Георгий Георгий - Тля. Действие в трех актах

• Название: Тля. Действие в трех актах
• Автор: Георгий Георгий
• Жанр: Русское современное

«Тля» – первый склеенный роман современного писателя-модерниста, использующего новую технику Автоматического письма и потока сознания под псевдонимом Георгий Георгий. «Тля» повествует о трех позициях, трех углах зрения на человеческую жизнь и на то, что ей предшествует и что следует за ней. Главный герой – художник, выбравший своим путем работу в порноиндустрии, он становится успешным продюсером и режиссером… но только пройдя через все тяготы и лишения настоящего «поэта», творца своего времени.

---

Тески разжималась, и сжимались паче.

Шнурки на моих штиблетах разъедало ядом, и я топил, чтобы было мочи, мочалил с чудовищем наперевес, и только слышно было, как бьются его кости, мышцы и жилы о камни и кряжистые чурбаны то и дело вылетающие из зарослей хны и инжира по бокам улицы. Потом в какой-то миг все стало легко и беззаботно. Но меня было, уже не остановить я взлетал; я мог бы взлететь, если захотел, если бы хватило,…остановился я уже у подножья и чувствовал себя на редкость скверно. Сердце стучало словно там-там, глотку обстрекало, словно туда залили раскаленный свинец, а глаза слезились, словно обожженные мылом или там луком. Весь я был мокрый как после ванной. Ноги ныли будто сломанные. Больше ничего не помню. А на следующее утро я обнаружил, что мой велик спиздили…

Аккуратно. Аккуратно.

Подвиньте их и садитесь. Чувствуйте себя как дома. Не бойтесь это короткошерстные питоны. Они и мухи не обидят. Подвиньте и садитесь. Чувствуйте себя как дома. Они все чувствуют. Они начинают белеть и словно потеют какой-то пахучей слизью, когда чувствуют чей-то страх. Правило №3: никогда ничего не бойтесь. Вы думаете, если бы я чего-то боялся, жил бы я в такой конуре? Конечно, нет. Правда, был один интересный случай. Я расскажу вам один интересный случай, с вашего позволения. Если вы только не возражаете, конечно?

В общем, у моего тогдашнего боса еще в «Грязной Америке» была телка типа, пассия. Ну, так вот все ребята, абсолютно каждый хотел ее, как бы это не звучало пошло, отодрать эту киску во все имеющиеся и не имеющиеся у нее щели. Да чего они только не хотели. Ну, вы и сами все понимаете. И их за это не упрекнешь, ни разу не упрекнешь. Молоденькая. Только-только стукнуло восемнадцать. Носит обтягивающие леггинсы разных цветов, при этом, и знать не знает про трусики, вы, наверное, уже представили о чем я говорю, и еще эти знаете меховые воротнички. Она всегда плюхалась в кресло рядом с босом, закидывала ноги на раскладной стеклянный столик и бесцеремонно трахала всех глазами. Руками, она свежевала, словно тигрица раздирающая антилопу, свежевала бананы. Один за одним. Такое ощущение, что она ящиками жрала эти чертовы БАНАНЫ. Ну, так вот ребята, конечно, многое повидали, в этом у вас не должно возникать сомнений, но каждый, абсолютно каждый мечтал, грезил ей вдуть, если можно так выразиться, именно ВДУТЬ. Вместо этого они только зашивали, штопали, латали штаны, как еще можно сказать я не знаю в общем, чинили штаны и не больше, потому что все ссались боса, этого ублюдка, НОСОХЕР мы его называли, потому что шнобель его чисто вылитый хер, ну вы понимаете. Как огня боялись. Стоит ему только пройти мимо, и все затыкаются, встают по стойке и жаждут приказов. А он обычно, восседал рядом с ней, сосал сигары, лакал дорогущий виски, бутылку такого можно свободно обменять на какой-нибудь старенький пикап, если хотите. Он свирепо оглядывался в полуобморочном таком состоянии и сверкал малюсенькими, словно свиными глазками. Жуткое зрелище. Был, правда, еще один тип с дурацким именем – Поли Сакс. Такое ебаное имя редко встретишь и вы, я думаю, со мной согласитесь, что нет ничего удивительного, что людей с такими именами становится все меньше и меньше. Это знаете как какой-нибудь вымирающий вид в красной книге. Последний из Могикан. Ну, так вот этот Поли Сакс, был единственным смельчаком, если можно так выразиться. Среди нас, грязных и вонючих оборванцев, как он говорил. Куцый с небольшим пузиком от полуфабрикатов с пивом у маленького телевизора в пустом доме. И нет ничего удивительного, что мне его ни капельки не жаль. Тем более странно рассуждать о гребаном католицизме, исламизме, православии…, об каких-то религиозных, нахуй не нужных обрядах погребения рассчитанных, мол, на попадание «души в рай» или что-то в таком же духе; про своеобразную эмансипацию, если хотите, освобождение… обо всем об этом сложно, и даже совершенно не по фану рассуждать, думать даже об этом не стоит, когда пред тобой на калениях извивается подобие человека, существо которое в тайне трахнуло вашу пассию, если хотите. Более того существо довольно хвастливое и как вы понимаете, совершенно не нужное даже если оно вдруг зашептало «Отче наш» на ломаном саксонском. Поли Сакса захоронили в перелеске, неподалеку от свинофермы принадлежащей Носохеру, похоронили заживо в сделанном специально для него на заказ стальном саркофаге предварительно отрубив все пальцы на руках и ногах и вложив кляпом уже похолодевший и совершенно не кровоточащий собственный пенис, чтобы существо было молчаливым и слышало как падают куски плесневой земли на крышку саркофага, как скрипят стенки и чувствовало этот ужасающий металлический холод пронизывающий все существо, обжигающий еще пульсирующие раны… Согласен, что это не самая интересная история и вообще, наверно, она здесь совершенно не под раздачу, скажем так, тем более что я ее уже закончил. Не хочу больше говорить о гребаного Поли, о ребятах, «Грязной Америке», и своем тогдашнем босе, про этого мудилу, про все про это, даже вспоминать не хочется. Я устал, но только сейчас я понял что устал, смертельно устал от всего этого шлака. Серого со стразами под зеленой луной подпертой причудливыми кариатидами в утренних поеденных мхом платьях и горой экстаза и всяческих удовольствий…

