Алла Антонюк - Духовные путешествия героев А. С. Пушкина. Очерки по мифопоэтике. Часть I

• Название: Духовные путешествия героев А. С. Пушкина. Очерки по мифопоэтике. Часть I
• Автор: Алла Антонюк
• Жанр: Языкознание

Известно, как Голливуд занят поиском сюжетов в залежах мировых мифов. Пушкинское «Еще страшней, еще чуднее…» относит нас к «Алисе» Кэрролла, а современного зрителя к фильмам Тима Бёртона об Алисе, путешествующей в иных мирах и возвращающейся, как и Татьяна из своего сна, c важным посланием. «Кто там, в малиновом берете?». – Нет это не Алиса Тима Бёртона, а пушкинская Татьяна «с послом испанским говорит». Исследуя мифопоэтику Пушкина, можно сказать, что он поистине был Тимом Бёртоном своей эпохи.

---

Чтобы доказать эту мысль, бес не гнушается ничем: он выступает перед Богом в качестве клеветника на человека и человечество, а перед человеком – в качестве клеветника на Бога, следуя своей конечной цели – забрать душу человека с собой в Ад.

В русских народных легендах также происхождение бесов всегда связывалось с ветхозаветным мифом о падших ангелах. В них черти – это бесы-изгои, проклятые Богом. Они – падшие ангелы, уставшие славить Бога и низринутые им с небес. У Пушкина в «Сказке о попе и о работнике его Балде» (1831) это также – «проклятое племя», представленное семейством во главе со «старым Бесом», «супостатом» («Экого послали супостата!»).12

Идея о падших ангелах получила особенное своё развитие в книге Еноха и была общепринятой также и среди апостолов. Она принималась даже самим Иисусом. Пушкин, знакомый с мифом о падших ангелах не только по Ветхому Завету и русским народным легендам, мог унаследовать его метафорику, как мы уже говорили, и из литературного источника – через поэму Джона Мильтона «Потерянный рай», многочисленные цитаты из которой он сам приводил в своей статье «О Мильтоне и Шатобриановом переводе „Потерянного рая“».

Цельный образ как таковой самого Люцифера отсутствует у Пушкина и лишь отдельными деталями разбросан по многочисленным его произведениям. Однако дух мятежа, непокорности, столь выразительно и сочувственно представленные Мильтоном в образе Сатаны, восхищали романтика Пушкина. В своей статье о Мильтоне он писал, что тот «повествовал о духе адском, прикованном в пламени мстительном цепями диамантовыми; о времени, девять раз наделившем смертных днями и ночами в продолжение его падения; о зримой тьме вечных темниц и пламенеющем океане, в котором плавали падшие ангелы».

Романтик Пушкин восхищался переводом Шатобриана и одновременно самим героем Мильтона: «…гремящий его голос начал речь князя демонов: «Что нам до поля нашей небесной битвы? ужели всё для нас погибло? Мы всё сохранили, и волю непреклонную, и дух мести ненасытимой, и ненависть бесконечную, и мужество непреодолимое, ужели это не победа?»

Пушкин, как это отметил Н. О. Лернер, знал обаяние «волшебного демона, лживого, но прекрасного». Некий лукавый демон «навек соединил» его существование со своим, после чего, как пишет Пушкин: «Я стал взирать его глазами <…> // С его неясными словами // Моя душа звучала в лад». Но такое романтическое отношение Пушкина к силам Зла, конечно, не является абсолютным его приятием. Для романтического демонизма типично раскрытие положительных черт во внешне отрицательном образе

И Мильтон не избежал противоречия, испытывая силу обаяния «духа адского», найдя, однако, формальное решение конфликту Добра и Зла в своей поэме: у него Сатана и силы Ада окончательно посрамлены, побеждены и повергнуты во прах. Однако главное впечатление от мильтоновской поэмы определялось в кругу Пушкина не развязкой и не финалом, а вершинными моментами действия, и к числу их, несомненно, принадлежали сцены, выражавшие дух восстания.

Гордыня, однако, справедливо считается первичным грехом в мире. А путь к мудрости, одной из возвышенных добродетелей, устроен так, что может работать не иначе, как посредством изгнания. Поэтому тема изгнания, связанная с падением ангелов, лейтмотивом проходит через всё творчество Пушкина.

Бес «запутывающий», «кружащий» по дорогам («Бесы», 1830);

Тему «отпадения бесов» можно обнаружить у Пушкина и в его лирико-философском шедевре «Бесы» (1830). Кроме беса, запутывающего запоздалому путнику дорогу, мы увидим здесь «в беспредельной вышине» целый рой демонов, «покинувших поле небесной битвы», и представших здесь у Пушкина совершенно неприкаянными изгоями:

Сколько их! куда их гонят?
Что так жалобно поют?

«Бесы» (1830)

Как и в ветхозаветном мифе, здесь у Пушкина мы видим бывших непокорных ангелов сброшенными с небес (с «беспредельной вышины»). И предстают они не традиционными исчадиями ада, и не окутанные клубами серного дыма, а скорее, собратьями самого «запоздалого путника» по его злосчастной судьбе:

Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне.

