Дмитрий Аккерман - Кацетница

• Название: Кацетница
• Автор: Дмитрий Аккерман
• Жанр: Прочие приключения

Далеко не все исторические события можно четко разделить на черные и белые, на хорошие и плохие. Еще сложнее разобраться в них ребенку, волей судьбы попавшему в гущу самых трагичных событий XX века. Роман «Кацетница» – рассказ о простой девочке, которая прошла через боль, страх и ненависть и выжила, несмотря ни на что. Сюжет основан на реальных событиях.

---

После третьего раза я отключился. Просто и бездарно заснул, развалившись на всю ее узкую кровать. Уснул, хотя чувствовал, что безмерно люблю ее и хочу, хочу, хочу…

Проснулся я посреди ночи от двух противоречивых желаний – помочиться и попить. Оксана спала, уютно свернувшись у меня под мышкой. Я осторожно встал, чтобы ее не разбудить. Прошлепал по холодному полу в туалет, нашарил в темноте унитаз. Понял, что не попаду, зажмурился и включил свет. Потом открыл кран, долго хлебал чистейшую ангарскую воду. Да, вот что в Сибири хорошо – так это вода. Напился, закрыл воду, щелкнул по выключателю. Промахнулся. Попал на другой выключатель, включил свет в коридоре. Понял, что свет падает на Оксану, хотел быстро выключить, чтобы не разбудить ее. Бросил короткий взгляд на кровать и замер.

Да, она была прекрасна. Идеальных пропорций фигура. Высокая упругая грудь с большим черным крестиком на шнурке. Плоский живот. Красивые бедра. И – шрамы. Страшные. Обезображивающие все тело. Шрамы на животе, на груди, на ногах. Шрамы продольные и поперечные. Непонятно от чего – но не от операций и не от пуль. Этого добра я насмотрелся у друзей моего отца, прошедших обе войны.

Однако поразило меня не это. А татуировка на безвольно откинутой руке. Короткая строчка цифр на предплечье. Точно такую же я видел у моего дядьки…

Глава 1. 1939

Оксана всегда любила Львов. Она узнала, насколько он прекрасен в сравнении с другими городами, уже тогда, когда самые красивые здания были уничтожены немецкими и советскими бомбардировщиками. Однако даже в раннем детстве ей нравилось не торопясь бродить по тихой Стрыйской улице, глядя на готические шпили церквей и думая о разном.

В этом году она была счастлива вдвойне. Маме удалось устроить ее заниматься на фортепиано к профессору Барвинскому, только что приехавшему во Львов. До этого она занималась у старого еврея Гершензона, который неплохо играл, но совершенно не умел учить. При каждой ошибке маленькой ученицы он смешно потрясал пейсами и ругался по-еврейски высоким пронзительным голосом. Правда, Оксана дружила с дочкой Гершензона Алей, но это была единственная минорная нотка в смене учителя.

Конечно, музыке могла бы ее учить и мама – но и мама, и бабушка были убеждены, что учитель должен быть строг. А разве могла быть строгой ее милая и невероятно красивая мамочка?

Второй радостью был ужасно стыдный секрет, который случился с ней в конце зимы. Такой стыдный, что она едва рассказала о нем мамочке – и была удивлена тем, что в ответ услышала поздравление. Теперь она с трудом привыкала к тому, что она уже девушка – и эта мысль наполняла ее гордостью и ощущением тайны. А болезненно набухшие бугорки на еще недавно плоской груди делали эту тайну все более реальной.

Впрочем, к дню рождения она уже освоилась с новой ролью, и даже по страшному-страшному секрету поведала о своем превращении Але. И была ужасно разочарована тем, что Аля, оказывается, уже прошла через это и даже знала еще кучу очень неприличных вещей про отношения мужчин и женщин. С горящими щеками Оксана слушала то, что Аля рассказывала ей про разные такие вещи, а потом долго плакала в своей уютной спальне, не в силах представить себе, как ЭТО делала ее мама, пусть даже и с ее папой…

А папа, приходивший поздно вечером, весь пропахший карболкой и еще какой-то гадостью, не замечал происходящих в ней перемен и, как маленькую, подбрасывал до потолка своими сильными руками, заставляя ее непроизвольно визжать на всю квартиру.

Почти сразу после дня рождения им выдали табели и распустили на каникулы – почему-то очень рано в этом году. Оксана огорчилась единственной тройке по польскому языку, потом представила себе зануду пана Крышека, мысленно показала ему язык и забыла обо всех проблемах – до нового учебного года. Она радовалась распустившейся зелени, окончанию уроков и не замечала озабоченности в глазах взрослых, с которой они листали газеты и о чем-то тревожно шептались на кухне.

В начале июня она дала годовой концерт. Играла Гайдна, сорвала аплодисменты всего зала, получила нагоняй от Василия Александровича и с чувством полной свободы отправилась на каникулы.

Лето Оксана провела у другой бабушки – папиной мамы – в Бобрках. Бобрки были совсем недалеко от Львова, но на телеге туда ехали медленно – почти весь день. Оксана приморилась на солнце, а когда проснулась – дед уже распрягал лошадь во дворе.

