Голованов Антон - Ленин-кышь, Ленин-мышь, Ленин-тохтамышь! Рассказы о «самом человечном человеке»

• Название: Ленин-кышь, Ленин-мышь, Ленин-тохтамышь! Рассказы о «самом человечном человеке»
• Автор: Голованов Антон
• Жанр: Русское современное

Ленин-кышь, Ленин-мышь, Ленин-тохтамышь! Эта фраза имела хождение еще во времена СССР. Якобы так, на одном из среднеазиатских языков звучит крылатое – Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить! История движется вперед. Очень хочется надеяться, что движение ее поступательное, и мы никогда уже не вернемся в те времена, о которых не особенно хочется вспоминать. Мир меняется. То, что некогда внушало страх, сегодня воспринимается как фарс. И слава богу.

---

«Ну-с, испытаем?» – потирая руки, заговорщически обвёл присутствующих озорным взглядом Ильич, когда ажиотаж немного стих и страсти успокоились. В возбуждённой атмосфере повисла тягостная немая пауза. Понятно, ни один еврей, которых здесь было большинство, не собирался приносить себя в жертву физику-самоучке, пусть даже и любимцу вождя. Участие в эксперименте самого Ленина по понятным мотивам исключалось, да он и сам был не дурак. Поляки стояли, понурившись, опустив долу взгляды. Бонч-Бруевич и был поляком, а поляку от поляка, как убеждала история, ничего хорошего ждать не приходилось. Побаивались, однако. Конечно, можно было на это дело подписать товарища Рахью. Он бы наверняка согласился, но, к сожалению, финн, оставшись без присмотра, выпил несколько стаканов водки без закуски, от этого пребывал в коматозном состоянии и для чистоты эксперимента не годился. Товарищ Бубнов отбыл с поручением. Молчание затягивалось. Тогда наиболее хитрые большевики Бухарин и Луначарский, теснясь бочком, вытолкнули на всеобщее обозрение грузина Кобу.

Иосиф Виссарионович Сталин тогда ещё большим авторитетом в партии не пользовался. Он плохо говорил по-русски и очень сильно заикался. Идея принести в жертву науке будущего «отца народов» даже сейчас, по прошествии почти сотни лет, выглядит кощунственной, но в то время он еще мало чем себя проявил и никто его не жалел. Коба имея незаконченное духовное образование, был искренне убеждён, в том, что дьявольская машина не может в одночасье перевернуть мироздание человека в лучшую сторону, однако, оказавшись в центре внимания и будучи истинным кавказцем, не мог давать задний ход. Картинно отказавшись от предложения «махнуть для храбрости» он окинул товарищей высокомерным, презрительным взглядом и уселся в кресло. Соратники одобрительно загудели.

Кржижановский, произведя нехитрые пассы руками, покрутил педали и, выдержав паузу, насладившись моментом, когда все присутствовавшие в ожидании чуда пооткрывали рты, дёрнул рубильник. Тут же сверкнули синие молнии, заискрило, послышался треск, а в самом Смольном и округе погас свет. В Смольном и его округе воцарилась кромешная тьма, лишь блики от горевших во дворе костров плясали на окнах. Послышался протяжный страдальческий стон, вздох и короткое «Щеде де да мутхе!» (непристойное грузинское ругательство – прим. авт.), явственно услышанное всеми в наступившей тишине.

Из состояния оцепенения большевиков вывел прогремевший на улице выстрел и последовавшие за ним истерические вопли Яшки-людоеда. Неожиданно оказавшись в темноте, Свердлов впал в состояние помрачённого сознания и выскочил на улицу. Выхватив у стоявшего в дверях часового винтовку с нанизанным на штык бутербродом, и тем самым повалив солдата в грязь, пальнул в воздух. На втором этаже будто бы только этого и ждали. Пьяная застоявшаяся матросня с воплями «Даёшь революцию!» стала бросать мебель в окна. Рабоче-крестьянские депутаты, неорганизованно, толкаясь, и топча друг друга, стали рваться на улицу, стреляя на ходу и бросая гранаты. Именно здесь появились первые жертвы Великой Октябрьской социалистической революции. Именно в этот момент был запущен отсчёт времени до начала кровавой, братоубийственной гражданской войны.

…Матрос Железняк на крейсере «Аврора» службы не проходил, однако, как представитель Центробалта, был вхож на любой корабль и любой командир или капитан обязаны были ему по выражению новой власти «лизать ботинки». В тот злопамятный вечер анархист Железняк бражничал со своими подельниками как раз на «Авроре». Когда он изрядно накидался, в нём привычно взыграла революционная бдительность. Покинув кают-компанию, бравый матрос и отправился бродить по крейсеру, проверяя караулы. Съездив нескольким часовым по физиономии, чтобы знали пролетарский, матросский кулак, легендарный балтиец остановился покурить у носового орудия. Грозный холодный ствол смотрел в сторону Зимнего дворца на Сенатскую площадь, где, скрываясь от кинжального дующего с Невы ветра, разношерстный, напичканный мятежными идеями люд пьянствовал и грелся у костров. Все они, уже не солдаты российской армии, были до зубов вооружены, и штатскими считать себя отказывались. Дальнейшее свое приложение, в плане личного обогащения они видели соответственно большевистскому лозунгу «Грабь награбленное». Награбленного в России было много, однако потенциальные грабители стояли в очередь, неизмеримо большим числом. С винтовкой расставаться никто не спешил, а про мирный, созидательный труд забыли вовсе.

