Анатолий Шерстобитов - Ссан-ПИВОБУРГ

• Название: Ссан-ПИВОБУРГ
• Автор: Анатолий Шерстобитов
• Жанр: Русское современное

В этой книге барон Миня Хаузин уведен в тень, он стал могущественным Барменом, кто, по сути, мозг и катализатор уникальной кампании превращения дивизии ракетчиков в огромный пивокомбинат, а Райграда в столицу пива евроазиатского материка. Многих патриотов эта гонка разоружения под руководством миротворцев из Пентагона огорчала и грядущую столицу они нарекли уничижительным «Ссан-Пивобург». Станет ли она таковой пока неизвестно, но деятельность гений Бармена обнаружил самую кипучую…

---

Забегая вперед, мы скажем, что пеноклубовцы даже не ожидали какую волну обратной связи они вызовут, редакцию журнала буквально захлестнуло почтой с собственными изображениями и письмами-исповедями от представителей обоих полов.

Член клуба Санёк Трихоманадов предложил рубрику «С бодуна», ибо, как ни крути, а мукам похмелья, неумеренного пьянства подвержены еще очень многие райгорожане. Явно, что наработан опыт, типа бывших алкоголиков, каким надо публично делиться, кооперироваться в борьбе с пороком, лучшей трибуны, чем журнал «Пиво-Во!» не придумать. Ребята разоткровенничались и оказалось, что многие по этому поводу самобичуются в дневниках своих нещадно, Ванек смолчал, но покраснел изрядно, укоряя себя за робость, желание выглядеть почище, ибо стонал на бумагу в такие страшные минуты тоже не раз.

Другой пеноклубовец, Аммиак Закоппьян предложил рубрику «Стань факиром», суть предложения состояла в том, чтобы из показа фокуса, удобного для проведения в условиях бара, можно было организовывать яркое театральное действо, хохму, розыгрыш, пари. Демонстрация Аммиаком нескольких фокусов с бутылками, пробками, спичками и монетами вызвали у всех неподдельный интерес, при этом фокусы были очень просты в исполнении. Без сомнения, заключил Бармен, что вооруженный этими находками читатель журнала гарантировал себе на денек-другой центр внимания в родном баре.

Ванек мысленно подосадовал из ревности, что эта идея изошла не от него, ибо давным-давно в нем вызрела. В его весьма приличной библиотеке энциклопедий, афористики и фольклора немалое место занимала и эта тема. В этот мир приземленных чудес он был безоглядно влюблен и нередко подумывал не без предательского озноба, страха перед Словом, о безоглядном нырке в этот сладкий омут, полного посвящения себя этому делу. Ему нравился этот сплав творчества и волшебного рукоделия, воплощения того или иного замысла в очаровательную сиюминутную иллюзию, сказку, неподдельное восхищение обманутых зрителей. Но именно эта сиюминутность восхищения и помогала ему в минуты предательских сомнений – а-аа, сволота тщеславная, сусальной позолоты хотца, в лицедеи целишь, дешевка! И все становилось на свои места, пелена с глаз падала, магия и чародейство занимали свою законную нишу, прилеплялись у подножия необозримой глыбищи, заоблачного пика, божественнейшего и сладчайшего из ремесел, к каким относится настоящее творчество.

Ванек бесповоротно решил, что в грядущем частном издательском бизнесе он обязательно наладит выпуск оригинального развлекательного журнала, где будут живописаться единенные общим оригинальным сюжетом специфические подборки нужных фокусов, физических и химических опытов, простых, но эффектных. И главное, параллельно с этим будут выпускаться волшебные наборы, реквизит, который помогал бы без усилия воплощать мечту в явь. Больше того, у него уже существовал приличный список зарубежных фирм, специализирующихся на выпуске реквизитов ко многим фокусам. Отталкиваясь от имеющегося производства, он уже плел арматуру сюжетов с использованием многих бытовых интерьеров для разных аудиторий, что уже, по сути, доступный всем домашний театр. Ну а в пивбарах-то все это вершить, развлекаться, сам Бог велел.

Когда Ванек читал описание того или иного фокуса, разучивал его, неизменно, в голове вспыхивали ряд озарений, взломанная и отредактированная заново механика фокуса становилась неузнаваемой, новой. Так, к примеру, он придумал как-то

ФОКУС УСТРАШЕНИЯ, который его даже один раз выручил. Случилось ему однажды коротать время на вокзале небольшой станции. Вскоре, на него навели резкость местные рыцари легкой наживы. Отвязаться от них можно было проще, воззвать к милиционеру, кто, как успел заметить Ванек, безвылазно сидел у кассирши, вел не без успеха ее осаду, но он решил проверить устрашающую заготовку. Его не без артистичности, что основа конспирации, упаковали с флангов и фронта и вежливо предложили сделать взнос на строящийся мавзолей ихнему товарищу, погибшему в неравной схватке с кремлевской коррупцией. Ванек достал из кармана горсть мелочи и выудил самую крупную монету, пятирублевик, подкинул его несколько раз, ударил об стенку, заставив характерно зазвенеть, после чего медленно вытянул руку, пристально вглядываясь в ущемленную тремя пальцами монету, чуть сморщился, что присуще усилию, потуге. Монета в пальцах медленно согнулась под прямым углом, Ванек перехватил ее все также в пальцах и дожал до смыкания половинок, поднес ко рту, обдул звучно, еще пару раз подкинул и протянул артистам. У тех удлинились лица, долго и безуспешно они пытались разогнуть монету, затем не без уважения раскланялись и удалились довольные необычным сувениром. Фокус в арсенале иллюзионистов относился бы к простым – двойная подмена монеты, на копию из свинца и на заранее согнутую…

А Бармен Миня Хаузин восхищенно потирал руки, пять новых рубрик за один подход, творческая плодовитость клуба его всегда восхищала, никаких тебе комплексов и стереотипов. Домой пеноклубцы расходились только после неоднократных окриков уборщицы, кому надо было засветло навести порядок в помещении.

