Алла Антонюк - Духовные путешествия героев А. С. Пушкина. Очерки по мифопоэтике. Часть I

• Название: Духовные путешествия героев А. С. Пушкина. Очерки по мифопоэтике. Часть I
• Автор: Алла Антонюк
• Жанр: Языкознание

Известно, как Голливуд занят поиском сюжетов в залежах мировых мифов. Пушкинское «Еще страшней, еще чуднее…» относит нас к «Алисе» Кэрролла, а современного зрителя к фильмам Тима Бёртона об Алисе, путешествующей в иных мирах и возвращающейся, как и Татьяна из своего сна, c важным посланием. «Кто там, в малиновом берете?». – Нет это не Алиса Тима Бёртона, а пушкинская Татьяна «с послом испанским говорит». Исследуя мифопоэтику Пушкина, можно сказать, что он поистине был Тимом Бёртоном своей эпохи.

---

Старший дьявол призывает всю свою армию на подмогу путешественникам Данте и Вергилию в их опасном путешествии: «Не бойтесь их, идите с ними смело». При этом каждого из бесов можно узнать по его боевому характеру – по тем кличкам, которыми они, словно псы, прозваны в Аду, и которыми их называет старший дьявол:

«Эй, Косокрыл, и ты, Старик, в поход! —
Он начал говорить. – И ты, Собака;
А Борода десятником пойдет.
В придачу к ним Дракон и Забияка,
Клыкастый Боров и Собачий Зуд,
Да Рыжик лютый, да еще Кривляка».

Данте А. «Ад» Песнь XXIПер. с итал. Лозинского М.

«Рыжик Лютый, да ещё Кривляка» – узнаются также в другой свите – в свите Воланда (своеобразно трансформировавшиеся в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита» в кривляку Коровьева и рыжего Азазелло).

У Гете в «Фаусте» при знакомстве с чертом Мефистофелем Фауст задает ему вопрос, к какой ипостаси его причислять и выказывает при этом свои довольно обширные познания в области иерархического устройства армии Сатаны:

Фауст:
Мушиный царь, обманщик, враг, обидчик,
Смотря как каждого из вас зовут:
Ты кто?

И. Гёте. «Фауст»(Пер. Б. Пастернака)

В различных произведениях Пушкина мы также найдём многочисленные сцены, которые дают представление о том, как устроена «адская» иерархия.

1. «Мелкий» бес или «бесёнок» (мелкий чин)

«Я мелким бесом извивался…»

«Сцена из Фауста» (1825)

Они заняты приготовлениями к шабашам и празднествам в Аду, им отведена роль исполнения заклания, приготовления пищи демона. «Бесёнок» чаще всего сидит на адской кухне у жаровни («карантинный страж курил жаровней серной»), он играется с вертелом, весело крутя свою жертву:

Смотри, как эти два бесёнка
Усердно жарят поросёнка…

«Наброски к замыслу о Фаусте» (1821)

Здесь у Пушкина они, скорее, – домашние бесенята, чем метафизические бесы. Однако и они, прислуживая, исполняют адские пытки над грешниками:

Бесёнок, под себя поджав своё копыто,
Крутил ростовщика у адского огня.

«И дале мы пошли…» (1824)

Жизнь мелких чертей проходит в постоянном состязании и состязательной игре. Они проводят также время за картами, играя со Смертью, которая их всё время обыгрывает:

– Эй, смерть! Ты, право, сплутовала.
– Молчи! ты глуп и молодёнок.
Уж не тебе меня ловить.

«Наброски к замыслу о Фаусте» (1821)

Эта же ситуация повторяется в «Сказке о попе и о работнике его Балде» (1830), где мелкому бесу поручена важная миссия – уйти от расплаты с человеком. Для исполнения коварных испытаний, придуманных для чертей Балдой, мелкому бесу услужливости и проворства не занимать. Но хитрости ему явно не хватает, и он проигрывает человеку:

Ты, бесенок, еще молоденек,
Со мною тягаться слабенек…

«Сказка о попе…» (1830)

В «Сказке о попе и о работнике его Балде» (1830) черти живут в морских пучинах и, чтобы получить с чертей оброк, герой Балда находит их на берегу моря, в безднах которого они обитают, поджидая, очевидно, души утопленников:

Вынырнул подосланный бесенок,
Замяукал он, как голодный котенок…

«Сказка о попе…» (1830)

Когда в «Сцене из Фауста» (1825) Мефистофель говорит Фаусту о том, что он «мелким бесом извивался», он также имеет в виду свой услужливый характер и проворность:

Я мелким бесом извивался,
Развеселить тебя старался.

«Сцена из Фауста» (1825)

Но часто в борьбе с человеком за обладание его душой как «мелкому», так и «старому бесу» бывает нелегко добиться своей цели.

2. «Важный» бес (имеющий большой чин)

«…сей надменный бес…»

«Евгений Онегин» (гл. 6, XXIV)

«Важному» бесу, очевидно, вверен «порядок» в пределах Ада:

А этот бес – как важен он,

Как чинно выметает вон

Опилки, серу, пыль и кости.