«Бесы» (1830)

По народным легендам, когда бывшие ангелы падали – кто в воду, кто в лес, кто в поле, они превращались затем в духов отдельных урочищ («Вижу: духи собралися…»). Здесь у Пушкина в «Бесах» (1830), «средь белеющих равнин», мы видим одного из таких духов – запутывающего путнику дорогу.

Здесь же в «Бесах» у Пушкина мы можем встретиться ещё с одним бесом, обернувшимся столпом, – верстою на дороге. По всевозможным поверьям, действительно, помимо органических форм, дьявол имеет способность обращаться в неорганические формы. В «Бесах» мы тоже можем видеть его превращение и его различные трансформации, рисующие бытие беса призрачным и непостоянным:

«Там верстою небывалой
Он торчал передо мной;
Там сверкнул он искрой малой
И пропал во тьме пустой».

«Бесы» (1830)

Бес, легко оборачивающийся в любые неорганические формы, также легко может развоплощатсья. Он – олицетворение запутывающего начала («заблуждения») и может обернуться любой враждебной человеку стихией. Согласно признаниям ведьм, которые можно встретить в демонологиях, дьявол часто являлся им, например, в образе вихря. Нечто подобное – беса, кружащего, как вихрь, – мы встречаем и у Пушкина:

В поле бес нас водит, видно
Да кружит по сторонам.

«Бесы», 1830

Бес действует здесь у Пушкина как проводник на границе двух реальностей, сначала сбивая путника с дороги, а затем направляя его по «своему» пути и указывая свою – якобы «правильную» – дорогу. Обычно это непростая траектория, скорее напоминающая скрипичный ключ или розетку с девятью кругами («девять раз наделяющая смертных днями и ночами» в продолжение их пути по некой траектории падения-восхождения) – из тех, что сам Пушкин так любил чертить на листах своих рукописей.

Пушкинская сцена встречи «запоздалого путника» с адскими изгнанниками «средь белеющих равнин» преобразуется в сложную сцену двойного трансуровнего перемещения: с одной стороны, это восхождение героя-путника в некие пределы в сопровождении запутывающего беса; с другой стороны, – это одновременно происходящая картина отпадения бесов, очевидно, в результате их изгнания. Сложное и философски объёмное мышление Пушкина перерабатывает здесь глубинные пласты художественного наследия – как фольклорно-мифопоэтического, так и литературного.

В конечном итоге, изгнание бесов на землю, которое мы тут предположительно видим у Пушкина, – есть такой усложнённый Пушкиным фольклорно-мифологический перевёртыш, своеобразно рисующий понимание смерти (жизни) как смены миров.

Трансуровневые перемещения героев как составная часть пушкинских инфернальных сцен происходят часто именно в тот момент, когда гений Пушкина пытается художественно разрешить важнейшую гуманистическую задачу – показать некие изменения, происходящие в душе его героя. Именно в таком аспекте Пушкин-гуманист говорит о соотношении в мире Добра и Зла, Света и Тьмы.

II. «Ангелы князя Тьмы» Черти, бесы, демоны на службе у Сатаны

Что делать – я служу,

За вами – слушаю, гляжу.

«Наброски к замыслу о Фаусте» (1821)

Как можно было это видеть у Д. Мильтона в его поэме «Потерянный рай», Сатана сплотил вокруг себя демонов-аристократов, чтобы те помогали ему в осуществлении своих мстительных «подвигов», а также в управлении Царством Тьмы. Их имена хорошо были известны пушкинскому окружению. Существовало также множество других мифопоэтических традиций именовать воинов Сатаны в зависимости от того, какие принципы зла они осуществляли.

У Данте в Песнях XXI – XXII «Ада» мы видим целую армию бесов, которые становятся проводниками Данте и Вергилия в Круге Восьмом, где «нет пути» (ср. у Пушкина во «Сне Татьяны» – «дороги нет»), так как обрушен шестой мост, построенный дьяволом:

Как злобен облик их и взгляд каленый.
Нагнув багор, бес бесу говорил:
«Что, если бы его пощупать с тыла?»
Тот отвечал: «Вот, вот, да так, чтоб взвыл!»
Но демон, тот, который вышел было,
Чтоб разговор с вождем моим вести,
Его окликнул: «Тише, Тормошило!»
Потом сказал нам: «Дальше не пройти
Вам этим гребнем; и пытать бесплодно:
Шестой обрушен мост, и нет пути.

Данте А. «Ад» Песнь XXIПер. с итал. Лозинского М.

Старший дьявол призывает всю свою армию на подмогу путешественникам Данте и Вергилию в их опасном путешествии: «Не бойтесь их, идите с ними смело». При этом каждого из бесов можно узнать по его боевому характеру – по тем кличкам, которыми они, словно псы, прозваны в Аду, и которыми их называет старший дьявол: