Ирина Богатырева - Жити и нежити

• Название: Жити и нежити
• Автор: Ирина Богатырева
• Жанр: Русское фэнтези
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-92808-8

Яр и Яра, как и все нежити, – бессмертные существа, чей дом – Лес. Брат и сестра, которые некогда были одним целым. Их предназначение – даровать жизнь или смерть человеку, который находится на грани самоубийства. Принимая людской облик, они сопровождают своего подопечного до тех пор, пока не будет брошен жребий.

На сей раз Яру и Яра вытягивает к двум необыкновенным людям – Ёму и Джуде. Ём – молодой талантливый музыкант, любимец публики, окруженный толпой поклонников. Джуда – успешная танцовщица, для который весь смысл жизни заключается в танцевальном искусстве. И брат, и сестра хотят спасти любимых людей, однако жребий лишь один на двоих.

---

Нет.

Начинает тянуть по-настоящему в город, в толпу, и такое беспокойство охватит, такой тоской защемит душу – или что там у нас вместо неё, что начнёшь чего-то ждать, надеяться, даже верить…

Это значит началось. Закрутилось – и тебя понесло. Уже выносит – к ним, к смертным, и остановиться невозможно. Яр называл это очнуться. Очень хорошее слово, если вдуматься: вот ты будто в анабиозе, и вдруг случается то, что заставляет тебя вздрогнуть. Сбросить мох. Откопаться из-под жухлой листвы. Покинуть нору, болото, холодную сырую расселину, подвал нежилого дома, склеп, трухлявое дупло в вековом дереве. Разлепляя глаза, щурясь на солнечный свет, с каждым шагом всё более походя на человека, мы идём, послушные древнему зову: искать, искать, искать. Это значит, что кто-то близок к порогу. Это значит, что кто-то получает свой единственный шанс разомкнуть ограниченность. И ты получаешь его вместе с ним. И вот ты почти человек, в облике и подобии человечьем – мыслишь, дышишь, чтобы найти его, своего человека. А когда это происходит, становишься житью и следуешь за ним, узнаешь его, а потом судишь… Но главное – совсем как люди – цепляешься за эту жизнь. И как же страшно бывает представить, что придётся снова её отпустить…

Да, Яр, как всегда, прав: очнуться – очень точное слово. Он говорил, что как люди отличаются степенью осознанности, так и мы отличаемся разной способностью очнуться. И частотой этого процесса. Он утверждает, что мы с ним приходим в себя довольно часто, раз в пятьдесят – семьдесят лет. Яр научился рассчитывать примерную дату и место. Вывел сложную формулу. И стал готовить небольшие схроны, класть туда что-нибудь ценное на первое время после пробуждения. Вот только мы поселились на чердаке – сразу приметил удобное дупло в одном из старых клёнов в сквере, справа от памятника Вовочке. Говорит, когда в следующий раз мы снова появимся здесь же, оно будет в сохранности.

А ещё говорит, что время нашего беспамятства сокращается. Это значит, мы на верном пути, смеётся Яр. На верном пути к освобождению естественным путём. Но всё-таки не путём смерти. Не знавший рождения не знает и смерти, говорит Яр, а того дня, когда нас кто-то родил, не помнит даже он. А ему можно верить: он помнящий. Он помнит все наши пробуждения и даже то, что случается между ними. Мне жутко представить, что́ он помнит. По ночам говорит по-арамейски. По-арамейски, по-эллински, на латыни, санскрите, на старославянском и уду – был такой мертвый язык. Я могу его понять, если захочу, но мне не хочется: сдался мне этот уду? Да и что такого может бормотать Яр во сне: отдаёт военные команды или вспоминает любовницу, тысячу лет назад ставшую прахом.

Я же не помню ничего. Мне так проще. Порой кажется, что и очнуться до конца у меня не получается. Во всяком случае, не так, как у брата. А он, по-моему, никогда не теряет сознания до конца. И уж точно не стягивает с людей силы. Как он обходится без этого, я не представляю. Но он не нежить. Он уже почти не нежить. А я – да: нежить, дикая тварь из дикого Леса. Голодная и одинокая. Даже среди людей меня нет-нет да и потянет обратно. И тогда я совершаю поступки, за которые мне должно быть стыдно, будь я и правда в сознании. Но мне не стыдно. Вот как с этими травоядными. Не окажись стрелка, я бы стянула с них, сколько сумела. А теперь приходится ехать в город несолоно хлебавши.

Я устало прикрыла глаза. Вечерняя электричка в Москву, полутёмный вагон, народу много: кто дремлет, кто скучает, кто слушает музыку. У всех на лицах печать прошедших выходных. Я сейчас такая же, как и они: раздражённая, уставшая. И голодная, чертовски голодная.

Это моя специализация: с незапамятных времён я выбираю для охоты разнообразные человеческие сообщества. Они многочисленны, и, что важно, люди, попав в группу с руководителем, обычно настолько утрачивают самосознание, что не замечают, когда с них тянут. Поэтому всё проходит проще, быстрее и гуманнее, чем при индивидуальных контактах. Их я, признаться, не люблю и практикую в крайних случаях. Но как бы сейчас не пришлось… Нет, очень бы не хотелось: брат узнает – прибьёт.

