Белль Бойд - На войне и в плену

• Название: На войне и в плену
• Автор: Белль Бойд
• Жанр: Исторические приключения

Гражданская война в США 1861-65 гг. была самым масштабным конфликтом в истории Соединенных Штатов и одним из самых значимых вооруженных противостояний в мировой истории. Общество разделилось на северян и южан, и каждый старался как мог помочь своему правительству. Кроме боевых действий существовал и военный шпионаж, в котором участвовали как мужчины, так и женщины. Некоторые из этих леди-шпионок оставили нам свои воспоминания. Одной из шпионок, работавшей на правительство Джеффа Дэвиса – если не самой выдающихся из всех – являлась Белль Бойд (1844 – 1900). Ее полное имя – Мария Изабелла Бойд. Семнадцатилетней пылкой девушкой она вступила в войну, и уже через год ее имя знала вся страна – и Север, и Юг. Она действовала смело и решительно, ее неоднократно арестовывали, она несколько раз подолгу сидела в тюрьме. В 1863 г. ее освободили, и она уехала в Англию, где и написала историю своей жизни. Кроме того, она включила в свою книгу дневник своего первого мужа – бывшего офицера-янки Сэмюэля Хардинджа, который, полюбив Белль, зачеркнул все, что связывало его с Севером, и жестоко расплатился за это. Эта невероятная женщина стреляла, флиртовала, скакала на лошади, но кроме того, еще была потрясающе отважной и весьма неглупой. Читатель, безусловно, начав читать ее интереснейшую, изобилующую впечатляющими подробностями книгу, не сумеет остановиться, не прочтя ее до конца.

---

Но вернемся к нашей «птичке в клетке».

По воскресеньям, когда в тюрьму приходил священник, Белль разрешалось гулять по тюремному дворику. Перед прогулкой она всегда прикрепляла к платью маленький флаг Конфедерации. И как только она появлялась, каждый конфедерат оказывал ей уважение и все знаки внимания, которые ему были доступны в данной ситуации. Большинство из них снимали свои шляпы, а она, с грацией и достоинством, которым могла бы позавидовать сама королева, подавала им руку. А затем она занимала свое излюбленное место, в уголке, возле священника. Мы же, узники-северяне, завидовали конфедератам, лично знакомым с Белль Бойд, поскольку столько нежности и сочувствия можно было увидеть только в прекрасных глазах этой дамы. Именно так она смотрела на них.

Положение Белль было весьма непростым. Если бы она сидела в одиночной камере без права покидать ее, ее здоровье и разум, возможно, не выдержали бы мучений от ощущения полной изоляции и одиночества, но в противном случае она подвергалась негативному воздействию недоброжелательных взглядов более чем сотни заключенных, в большинстве своем незнакомых ей людей, многие из которых, по законам войны, являлись ее врагами. Но это было еще не все.

Она не могла не слышать замечаний, высказываемых о ней любым, кто мог в данный момент пройти мимо – некоторые из них были весьма доброжелательны и лестны – это правда, но частенько бывали и такие (и в таких выражениях), которых ей совершенно нежелательно было бы слышать. Были случаи, когда даже охранники оскорбляли ее и словом, и действием. Однажды – совершенно особый случай – один из охранников направил на нее ружье с примкнутым штыком. Этот малодушный трус посмел пригрозить немедленной расправой ей – бесстрашной и мужественной женщине. И ему очень повезло, что он этого не сделал, поскольку его бы разорвали на куски раньше, чем тюремные власти узнали бы об этом инциденте.

Однако Белль подвергалась еще большим унижениям, чем те, о которых я уже упоминал. Окна ее комнаты выходили на улицу и, как и все те заключенные, которые сидели в таких же камерах, Белль имела обыкновение иногда сидеть у окна и смотреть на дома, улицу и жителей города, названного именем Вашингтона. Частенько по улице проходили войска, и Белль, которой было особенно интересно посмотреть на них, а кроме того, движимая любопытством – непременным свойством человеческой натуры – никогда не упускала возможности быть в этот момент у своего зарешеченного окна. Но как только солдаты замечали ее, целый дождь самых пошлых и непристойных шуток и замечаний, таких, которые в цивилизованном обществе употребляются только в самых дешевых борделях, тотчас обрушивался на нее…

Неужели офицеры, командовавшие этими войсками, действительно, пренебрегая своей репутацией, позволяли своим солдатам оскорблять и унижать эту даму? – спросит наш читатель. Да! Более того, они и сами принимали в этом безобразном действе самое активное участие, и при этом тоже, не имея ни малейшего представления о том, кто она, и за что она сидит. Им было вполне достаточно того, что она арестована и беззащитна, потому они и оскорбляли ее в таких выражениях, которые никогда не осмелились бы применять к любой свободной женщине, идущей по улице. И эти люди воевали в армии Союза! Они же только что расстались со своими матерями, женами и сестрами. Можно подумать, что, поступая так, они намеренно старались унизить ее и как прекрасную женщину, и как человека.

Во время основного обмена военнопленными, который происходил в сентябре, Белль Бойд была отправлена в Ричмонд. Как только в «Старом Капитолии» стало известно, что она уезжает, абсолютно все – и федералы и конфедераты, узники штата и офицеры «Старого Капитолия», другие военнопленные – каждый чувствовал, что ему предстоит расстаться с тем, к кому он испытывал сильное чувство личного уважения. Для многих это было больше, чем просто уважение.