Сначала Оксане было скучно и неинтересно в деревне. Последний раз она была здесь два года назад, еще совсем ребенком, и помнила только белые мазанки, речку и сенокос. Все это осталось – но теперь она стала взрослее, и ее больше интересовали люди.

Здесь, в отличие от Львова, совсем не было наглых развязанных пшеков и заносчивых немцев. Медлительные и рассудительные галичане не шумели, после работы вели степенные разговоры, по воскресениям мужики выпивали по две чарке горилки, крякали, закусывали салом и пели протяжные песни.

Детей в деревне почти не было – сначала. А потом приехало сразу несколько ребят ее возраста, и полетела веселая летняя жизнь. Речка, рыбалка, игры в прятки и городки, походы по окрестностям. Куда только девалась вежливая девочка из интеллигентной львовской семьи. Оксана прыгала и скакала, носилась наперегонки, веселилась от души, как будто чувствовала, что это – ее последнее свободное лето. Только купаться она сначала стеснялась, сидя на берегу и плетя венки из полевых цветов. Но потом не выдержала, натянула вместо отсутствовавшего купальника футболку и тоже полезла в воду. Впрочем, многие купались вообще голышом – нравы в деревне были намного проще городских.

Лето пролетело незаметно. В августе поспела черешня, потом – арбузы, и Оксана объедалась нечастыми для городских жителей фруктами и ягодами. За два дня до школы дед отвез ее обратно в город. А 1 сентября началась война…

С утра она, наряженная как кукла, пошла в гимназию. Прыгала, трясла косичками, радовалась, что уже такая взрослая и что пошла в пятый класс. Страшно обрадовалась, увидев Алю. Аля выросла за лето и как-то посерьезнела, однако при встрече тоже стала прыгать и визжать от восторга.

Взрослые уже все знали. Учителя ходили мрачные, отвечали невпопад, уходили куда-то посреди урока и приходили еще более мрачные. Пани Карина, которая вела английский, расплакалась посреди урока, убежала, и они ее больше в этот день не видели. Преподаватель физкультуры, пан Михась, наоборот, ходил довольный, и все время потирал руки, как будто вытирая их после мытья.

И только перед последним уроком Кристинка, дочка учительницы, рассказала им шепотом, что произошло. Мальчишки тут же стали собираться на войну и строить планы по обороне города, а Оксана страшно расстроилась, потому что знала, что папу, как врача, обязательно заберут в армию.

Занятия в гимназии отменили. Оксана ходила только на уроки по фортепиано. На улицах стало больше полицейских, которые, в отличие от довоенных времен, стали злыми и часто не разрешали проходить по какой-нибудь улице. Но главное – из магазинов сразу же исчезло все. Продукты, спички, мыло, ткани – все было раскуплено в первые же дни сентября. Маме удалось купить целый ящик мыла, и она старательно завернула каждый кусочек и спрятала их по разным уголкам квартиры.

– Зачем нам столько мыла? – удивлялась Оксана. Мама не отвечала. Она уже не ходила на работу в консерваторию, а все чаще молча бродила по комнатам, что-то шепча – как могла расслышать Оксана, в основном «Отче наш». Зато папа бывал дома все реже, а когда бывал – разговаривал короткими фразами и иногда запирался с мамой на кухне для каких-то своих разговоров.

Первая бомбардировка была полной неожиданностью для всех. Жуткий вой самолетов с черными крестами на крыльях, грохот падающих зданий, пыль, трупы… Все это было для Оксаны как какое-то кошмарное кино – только цветное, во вспышках взрывов. После этого в городе установили сирены, которые предупреждали о приближении немецких бомбардировщиков. Оксана при первых визжащих звуках опрометью мчалась в подвал, держа в руках заранее приготовленный плед и канистру с водой. Мама не любила прятаться в подвале и спускалась туда неохотно, а бабушка вообще наотрез отказывалась это делать, говоря, что Богу виднее, кого наказывать.

Впрочем, бомбардировки быстро прекратились. Город наполнился солдатами, ранеными и беженцами, которые просили подаяние на всех углах.

Как-то утром Оксану разбудили выстрелы. Вернее, сначала она не поняла, что это за звуки. Встала, вышла на балкон. Прямо под ней, по улице, бежали люди в зеленой форме и стреляли как будто из игрушечных ружей. С другой стороны в них тоже кто-то стрелял.

Вдруг из-за угла с грохотом выкатился танк. Остановился, покрутил башней и оглушительно выстрелил. У Оксаны зазвенело в ушах, и она поняла, что уже ничего не слышит. От соседнего дома повалил дым. Танк выстрелил еще раз – она не услышала звука, но поняла по сотрясению воздуха и вспышке. На этот раз снаряд взорвался где-то совсем рядом. Как будто в замедленном кино, из окна дома вылетел человек и, размахивая руками, рухнул на асфальт. В ужасе она увидела, как его череп раскололся, и на брусчатку вывалились розоватые куски мозга…