Поезд затормозил, и в вагон набилась группа молодых людей. Столпились у выхода. Смеялись и громко разговаривали. Я подняла глаза, всмотрелась. Да, сообщество: было в них что-то объединяющее. Но сразу не понять, что именно. Не туристы, не грибники, не реконструкторы – этих я уже встречала. Не сектанты, как те, которые только что от меня ушли. Но всё же что-то общее есть: от них пахнуло чувством внутренней свободы, ощущением созидательного потока. Только сосредоточены на себе, ничего не замечают вокруг. На себе и своём увлечении. Но что же это? У всех рюкзаки или чехлы. Ясно: музыканты. Только странные какие-то музыканты… Ну да неважно. Сейчас я с них тянуть ничего не буду. Не при посторонних же этим заниматься. Охота – дело интимное.

Яр успокаивает: дескать, для меня ещё не всё потеряно. Говорит, что утратившие способность очнуться быстро теряют образ и подобие человека. Они становятся нежитью с хвостом – лешаками, чертями, троллями, хюльдрами. Ведь, по сути, в чём разница между Паном и Фебом? – говорит Яр. Только в наличии хвоста. Вот забудешь, что значит очнуться, потеряешь человеческий облик – и всё, останешься Паном навек… Так утверждает Яр, и во мне теплится надежда, что не всё ещё потеряно, что если я смогу остановиться, смогу не взять лишнего, то сумею не отрастить хвоста…

Музыканты зашумели, а потом стихли, и донёсся новый, ни на что не похожий звук: что-то звенело, жужжало, переливалось и ритмично вибрировало. Я ещё не поняла, что это, но в голову ударило и неудержимо потянуло туда. И не только меня: многие тоже стали оборачиваться, пытаясь разглядеть источник звука.

Их было двое – крепкая девушка и тощий парень с очень бледным лицом. Они стояли в проходе, вполоборота друг к другу, расставив пошире ноги, чтоб не упасть, и играли на варганах. Да, я узнала: это был варган, зубанка, стальное горло прежних ведунов. Ключи от Леса. Как же давно я не слышала его и не встречала среди людей!

Я почувствовала, как волосы на голове зашевелились: быстро-быстро, сами собой они заплетались в тонкие длинные косички. И через полминуты с цветной копной на голове, похожая на старушку Горгону, но главное – на них, этих странных людей, я шла по проходу, раздвигая стоящих и не спуская глаз с варганистов.

Они закончили играть как раз в тот момент, когда я подошла. Остальные музыканты захлопали и загудели, поддерживая их. Я похлопала тоже, но на меня не обратили внимания, словно я всегда была с ними. Только игравший парень поднял глаза, но ничего не сказал про моё появление. Вблизи было заметно, до чего же он бледен. Бледность особенно выделялась на фоне чёрной одежды. А ещё у него были очень длинные волосы, собранные в конский хвост, настолько длинные, что конец этого хвоста он заправлял за ремень брюк. Глядя на меня, он меланхолично вытирал варган об усы. Усы были прокуренные, рыжие и топорщились.

– Это всё? А ещё сыграть? – попросила я. Девушка, уже убиравшая варган в коробку, подняла голову. Коробка была большая, красивая, в ней поблёскивали рёбра варганов. Я не поняла, для чего так много одному человеку.

– Да наигрались уже, – сказала она. – На фесте-то. Мы же с фестиваля едем, – уточнила она, заметив, что я её не понимаю. – А ты разве не с нами? – спросила с сомнением.

– Могу быть и с вами… – Она ещё не закрыла коробку, и я не могла отвести глаз. – Никогда не видела столько, – призналась честно, заметив, что она на меня внимательно смотрит. Девушка явно была польщена.

– Играешь? – спросила она.

– Во что? – не поняла я.

– На варгане.

– А. Ну да. Можно и так сказать.

Это, конечно, не совсем правда. Да, я могу играть на любом инструменте. Ни разу не попробовав, я знаю, как это делать. Они для того и созданы, а я умею пользоваться всем, что придумали люди. Но вот то, что я сумею извлечь, будет не настоящей музыкой. Настоящая музыка – это… это я даже не знаю, что такое. Надо у Яра спросить.

– Хочешь? – спросила неожиданно девушка и протянула мне одну из своих железок. – На.

Она будто предлагала конфету. Крупный белый варган таинственно поблёскивал у неё на раскрытой ладони в дурном свете вагонных ламп. По моему позвоночнику пробежал холодок. От макушки до самого кончика несуществующего хвоста.

– Можно? – спросила я непонятно у кого.

– Играй уж! – фыркнул кто-то рядом.

– Только обратно верни, – ввернул другой, и вокруг засмеялись.

Я не ответила, взяла варган и поднесла к зубам. Прижала. Странное, неуютное ощущение, будто ты конь, и тебе в зубы вставляют трензель. Девушка смотрела на меня очень внимательно – наверняка догадалась, что я держу варган в первый раз. Но ничего не сказала. Я покрутила кистью, приноравливаясь, как бы получше ударить, наконец решилась, оттянула язычок и спустила, как тетиву.