Матрос стоял у орудийного затвора, пряча в кулаке тлеющую папиросу. Хлестал мелкий дождь. Бушлат героя был застёгнут наглухо, воротник поднят. Ленточки бескозырки завязаны под подбородком, чтобы ветер ее, гордость и душу моряка, не сорвал и не унес в тёмные клокочущие волны. Раскачивалась и била по коленке деревянная кобура тяжёлого маузера. Таким позже этого завзятого громилу и бузотера благодарные потомки отливали в бронзе и расставляли подобно шахматным фигурам на привокзальных и припортовых площадях мелких, и не совсем, советских городишек.

И тут откуда-то из глубины темного города послышалась беспорядочная стрельба. На Сенатской площади случилось оживление, дезертиры мелкими группками стали перебегать от костра к костру и отчаянно размахивать руками. Прогремел выстрел, затем второй. «Даешь буржуя!» – решил пьяный Железняк и сам себе, скомандовав «Товьсь!», неприязненно посмотрел на снующих по площади людей в смотровую прорезь бронированного пушечного щита. Окопников, несмотря на классовую близость, он презирал и держал не более чем за вшивый корм.

За всю свою недолгую флотскую карьеру Железняку так ни разу и не довелось пострелять из пушки. Всё больше кочегарил по трюмам, драил палубу и сидел на гауптвахте. Ему очень хотелось пальнуть, тем паче из главного калибра. «Палундра!» – проорал он в ночь и дёрнул рукоять затвора 152-миллиметрового носового орудия. Пушка дрогнула и с оглушительным грохотом выплюнула осколочный снаряд в направлении Зимнего дворца. Палубу заволокло едким пороховым дымом.

Снаряд разорвался на площади. Из девяти мятежников, погибших при штурме Зимнего семерых, говорят, посекло его осколками. Ещё двоих затоптали в давке. Все, кто был на открытом воздухе, в поисках спасения устремились внутрь дворца. Огромная людская масса ручьями растекалась по великолепным сверкающим залам. И этот неукротимый, дурно пахнущий поток было уже не остановить. Примерно такую же картину можно было наблюдать за полторы тысячи лет до этого, когда орды Алариха наполняли улицы вечного города Рима.

В этот самый момент, Антонов-Овсеенко вручал Временному правительству меморандум. Предвидя дурной поворот событий, и воспользовавшись суматохой, видный большевик предпочёл покинуть дворец и укрыться за стенами равелинов Петропавловской крепости. Следом за ним туда бежали и некогда чопорные, а теперь полностью сникшие члены Временного правительства. Уже оттуда, из каморки коменданта, он связался со Смольным, вызвонив лично Владимира Ильича Ленина. Усилиями товарища Бубнова связь к этому моменту была уже восстановлена. Вождь, выдающийся интриган и революционный тактик, используя момент, объявил Временное правительство низложенным и приказал Антонову-Овсеенко рассадить по камерам теперь уже бывших министров, больше для того, что бы сохранить их от самосуда разбушевавшейся толпы.

…Жёны высокопоставленных большевиков, которых должен был встретить Лев Каменев, в урочный час не прибыли – поезд опоздал. Заслышав пальбу, бывший царский боевой офицер приказал штатским покинуть помещение, а эскорту занять круговую оборону. Вскоре вокзал опустел и, по словам советских историков, полностью перешёл в руки восставших.

Повоевать самую малость, пришлось лишь Железному Феликсу – найти посылку для Ленина было не просто. Почтамт, дедушка «Почты России», был доверху завален всяким хламом, и найти там что-либо определённое в короткие сроки не представлялось возможным. Как только в городе начались беспорядки, десятка два хозяйничавших в окрестностях уголовников, в надежде поживиться окружили здание. Однако несколько геройских пулемётных очередей рассеяли их в темном ненастье…

К утру Владимир Ильич Ленин торжественно объявил соратникам, что с сего момента вся власть в стране переходит под их совместный контроль. Теперь, когда переворот удался, перед ними встала непростая задача: без драки и обид поделить между собой министерские портфели, обозначив персональные сферы влияния, соответственно, привилегии и ещё множество, как говорил Ильич, «архиприятных вещиц». По воспоминаниям современников солидный, всегда одетый по последней моде интеллигент Луначарский, которому достался пост наркома культуры, носился по коридорам Смольного, подпрыгивая как ребёнок, с криками: «Получилось! Получилось!».