение в спальню целой толпы вооруженных людей. Часть из них быстро уволокла куда-то насильника, на удивление тонким голосом верещавшего о том, что она сама… что царственная Кассандра сама затащила его в покои, и буквально заставила воспользоваться своим роскошным телом. Кошкин все-таки вернулся к исследованию этого самого тела; пока только визуально. Сделать это было нетрудно – ведь он стоял на широком ложе совершенно обнаженным; в женском облике. Перед застывшими в немом ступоре мужиками; воинами в стальных латах, вооруженных какими-то невообразимыми железяками.

– Что значит невообразимыми?! – одернул себя Виктор Николаевич, теперь ученый историк, – очень даже вообразимыми. Нормальное оружие, относящееся, э… к периоду троянской войны. Опять же Кассандра…

Внутри роскошного тела, в котором на время отстранившийся от фантастической действительности Кошкин действительно не смог обнаружить ни одного изъяна, кто-то перехватил управление, и жутким, замогильным голосом начал, точнее начала, вещать:

– Предрекаю – каждый, кто имел неосторожность увидеть своими бесстыдными глазами тело дочери Приама, царя Илиона, не проживет больше трех дней…

Стража, гремя оружием, бросилась вон из палат – или как там они назывались в Трое? Николаич память напрягать не стал; он сделал сейчас удивительное открытие – паника, страх и растерянность стражников, написанные на их лицах словами обнаженной царской дочери, были… словно наигранными, напускными. Тут же вспомнилась еще одна легенда, которую не забывали упомянуть все без исключения источники: пророческий дар Кассандры, которым якобы наделил ее солнцеликий Аполлон, никто не воспринимал всерьез; напротив – считалось, что все ее предсказания исполняются… с точностью наоборот! После того, как она отвергла притязания бога. И он не сдержался, осторожно спросил, кого-то внутри себя:

– Насчет Аполлона… это правда?

Его руки тем временем начали неспешное путешествие по женскому телу. И хотя эти руки ему не принадлежали, сам Николаич – все тем же, никак не объяснимым чувством – получал истинное наслаждение от нежной кожи, от тяжелых грудей, которые сжал слишком сильно. Так, что сам же (чужими устами) исторг протяжный стон. Вместе с приятной волнующей болью в низу живота, которая, кажется, только усилилась, что ввергло Кошкина в шок. Такой, что он не сразу сообразил – голос внутри, не соизволивший ответить, сам спросил, достаточно сварливо, напомнив ему незабвенную Валентину:

– А кто ты такой, и почему распоряжаешься моим телом?

По правде говоря, слова были несколько иными, да и произнесены были на древнегреческом языке, который Виктор Николаевич никогда не знал, но сейчас понимал – каждое слово. Он этому обстоятельству почему-то не удивился; даже не восхитился. Прежде всего, Николаич, как воспитанный человек, джентльмен (слово-то какое когда-нибудь выдумают!) принялся обстоятельно отвечать на вопрос женщины:

– Кошкин я, Виктор Николаевич, учитель истории. Родился в одна тысяча девятьсот семьдесят шестом году. Так что недавно – три недели назад – как раз отметил сорок лет. Ну, как отметил (помялся он) … сорок лет ведь не отмечают…

– Каком году?!!

Николаич зримо представил себе, как у женщины внутри него отвисла челюсть. Он даже потрогал собственную, позаимствованную у незнакомки. Нет – эта челюсть, тоже отличавшаяся нежной, персиковой кожей и приятной округлостью, никуда свисать не собиралась. А это означало – что контроль над этим телом, над руками, ногами и даже (он нервно хихикнул) … тем, что совсем не было сейчас скрыто между ними… Так вот контроль над всем этим богатством был за ним, за Кошкиным. И он – теперь уже строго – повторил свой вопрос:

– Ну, что там насчет Аполлона, ну и… невинности, которую ты ему не захотела вручить?

Кассандра (если это действительно была она) нервно хихикнула:

– Вы что там, в своем непонятно каком году… действительно верите в богов? У нас в Зевса, Аполлона, Афину и их родственничков верит лишь чернь. И то, я думаю, потому, что так им легче жить – есть на кого свалить собственную неустроенность.

Кошкин опять вспомнил Гомера – то, как устами земных героев он поносит олимпийских богов:

Грозно меж тем на богиню вскричал Диомед воеватель:
Скройся, Зевесова дочь! Удалися от брани и боя.
Или еще не довольно, что слабых ты жен обольщаешь?
Если же смеешь и в брань ты мешаться, вперед, я надеюсь,
Ты ужаснешься, когда и название брани услышишь…

Виктор Николаевич покрутил точеной головкой, разметав по плечам роскошные светлые волосы, и решил, что такие сложные даже для абсолютного большинства его современников слова, сейчас произнесенные троянкой, его подсознание как-то трансформирует, подстраивает под себя; так же, как и Кассандра сейчас понимает его слова сквозь призму пролетевших тысячелетий.

– А какой, кстати, сейчас у вас год? – поставил он в тупик незримую собеседницу.

Та послушно что-то ответила, но на этот раз трансформатор речи не справился, прострекотал что-то неудобоваримое.

– Значит, – сообразил Кошкин, – наше летоисчисление никак не пересекается с вашим; у них нет общего знаменателя.

Он попытался быстро подсчитать – прибавить к тем годам, что прошли от рождества Христова… сколько? Какой момент троянской истории можно было взять за исходную точку? Он задал Кассандре теперь этот вопрос, одновременно давая ей достаточно степеней свободы для того, чтобы тело дочери царя Приама, наконец, скрылось под одеждами. Как оказалось, хозяйке тела никаких степеней не требовалось. Она звонко хлопнула ладоши, и в комнату вбежали весьма легко одетые девушки, которые бросились к ней (а значит, и к Кошкину) с какими-то тряпочками в руках. Будь Николаич в своем теле, он бы в панике скрылся за одной из дверей, что были плотно прикрыты за спиной. Но здесь и пока – по его собственному разрешению – командовала чужая воля. Она разрешила совершить с телом поочередно утреннее омовение, умащивание пахучими маслами, которое умелые руки совершили так быстро и воздушно, что и Кошкин, и Кассандра не успели даже возбудиться от этих прикосновений.

Там амброзической влагой она до малейшего праха
С тела прелестного смыв, умастилася маслом чистейшим
Сладким, небесным, изящнейшим всех у нее благовоний…

Утренний туалет тоже, наконец, свершился – прямо в спальне, в какую-то переносную, хитро изогнутую штуковину, заменившую ночной горшок.

– Вообще-то там, – женская ручка, уже скрытая наполовину чем-то невесомым, показала на одну из закрытых дверей, – есть настоящий туалет (переводчик с трудом, но справился с этим словом), но я, как истинная дочь царского рода, тоже обязана терпеть лишения во время войны – вместе с народом Трои.

Впрочем, она тут же хихикнула, и сообщила скучную правду:

– Воды стало меньше из-за осады, а без нее в туалете только вонь и смрад.