София Привис-Никитина - Кукушкины слёзки (сборник)

• Название: Кукушкины слёзки (сборник)
• Автор: София Привис-Никитина
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-00071-624-3

«Кукушкины слёзки» – сборник повестей и рассказов Софии Никитиной, где автор предлагает читателю почти невыдуманные истории о жизни, о любви, дружбе и сложных перипетиях людских судеб. Как мы живём? Кого и за что мы любим? Кто мы своим детям? Что главное для человека? Любовь? Карьера? Богатство? Как выкарабкаться из капкана жизненных неудач? Тема любви вечна: любовь матери к ребёнку, мужа к жене, детей к родителям. Жизнь даёт парадоксальные и неожиданные ответы на наши вопросы, которые порой приходится искать всю свою жизнь… Глубинное проникновение автора в психологию своих персонажей не только привлечёт внимание читателя, но и оживит воспоминания об ушедших в историю временах маленьких двориков, живших своей собственной, неповторимой жизнью.

---

Больше Каромо Ляле не звонил, а она ждала.

Уже прошелестел ржавой листвой октябрь, перелистнув дату их торжественного бракосочетания, уже ноябрь уплывал в зиму, А Ляля стояла на распутье с круглеющим животом.

Сидя ночами в постели без сна, Ляля бросалась мыслями в разные стороны. Скоро уже невозможно будет скрывать своё положение от семьи. Бабушка постоянно забывала на ней свои вопрошающие глаза.

Мама ещё не заметила изменений во внешности и фигуре Ляли лишь потому, что была занята собой, интенсивно выписывая себе бонусы в виде молоденьких аспирантов за безупречную двадцатилетнюю супружескую жизнь с мужем.

Александра Яковлевна постоянно отпускала в адрес дочери колкие шуточки, давала унизительные советы, пока в одно прекрасное утро как-то вмиг не увидела, что её дочь безвозвратно беременна. У Александры Яковлевны было чувство, что её опустили в кипяток.

– Лялька! Сучка! Ты же беременная! Ты что это удумала, сволочь? Ты что собираешься мне в дом принести черномазое отродье?

Ляля сжалась в комочек. Но к ней уже подлетела мама, сбила с ног, и началось избиение в буквальном смысле этого слова. Ляля каталась по полу и только прикрывала руками живот.

А мама, её прекрасноликая мама, пинала её, метя породистой ногой прямо в живот. На звук борьбы выскочил папа. От увиденной картины рыжие его волосы встали дыбом и закрутились в гневную спираль.

Папа молча и с ненавистью оттащил от дочери жену и бесцеремонными пинками затолкал её в спальню, провернул ключ и обернулся в растерянности и недоумении к Ляле.

– Что же ты наделала, доця? Что теперь с нами со всеми будет? Как ты могла? Как ты могла? – не мог успокоиться папа.

На шум прибежала их кухни бабушка. Она плакала и кричала:

– Оставьте рэбёнка в покое! Дайте нам место, где жить и мы уйдём! Нам не нужны такие сволочные родители! Живите без нас! Нам от вас ничего не надо! Почему вы хотите убить свою дочь? Что вы за люди?

Дом долго ещё стоял на ушах. В спальне билась раненой пантерой мама. Папа пил сердечные капли прямо из кофейной чашки, а бабушка с Лялей плакали, как брошенные, никому не нужные дети.

Ни о каком перемирии речи быть не могло. Александра Яковлевна отказалась от дочери сразу и навсегда. Разменивать большую квартиру на Воздухофлотском проспекте она не собиралась, ни, Боже мой! Пусть эта подстилка убирается куда хочет! Ни копейки, ни тряпки – ничего от неё она не получит.

Тогда заявила о своих правах бабушка. С бабушкой справиться было не так просто, как с восемнадцатилетней брошенной всеми дочерью. Бабушка заявила о своих правах на жилплощадь, и тут маме крыть было нечем.

Мама понимала, что свою мать она с баланса сбросить безнаказанно не сможет: бабушка имела пенсию всесоюзного значения, имела права на квартиру, никого в подоле в дом не принесла, а, наоборот, состояла при доме хранительницей и прислугой за всё и про всё.

Но пока Ляля и бабушка существовали в родительской квартире бесплотными тенями, ходили по ней, сжавшись в стены, минимизировав общение с представителями среднего поколения их когда-то дружной семьи.

Мама бывала дома редко, у неё образовались свои интересы вне семьи. Но когда она случалась в семье, то надевала на себя трагическое лицо. Новые интересы мамы папу удручали, но не более. Он проводил целые дни, запершись у себя в кабинете, и ронял слёзы на чужие диссертации.

Папа расстарался и выбил для этих двух несчастных женщин однокомнатную квартиру у чёрта на рогах, в новостройке.

Туда и переехали в канун Нового года бабушка с Лялей.

В день, когда Ляля пришла в университет оформлять академический отпуск, Каромо сочетался законным браком с Жозефиной, невестой предложенной ему отцом в категорической форме.

Жозефина была крупной темнокожей женщиной, но крупной, крупнее крупного. Её миловидное, по замыслу Господнему, лицо утопало в жировых складках и множествах лишних подбородков.

Когда-то давно, ещё, будучи студентом и живя в Союзе, Каромо попал в цирк на представление дрессированных зверей со звездой, бегемотихой Жужу.

