Моше Шанин - Места не столь населенные

• Название: Места не столь населенные
• Автор: Моше Шанин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-386-09332-7

«Падал прошлогодний снег»… сотни тысяч людей любят этот мультфильм и наверняка хотели бы прочесть истории, похожие на него по стилю.

В мире Моше Шанина, где герои живут на двух берегах реки, постоянно происходят чудеса и нет места скуке: здесь шьют штаны из бархатного советского знамени, спасаются от волков на деревьях, а дети в школе могут плевком разбить лампочку на спор.

---

– Мне, Владислав, ваши городские моды решительно непонятны, – и окно закрываю.

Ночью шурин пришел. Вытащил меня на кухню, а сам к бабе полез. Она ему спросонья:

– Мишка, ты?

А он ей:

– Тссс-тссс… – и ползет, гад.

Пришлось мне на кухне спать. Две табуретки поставил, не помещаюсь. Что делать? Открыл духовку и головой туда – как раз, как по мне делали.

Утром проснулись, по капле из вчерашней посуды выдавили на похмел – так, кости полизали. И думку думаем: как бы от бабы потактичнее избавиться? Чай, не звери, понятие имеем.

Шурин в окно соседа увидел, кричит ему:

– Вова, выручай!

– Чего надо?

– Зайди ко мне, тут у меня баба, ты изобрази, будто ты дядя мой, и отчитай.

Подумал Вова. Сам-то такой основательный дядька, в костюме, голос громкий.

– Будет, – говорит, – сделано.

Врывается Вова в квартиру и с порога давай орать. Ты, орет, такой-разэдакий, жена уехала, три дня на работе не бывал, в хвост тебя и в гриву, шиворот-навыворот и задом наперед. Баба собралась быстренько и даже гипс в ванной забыла.

Шурин на работу ушел, я денек покантовался, погулял.

Вечером только сели на кухне – Славик пришел. Выпил, его сразу рвать, он в ванную. Да так стартанул, что стол опрокинул. На шум сосед зашел, дядя Коля: что за представление? А сам на кровь смотрит на стене. Шурин говорит тогда:

– Да вчера по пьяни одному голову отрубили.

– Как… отрубили?

– Да вон в ванной посмотри.

Дядя Коля туда, мы за ним. Заглядываем: висит Славик через край ванны кверху попой, затих, голову и не видать. Чем не труп? И нога еще гипсовая рядом стоит. У дяди Коли чуть глаза не выскочили на ниточках.

– Пойду, – говорит. И в дверь чуть не насквозь.

Ну.

Мы неделю еще гуляли. Мы всех похоронили, всех. Славика, Толика – всех. Вот тебе моя неделя из месяца, а месяц из года. Сколько их было?

Вот так жить надо. Чтоб – до тошноты. Чтоб утром проснулся, солнце в темечко бьет, жив – да какая ж радость. Главное, чтоб мотор был работящий. Но и с одним лететь можно. А без одного – только фланируй носом вниз и приветствуй шахтеров да прочее подземное население.

Так и выходит, что ты мне про Петю Радио, а я – про себя.

Я ж заходил к нему в прошлый Прокопий с утра. Сидит у окна, книгу читает. Очки на носу. Смешные очки на синей лизоленте.

– Так и так, – говорю, – Петя, книжки в сторону, очки за печь. Прокопьев день – праздник в Устьянах первейший, если не сказать единственный.

А он на палец – харк! – и страничку переворачивает. Вроде как с понтом не видит меня.

– Гнусно, – говорю, – живешь, хозяин. Как мышь.

– Суета, – отвечает, – суёт. Жизнь – это стол с едой. Кому малёхо, а кому и в самый раз. Мне блохой прыгать удовольствия нет. Я, – говорит, – сопеть хочу – что наподавано.

Номер отколол, да? Совсем плохой от книг стал или страной ошибся? Я себя не жалею, зачем я буду людей жалеть?

Тебе говорю, всем говорю: как мышь жил, как мышь погиб. Только и делов, что Розочку с огня вытащил. Да кто ж упомнит. Тоска!

Прокопьев день

Скучное мужичьё с косами наперевес исходит потом в пыли дорог. В разгаре сенокосная пора. За деревней на узких полосах земли вдоль берега ждет их и наливается тяжелая трава. В дрожащем воздухе тесно маслянисто-черным телам оводов и паутов.

Замученная ими сука Пальма катается в иссохшей грязи, скуля и вытягивая шею.

Разрывая облака, солнце – величайший из шмональщиков – шарит по земле. Мужики спешат: будет дождь. На краю неба густеет недвусмысленная синь.

Прокопьев день – праздник в Левоплосской первейший, если не сказать единственный, и поэтому мужики тоже спешат. Загулять в такую пору дорогого стоит. У них всё с собой. По чуть-чуть, для крепкого сна в шалаше.

Прокопьев день – праздник не местных, но приезжих. Праздник давно уехавших – чтобы стать понаехавшими; праздник презренных дачников, романтиков, предателей и ностальгантов. Их много. Отсюда – успех.