«Наброски к замыслу о Фаусте» (1821)

Рисуя подобный персонаж, Пушкин наделяет его обычно всеми присущими бесу деталями: смердящим дыханием, «смердящими когтями», копытами, рогами и хвостом, огненными крыльями, сверкающими глазами, а также материальными атрибутами – железными вилами и чугунными ядрами:

И вот пред ним с рогами и с хвостом,
Как серый волк, щетиной весь покрытый,
Как добрый конь с подкованным копытом,
Предстал Молок, ………………………………
Вращал глаза, как фонари в ночи.

«Монах» (1813)

И бесы, раскалив как жар чугун ядра,
Пустили вниз его смердящими когтями.

«И дале мы пошли … ” (1824)

И в тот же час смекнул и догадался,
Что в когти он нечистого попался.

«Монах» (1813)

Там бесы, радуясь и плеща, на рога
Прияли с хохотом всемирного врага.

«Подражание итальянскому» (1836)

В обычаях у Пушкина также представлять беса именно через его «сверкающий» глаз. Так, в «Бесах» ямщик всё время видит бегающие огоньки его глаз:

«…Там сверкнул он искрой малой
И пропал во тьме пустой».

«Бесы» (1830)

Передавая своё ощущение испытываемого наваждения, лирический герой «Бесов» (1830) отчётливо видит зловещего беса именно через его горящие глаза:

Вот уж он далече скачет;
Лишь глаза во мгле горят.

«Бесы» (1830)

В изображении беса с горящим взором Пушкин во многом поддерживает традицию, идущую от Данте, у которого в «Божественной комедии» мы можем встретить подобное же изображение беса Харона:

А бес Харон сзывает стаю грешных,
Вращая взор, как уголья в золе,
И гонит их и бьёт веслом неспешных.

«Ад», (III, 109)

Следуя Данте, Пушкин находит подобное же описание не только для беса в «Монахе» («Вращал глаза, как фонари в ночи»), но также его Онегин-вампир во «Сне Татьяны» удостаивается подобной портретной детали:

И дико он очами бродит.

«Евгений Онегин» (5:XX)

О том, как Пушкин представлял себе «исчадий ада», можно судить также по рисунку, опубликованному А. Эфросом, который находился у Пушкина среди черновиков «Бориса Годунова» и датируемый 1825 годом. Этот рисунок Пушкина содержит изображение целой компании чертей в согбенной позе. По замечанию Лернера, черти напоминают здесь знаменитых химер парижского собора Notre Dame, и возможно, представляют иллюстрацию к сказке о Балде: «В середине – толстый матёрый чорт. Его тучность забавно оттеняется худобой остальных, горестно поднявших лапы кверху… напоминают чахлых отощалых кузнечиков. У троих, сидящих по правую руку толстяка, длинное тонкое рыльце, оканчивающееся хоботком вроде мушиного.»

Традиция метафорического обыгрывания нашествия чертей в виде нашествия кузнечиков идёт ещё от образов Апокалипсиса Иоанна Богослова. У Пушкина мы также встречаемся с подобной метафорой – сравнением чертей с «ватагой муравьиной» или же с «черным роем». Через это новое найденное Пушкиным сравнение просвечивает его мысль о нескончаемости зла и бесконечном его многообразии. Борьба со злом также бесконечна – сметая с пути одного «монстра», мы тут же наталкиваемся на целый «рой» других:

Тогда я демонов увидел черный рой,
Подобный издали ватаге муравьиной —
И бесы тешились проклятою игрой.

«И дале мы пошли…» (1824)

Данте в своё время принёс в обитель мертвых своё восприятие жизни как вечного неуёмного движения. Там воет адский вихрь, кружа души сладострастников в густом мраке (2-й круг ада). Бегут по адскому кругу насильники с такой быстротой, что ноги их кажутся крылами. Текут двойным встречным потоком обольстители и сводники. Мечется снежная вьюга, пляшет огненный дождь, клокочет река Флегетон и, воя, обрушивается на дно Преисподней. Как и дантовские картины, пушкинские картины Ада рисуют несметные полчища «воинов зла». Пушкин словно подхватывает этот вихревой поток дантовской адской бездны в своём стихотворении «Бесы» (1830):

Бесконечны, безобразны,
В мутной месяца игре
Закружились бесы разны…

«Бесы» (1830)

«Роение» бесов часто связано, например, в Святом Писании, так же как и в «Откровении» Иоанна Богослова, с конкретным числом – «7»:

Мария, называемая Магдалиною,
из которой вышли семь бесов…

«Евангелие от Луки» (8; 2)

Тогда идет и берет с собою семь других духов,
злейших себя, и, войдя, живут там, —
и бывает для человека того последнее хуже
первого.

«Евангелие от Луки» (11; 26)

Семь бесов – это бесовская пародия («бесовская игра») на семь даров (семь ипостасей) Святого Духа (Ис. 11; 2 – 4). Ср., например: «семь святых Ангелов, которые возносят молитвы святых и восходят пред славу Святаго ” (Тов. 12; 15).