Долго ждали появления царицы бала. Вдруг по рядам волнами пошла вонь, и, вскоре, на сцену вывели Жужу в голубом банте.

Жужу кокетничала, публика бесновалась. И вот этот запах Жужу стал накрепко связан с его отношением к молодой жене. Когда он видел эту женщину, именно обоняние начинало бунтовать и страдать в первую очередь. В ноздрях стояла вонь!

Каромо с первых дней после свадьбы, стал называть жену исключительно Жужу. Как мог, отбивался от супружеских обязанностей, частенько ссылаясь на головную боль.

Жужу свирепела. Она-то отлично понимала, что головная боль – это прерогатива женщины. И Жужу, в конце концов, получала желаемое посредством многоходовой авантюры. Сюда входили алкоголь, шантаж и немножечко разврата.

Удавка семейной жизни давила на Каромо двадцать четыре часа в сутки, и он окунулся с головой в бизнес.

Частенько в его жизни случались женщины, с которыми у него складывались отдельные отношения.

А в ночной тиши он думал о Ляле. Он уже не грыз по ночам подушку, вспоминая о ней, но она осталась в его сердце и в памяти, то ли весенним лёгким облачком, то ли пятнышком тёплого дыхания на морозном стекле.

Он обожал тоненьких хрупких женщин с почти неразвитыми формами, они напоминали ему его семнадцатилетнюю любовь. В своих предпочтениях к субтильным барышням, он рисковал со временем обернуться Гумбертом, но пока всё в жизни его устраивало, кроме тоски по Ляле.

О том, что там, в далёкой и, увы, уже чужой ему стране у него родилась дочь, Каромо узнал из своеобразной туристическо – дипломатическо – эмигрантской почты. Он бродил счастливый дотемна по улочкам Парижа и не мог понять, что ему делать со своей богатой и несчастной жизнью.

Содержание девочек он полностью взял на себя. Каждый месяц Ляля получала через знакомых, знакомых этих знакомых, друзей и незнакомых людей коробки с подарками и объёмистые конверты с долларами.

Люди, которые это всё передавали, рисковали. Но уважение к фамилии Балла перевешивало страх попасться. Хотя риск был минимальный. Среди друзей и знакомых семьи в основном были люди дипломатического неприкосновенного ранга.

Ляля ожила, выбралась из нищеты. Обросла связями. Одета была как королева, знала, кому продавать доллары, и, вообще очень скоро стала в новой для себя элитно-криминальной среде плавать как рыбка в пруду.

Раз Каромо не забыл её, не отказывается от девочки, которую она ему родила, значит, есть надежда, что он все же приедет к ней, и они заживут как семья. Про женитьбу Каромо Ляля не знала, она знала лишь то, что ей рассказал камбоджиец.

Каромо держал в клещах несвободы отец по каким-то своим соображениям. Но Каромо, конечно, найдёт выход. Надо только набраться терпения и ждать.

И Ляля ждала, правда, довольно своеобразно. После родов она поправилась, но ровно настолько, чтобы перейти из статуса подростка в статус молодой женщины с горящими глазами и соблазнительными формами.

Одета Ляля была в такое великолепие, что вслед ей в метро оборачивались всё множество голов подземного царства. Частенько на ней было надето то, чего парижские модницы даже ещё и не видывали.

Когда она впихивала себя в джинсы, как во вторую кожу, надевала тонкую водолазку, умещающуюся в спичечном коробке, и приходила на лекции, весь их курс погибал. И параллельный поток тоже.

Кавалеров у неё было не счесть. И среди них был Витёк из глухого переулка, именно тот, от которого когда-то её спас Каромо.

Он, оказывается, был в неё влюблён с первого курса и весь этот спектакль с нападением был задуман им и его другом с целью познакомиться, напугать, а потом спасти! Но переиграли, увлеклись, не получилось! Зато сейчас Витя готов был взять в жёны Лялю вместе с её шоколадной доченькой, Бэлой.

Ляля рвалась назвать дочку Каромой, после родов она соображала ещё слабее, чем до. Бабушка против Каромы сильно возражала.

– Ты подумай, Ляля! Посмотри внимательно, какого она у нас получилась цвета. И, конечно, дети во дворе будут звать её чёрной коровой, а не Каромой. Да и, может у них, там и нет имени Карома в женском варианте. Девочка и так полу сирота с сомнительным цветом кожи, а тут ещё – Карома!

После долгих споров девочку-мулатку решено было назвать Бэлой. Имя хотя бы напоминало фамилию любимого Каромо Балла.

Год Ляля прожила, разрываясь межу лекциями и дочерью. Бабушка взяла на себя львиную долю забот об их маленькой семье. По вечерам Ляля уходила из дому редко и не надолго. Изредка случались студенческие посиделки, изредка неотвязный Витёк выманивал её в кино.

Когда Бэлочке исполнилось два года, Ляля получила через вторые руки письмо от Каромо, в котором он извещал, что к Новому году будет в Москве по делам. Он просил Лялю приехать с дочкой к нему в Москву.

Ляля собралась в считанные дни и прилетела в Москву исполненная радужных надежд. Главное, чтобы Каромо увидел её, такую красивую и цветущую, что дух захватывало.