Начинается с самого утра. К восьми часам на деревенское кладбище у соснового бора приходят первые поминальщики. Они стряхивают с деревянных скамеек у могил труху и мох, стелют на столы газеты и клеенки, раскладывают нехитрую снедь. Выпивают аккуратно: день предстоит долгий. Закусывают неохотно и выборочно, выцеливая наверняка.

К десяти – не протолкнуться. Выпивают и поминают, разбредаются по кладбищу в поисках старых знакомых. Им бы подправить косые деревянные кресты, подновить, выправить оградки – да некогда и недосуг, в следующий раз. Встречаются друзья, одноклассники, ученики и учителя, сослуживцы и коллеги. Повсеместно происходят мелкие чудеса. Первая любовь беседует о погоде со второй, но не последней женой; рядом троекратно целуются поссорившиеся навсегда братья.

Раскрошенная закуска киснет на столах. В рюмках с недопитым густо тонет гнус. Бродячие псы дремлют на узких тропинках, не в силах оттащить в сторону провисшие животы. В их влажных глазах гаснет сытая тупость.

Кладбище пустеет.

К двенадцати часам из придорожных кустов во множестве торчат ноги спящих. Раскрыв слюнявые рты и отбросив руки, они спят не шевелясь. Рядовые несуществующей армии, они похожи на буквы и знаки препинания, застывшие на листе. Никто не берется сложить из них слово или фразу. Новые смыслы никому не нужны. Новых и старых смыслов хватает без них.

В три часа – драка левоплоссковских и глубоковских. Начавшаяся в этот день много лет назад по мнимо серьезному поводу, она выродилась уже в нечто традиционное, театральное и номинальное, существующее вопреки, а не потому что или для. Проходя по разряду немногочисленных аборигенских причуд, вялый мордобой срывает овации.

Пресытившись зрелищем, народ готов потребовать добавки, хлеба и прочая. На плоском берегу – Лугу – к этому все готово. Пришедший сюда попадает в лабиринт столов. Ассортимент небогат, но четко структурирован: пиво десяти сортов и краеведческие книги, шашлыки и пейзажные фотографии, сладкая вата и лакированные лапти. Торг, как и везде на Севере, неуместен, смешон и постыден.

Дети клянчат монетки, дети хотят прокатиться кружок на пятиметровом колесе обозрения. Металла в этом колесе нет, только дерево. Ручку крутит взмокший Толя Боша. Он счастлив, как счастлив каждый дурачок, раз в году сопричастный работе чудного механизма. Год от года в безошибочно самом неожиданном месте старое дерево дает слабину, и под бабий визг дети сыпятся с неба спелыми фруктами.

Тем временем в клубе собирается цвет интеллигенции и ее полуцвет. Начинаются самодеятельные «Прокопьевские чтения». Интеллигенция опять первой чувствует скорую погибель и торопится высказать наболевшее, разделить на всех фантомную боль, заговорить судьбу и подменить что бы то ни было говорильней.

Со стены свисает полуоборванный плакат «С алкоголем в обнимку – короткий путь в могилку».

– Друзья, – говорит ведущий, втыкая взгляд поверх голов, – если угодно – товарищи. В этот светлый праздник…

Глава района раздает благодарственные письма. Бестолково сгибаясь, поближе к сцене подбирается фотограф районной газеты.

Чтения открыты. Регламент суров: десять минут на выступление. Первый докладчик читает с листа про топонимику волости.

– Есть два диаметрально противоположных отношения к именам. Первое – как вы яхту назовете, так она и поплывет. Второе – хоть шаньгой назови, только в печь не сажай… По всей видимости, деревня наша возникла на ровном плоском участке долины реки Устьи. Вариант «Плосская», который встречается в ряде источников, отражает местное диалектическое произношение названия… Далее.

Деревня Коростина: в переписной книге тысяча шестьсот тридцать девятого года зафиксирован Пят-ко Поспелов Коростин, название можно связать с этой фамилией, с прозвищем Короста… Деревня Окатовская: название происходит от прозвища Окат, которым могли наградить толстого человека. Окат – это большой чан для воды. Другое толкование связано с тем, что у мужского православного имени Акакий имелся просторечный вариант Окат…

Деревни и хутора, реки и ручьи, поля и холмы. Список длинный.

– Регламент!

– Ну, в следующий раз…

Неловкие аплодисменты.

– Просим выступить нашего дорогого гостя из райцентра. Прошу.

На сцену вспрыгивает провинциальный поэт, певец банальностей, головная боль районных газет. Поэт вертляв, короткорук, истеричен. Излюбленный прием: подмена искренности экспрессией. Пот бьет его беспрестанно и неумолимо.

– Извините, регламент.

Его сменяет церковный староста.

Косые лучи вьются в его седине, барабанят по гладкому лбу старца, лбу, выписанному с иконы.

– Двенадцатого мы праздновали Афанасия Афонского день, сегодня – Прокопьев. Три дня меж них. Три дня – как три эпохи русского православия. Век четырнадцатый, век пятнадцатый, век шестнадцатый…

Староста никуда не спешит. Последние сорок лет люди интересуют его ничтожно мало.