Дед Мокей, Великий Кучер

Ванек и Куян жили в одном микрорайоне «Полтавка», за квартал друг от друга. С Полтавки, казачьей станицы, Райград когда-то и начинался. Поставят наши друзья машину в гараж и по пути непременно присядут на лавочку к деду Мокею, кому внучкой приходится Пр-ревышевсего. Деду 103 года, но странный субъект, время где-то в области его шестого десятка словно забыло о нем, перестало усушать и гнуть, что повально проделывало с прочими. Всю жизнь он, безоглядно влюбленный в лошадей, проходил в кучерах. Мокей считал это за удачу в жизни, ибо бесповоротно знал, что спокойно и безмятежно жить в этом суматошном мире может только мудрый лакей болвана.

Рослого, статного и по сей день стройного казака наперебой зазывали к себе тщеславные чиновники, что выезд им гарантировало весьма внушительный.

Многих суетных, бурлящих энергией начальников возил дед Мокей, все они давным-давно успокоились и прописались во цвете лет на погосте. Быстро робить, уродов родить, любил приговаривать Мокей на желание иных из них перевести экипаж в галоп. И на его ослушание никто, как правило, не гневался, уж очень внушителен был кучер, академик узды-вожжи да и только.

Его кучерство помогло ему при расказачивании, своевременно ушел в Китай, при раскулачивании, когда он, ошарашив станичников, пришел и добровольно сдал вечно алчному отечеству «излишки» скота, кобылу с жеребенком-сиголетком и корову, оставив себе трехмесячную телочку и дойную козу. А через неделю заработали чудовищные жернова репрессий, костяк самых толковых и работящих казаков сгинули в необъятной тайге Зауралья и Сибири, успокоились в братских могилах «стройки века» Магнитки.

А кучера Мокея оставили даже в своем дому, какие казаки понастроили себе крепкие, добротные. Они и до перестройки дожили под вывесками всех основных казенных помещений в Райграде, многие успешно приватизированы и обратились в бойкие лавки, но никому из потомков владельцев даже в голову не приходит подать голос в защиту собственных прав. Хотя можно. Не надо, в крови у них датчик есть неусыпный, дедами взращенный, кто диктует, не высовывайся, придурок, подравняют, изотрут в пыль, с жерновов упомянутых еще досе, мол, наша костная мука не выветрилась. Так и косят посильно, если умишком чуток подхарчились, под дурачков и кучеров, кем вовремя деды не прикинулись, к обочине жмутся, а мимо экипажи один роскошнее другого, быстрые-быстрые, в галоп, в галоп, глаз не успевает фиксировать. А жернова, знай себе, поскрипывают неустанно, работы у них всегда невпроворот.

Куян доложил деду Мокею обстановку с пивоконверсией.

– Знатный заворот, – кхекал старик, чиркая на земле клюкой ему одному понятные знаки, – оно всегда так было, кто проворнее, тот и довольнее. Мягко уж очень стелют ребятки, а ведь они из тех, кто топора на свои руки не уронит. Опять торопышность в себе обнаруживаем, судороги, разве так обстоятельность в деле придет, в рывках да шараханиях нет места крепкому обмозгованию. Снова мы рябее суслика, голосистее сверчка, а в карман хвать, там опять в горсти дыра. Все мы ждем чужую догадку, а с нею денег кадку. Торопышность, на мое разумение, ребятки, уловка лукавых да скудоумных, пока они мельтешат, их не разглядишь, шум, гам, тарарам. А ухвати его за шкварник, останови для пристального рассмотрения, и ахнешь, и этот нетопырь нас в узде водит?! Сколь времен да царей с их свитами на Руси не меняется, а самый наисвятейший промысел остается прежним – дери с народа три шкуры, да распинай погромче, что четвертую не дает.

Метров за шестьдесят от дома Ванька как всегда встретил Рома, кот трехшерстного полосатого окраса, взбежал по спущенной руке, стал прохаживаться с плеча на плечо, щекоча мехом щеки, ноготками покалывал умеренно, что выпускались по блаженству. Во дворе заскакал Буян, взбрехивая и прискуливая, в предвкушении прогулки. Мать, выставляя ужин, упрекнула за позднюю явку. Прибежал дружок, Данилка, соседский мальчишка, отрапортовал об исполненном задании. Ванек доверял ему довольно часто изготовление приветственных адресов, портретов, макетов печатей-штампов… Укажет вариант текстовой части, вид рамки-виньетки, и Данилка играючи монтирует-ретуширует на компьютере нужное, делает распечатку на принтере, ламинирует-фольгирует картинку. Восторгу мальчишки нет границ, мало кто из его сверстников в двенадцать лет к столь серьезному делу прислонился, к тому же Ванек под эту сурдинку подсовывал ему обновки за помощь, то кроссовки, то курточку, следил, что из гардероба пацанчика совсем уж ветшало, подкармливал регулярно, ибо Данилка безотцовщина, в семье уже пятый, а мама все серьезнее и серьезнее пьет, не до воспитания. Пятерых же нарожала с расчетом на хорошее соцпособие, какое исправно получала и пропивала.