Каждый обитатель «Старого Капитолия» старался сохранить хоть что-нибудь на память о Белль, и практически не было никого, кто бы не оказал ей какого-либо знака уважения или почтения, не получив взамен ответного проявления дружеских чувств. Каждый радовался тому, что ей предстоит покинуть это омерзительное место, и она навсегда освободится от издевательств и оскорблений – и по этой самой причине всех истинных джентльменов, видевших, как она уезжает домой переполняли бурные эмоции».

Так тепло вспоминает Белль Бойд уважаемый человек и редактор «Iowa Herald», одна из жертв «колокольчика» Сьюарда, которому «облеченная в Минутное величье» вашингтонская «Власть» не дала никакого объяснения, за что он был арестован и освобожден. Но разве не был мистер Махони «виновен» в том, что он был кандидатом в Конгресс от Демократической партии?

Значительно более поэтическое описание «Ла Белль-Ребелль» предоставил нам автор «Гая Ливингстона» в его «Границе и Бастилии», написанной им во время «наслаждения прелестями тирании федералов» в том же самом «Старом Капитолии»:

«В зарешеченном окне второго этажа, я увидел ее – невысокую даму в прекрасном платье из светло-розового муслина, ниспадающие пряди темных волос подчеркивали бледность ее лица. Глаза, созданные, чтобы искриться и смеяться, сейчас были печальны, голова опущена – и это говорило о том, что ее мучает нечто большее, чем простая усталость.

Действительно, прекрасная картина, хотя и в таком грубом обрамлении, что на первый взгляд кажется, что это призрак прекрасной колдуньи из поэмы о Кристабель.

Незачем было спрашивать, в чем ее преступление – за помощь и поддержку Юга – вам становилось это ясно еще до того, как вы замечали, что на своем платье эта дама бесстрашно носит символ Конфедерации – жемчужную брошь в виде Одинокой Звезды. Не буду отрицать, что моя унылая прогулка отныне стала казаться менее печальной; но, хотя общность страданий значительно сокращает дистанцию между людьми, прошло несколько дней, прежде чем я обменялся знаками с прекрасной пленницей, машинально приподняв шляпу, подойдя к ней ближе, а затем, удалившись, что было надлежащим образом оценено сверху.

Однажды вечером случилось так, что я прогуливался почти под самым окном. Тихое нарочитое покашливание заставило меня взглянуть вверх. Я заметил блеск золотого браслета, взмах белой ручки, и к моим ногам упал душистый розовый бутон, угнездившийся среди свежих зеленых листьев.

Я поблагодарил жестом и несколькими торопливыми словами. Нет сомнения, что прекрасная узница наверняка была уверена, что ее роза была намного ценнее розы прекрасной Джейн Бофор, которая тоже сначала была символом любви к королю, а потом стала лишь изящным подарком бедному незнакомцу.

Полагаю, что большинство мужчин, чье прошлое не было совершенно лишено увлечений, достаточно сентиментальны, чтобы хранить увядшие цветы, пока память не изживет себя. И я не буду притворяться, что я в чем-то не таков, как другие. В свое время были и другие душистые посланцы; но если я когда-нибудь вернусь домой, на свою родину, я сделаю так, что это будет первый и единственный бутон, который будет занимать в моем реликварии наипочетнейшее место до тех пор, пока один из нас не рассыплется в прах».

Этим пояснительным предисловием я хочу лишь воздать должное «Ла Белль-Ребелль» и представить ее любезному читателю – не как писательницу (в этом отношении, к ней нет претензий), ни как хорошего солдата, ни даже как освобожденную птичку из клетки «Старого Капитолия», а просто как женщину – добросердечную, импульсивную, героическую женщину Юга, которая, обезумев от обид и жестокостей, причиненных ее народу и переполняемая любовью к нему, родившему ее, отбросила все свои обычные дела и, рискуя жизнью, бросилась в бой, внеся в дело борьбы своей страны за свободу и независимость больше, чем может внести обычная женщина.

Подобно сверкающему плюмажу на шлеме Наварры, вид развевающегося символа Конфедерации в женской ручке всегда вселял в сердца солдат «необычайное мужество и жажду славных подвигов», и на сотнях полях сражений южан в этом гордом знамени, освященном молитвами и поцелуями, окропленном слезами и кровью, умирающие герои видели сияющий символ их победы. И, хотя в тот момент вещая Надежда – последнее утешение несчастных – уже скрылась во мраке и тумане, они все еще ждут, что снова появится этот предвестник свободы и независимости Юга:

«For the battle to the strong
Is not given,
While the Judge of Eight and Wrong
Sits in heaven!
And the God of David still
Guides the pebble with his will.
There are giants yet to kill,
Wrongs unshriven!» [4]

После убийства президента Соединенных Штатов южанам стало намного хуже жить, чем раньше. Не то, чтобы мистер Линкольн был их другом, напротив, для каждого южанина и южанки, и каждого ребенка, родившегося на Юге в течение последних четырех лет, он был воплощением зла на земле. Однако после ухода Верховного Главнокомандующего, с которым они сражались, верховная власть перешла к другому – гораздо более мстительному и безжалостному человеку.