Прошу прощения.

Искренне прошу прощения за мое резонерство, за позерство даже, если позволите. Я так быстро теряю ко всему интерес и принимаюсь прогонять новые телеги, не удосужившись окучить старые, если хотите. Я совершенно сконфужен и, наверное, уже и не вспомню к чему я все это время точил, точил без умолку. Я потерял нить. А порой когда теряешь эту дребанную нить, то попадаешь в своеобразный трип, если хотите, будто плывешь, плывешь в тумане в сером бесконечном облаке пыли и не знаешь, сесть ли на измену или продолжать оставаться невидимым до определенного, момента, который стопудняк наступает. И тогда неизбежно потрясение, мать его! – без этого ведь никак, вы уж мне поверьте. И порой оно, это самое потрясение, если вы не возражайте, порой от него можно так охуеть, что часть кишечника опорожняется без каких-либо команд, а веки теряет свою эластичность, и трескаются, словно яичная скорлупа. Один раз что-то подобное произошло, когда я спускался по лестнице. Под ногами стелились женские пеньюары и платья, бюстгальтеры и кожаные браслеты. Музыка долбила так сильно, что я ее даже и не слышал. Просто стирало, давило, сминало виски. Я не был достаточно пьян. Двойной виски из комариного битума за барной стойкой и две дорожки кокаина по пути из клозета на танцпол сделали из меня сексуального маньяка, но не более того. Ни менее. Вечер и ночь были в самом разгаре. Женские груди – казалось, они были повсюду – терлись об меня будто им намазано, жались ко мне словно слепые котята, которых так и хочется потискать часик другой в какой-нибудь спокойной обстановке, ну вы понимаете о чем я. Но я мало обращал внимания на то, что происходило вокруг. Я пытался залезть поглубже. Не знаю, что я тогда там искал, но явно не слепых котят и не пустыни из белых песков под вечно-вечно окисленным солнцем.

За барной стойкой бармен что-то затирал одной из своих официанток. Он смотрел на нее глазами хищника, знаете, такое бывает, а когда она повернулась, он отшлепал ее – это я хорошо запомнил. Отшлепал так невинно блядь, и немного неловко, как вы сами знаете, обычно бывает, что меня чуть не вывернуло. Та в свою очередь, как ни в чем не бывало, как неприкаянная, отправилась в мою сторону. Ее белый парик отражал миллионы и даже миллиарды ночных огней, биение фар, ручных фонариков, ламп, свечей и всего того что дает свет и гамма-лучи. Груди ее почти не двигались, но я точно почувствовал, как затвердели соски, губы стали замыкаться и размыкаться, словно готовые засосать в пучину огненную, а в глазах заерзали зайчики и миллион, пол тонны искр посыпалось из них. Посыпалось на меня. И я узнал ее. Это чувство мне уже знакомо, «будь оно все нахер проклято», подумал я. Это Джесси Силверстоун. Она выдавала идеальные дальние планы благодаря упругим маленьким грудям и широкому тазу, ну вы видели, наверное. У таких девочек обычно ангельские голоски и Джесси не исключение.

– Привет, Джонни – услышал я из персиковых губ.

Джесси, Джесси, что они с тобой сделали. Не сомневаюсь, что они держат тебя взаперти, кормят мандариновыми корками и персиковыми косточками и никто, никто слышишь, никто из этих остроумных мудозвонов, никто из них даже не догадывается, кто ты есть на самом деле. Они издеваются над тобой Джесси. Беги, Джесси. Беги.

Язык распластался, терся о небо, словно кусок желе. Я хотел опустошиться, хотел, как никогда. Глотка вытащила из желудка кокой-то совершенно «не членораздельный пиздец», по-другому, я и не знаю, как сказать и это, пожалуй, все на что меня хватило. Я дал деру так как будто выбегал из под шлейфа цунами высотой с фонарные столбы. Джесси, подумал я. И развернулся на триста шестьдесят градусов. На лице моем скривилась гримаса; зубы блестели от нерачительно идиотской лыбы, которую я из себя выдавил, а правый глаз ходил ходуном, будто объектив. Он выцеливал, выцеливал и, встретившись с миловидным личиком официантки в белом как снег, как рай, как ручка холодильника парике щелкнул его будто «фото на память» сделал. И в проявку.