Елена Дымченко - Житие борзого. Повести и рассказы

• Название: Житие борзого. Повести и рассказы
• Автор: Елена Дымченко
• Жанр: Русское современное

Глубокие и трогательные повествования о безграничной любви и преданности, о сострадании, о жестокости и предательстве, о взаимоотношениях людей и живущих рядом с ними живых существах. Пронзительные и вместе с тем мудрые, психологически выверенные рассказы проведут вас через целую череду жизненных обстоятельств и не оставят равнодушным.

---

Он не понимал куда делся Сокрушай и почему его добрый хозяин не придет и не приласкает его. Всегда они были рядом с ним и так было всегда, сколько он себя помнил. С ними было связано все – день и ночь, сон и явь, радость и боль Они были неотделимы от его жизни и занимали в ней все свободное пространство, не оставляя места для тоски и одиночества. И вот их нет рядом и эта пустота заполнялась черным, горьким, густым как патока одиночеством. Он еще не мог до конца поверить в то, что остался совсем один, он ждал. Малейший шорох не ускользал от его внимания, его нервы были напряжены до предела и сердце отзывалось радостным, беспорядочным стуком каждый раз, когда его чуткое ухо улавливало приближающиеся к закрытой двери сарая шаги. Но каждый раз разочарование снова и снова сдавливало в жесткий кулак его сердце.

Сквозь щели старого, дырявого сарая, который теперь стал его домом, он видел как день сменялся ночью, иногда сквозь длинные щели на него капал дождь, а позже и снег. Он подходил к дверям, всегда закрытым снаружи, ложился и ждал, ждал, когда придет его настоящий хозяин и вернет ему прошлую жизнь. Время шло, но хозяин не приходил. То чувство одиночества, вкравшееся как будто ненадолго в его душу, теперь прочно поселилось в нем и заполнило собой весь мир, отравляя все вокруг. Для Коротая все было пропитано этим ядом. Он видел сквозь призму одиночества, пища приобрела горьковатый вкус одиночества. Ему постоянно снился один и тот же сон, в котором он пытался выбраться из огромной, все засасывающей в себя черной воронки, но сил не хватало и она алчно чавкая, все-таки засасывала его в свое клокочущее, яростное нутро – и это было одиночество. Просыпаясь, он нервно вскакивал и начинал отчаянно, исступленно, до полного истощения своих и так слабых сил кружить по сараю, отчаянно ища выхода своему страху и ужасу, но выхода не было. Его охватывало болезненное, страстное желание оказаться рядом с тем, кто мог спасти его от этого поселившегося в нем страха и безысходности.

От постоянного ожидания он стал нервным, в нем, незаметно подкравшись, с каждым днем все больше и больше росла горькая обида на хозяина. Сначала она только изредка заглядывала в его душу, как бы присматриваясь и приноравливаясь, но с каждым днем все чаще и чаще наведываясь, она однажды вцепилась, наконец, железными когтями в его истерзанное ожиданием сердце и вырваться из ее когтистых лап обессилившей душе Коротая уже не удавалось. А та, почувствовав, что жертве уже не вырваться, безжалостно терзала и рвала его истекающее кровью сердце. Пытаясь освободиться от этой пытки, Коротай неистово метался по сараю, доводя себя до полного изнеможения, и только тогда, полностью обессилив, он мог уснуть и на несколько часов освободиться от этой пытки.

Глава 7. Анюта

Однажды дверь сарая, взвизгнув ржавыми петлями, рывком распахнулась и в проеме ее появился огромный, бородатый мужик. От него шел неприятный запах. Коротай не любил людей с таким запахом, этот запах нес в себе опасность.

Мужик стоял, покачиваясь и пьяно ухмыляясь, и неотрывно смотрел на пса. Взгляд его налитых кровью глаз был полон слепой ненависти. Сразу, кожей почувствовав угрозу, Коротай резко подобрался, шерсть на загривке встала дыбом, губы нервно поддергиваясь обнажили крепкие, чуть желтоватые зубы. Он глухо, утробно зарычал.

– Ах ты, ублюдок, еще не сдох? Живучий гад. – услышал он тот самый грубый голос, который давно уже его тревожил. Мужик говорил с трудом, запинаясь на каждом слове. Казалось, он захлебывался собственной слепой злобой.

– Значит, Анька, выходила тебя, стерва. Ну и стерва!

Мужик вдруг пошатнулся и чуть не упал, потеряв равновесие, но с трудом справившись со своим огромным, непослушным телом, он выпрямился и, прислонившись к косяку, грязно выругался.

– Папа! Папочка, не бей его, пожалуйста!!! – дрожащий голосок был на грани срыва, он звенел, в нем было столько боли и отчаянья, что Коротай зарычал громче.

Светловолосая девочка лет двенадцати, слишком маленькая и тщедушная для своего возраста, вбежала в сарай и резко остановилась, не решаясь близко приблизиться к отцу. Ее глаза были полны слез, губы дрожали, худенькие руки тряслись – она очень боялась своего отца, особенно в те дни, когда он был пьян.

Трезвый он был мрачен и молчалив. Бывало, что за весь день от него никто не слышал ни слова. Ее он почти не замечал. Когда Анюта была совсем маленькой, пухленькой, розовощекой крошкой с парой тоненьких, смешных косичек, она иногда смело забиралась к нему на колени и старательно пыталась пухлыми ладошками разгладить его всегда собранный в морщины жесткий лоб. Ей это удавалось на какое-то мгновение, но стоило убрать руки, как морщины снова возвращались на место, делая лицо отца таким неприветливым и недобрым. Тогда эти ее попытки иногда даже развлекали его. Он смеялся и глаза его улыбались и это делало его моложе, он даже казался красивым.

Но те времена давно прошли и она уже давно не видела, чтобы отец улыбался. Морщины на его лбу стали резче и глубже, и ее ладошки уже не смогли бы их разгладить. Отец стал пить, сначала понемногу, но очень быстро втянулся и неделями глушил водкой какую-то свою неизбывную тоску. В эти дни он будто зверел. Глаза его мутнели на почерневшем лице, казалось, что он становился слеп. Он как будто взрывался черной яростью и она неистовой лавой истекала из самых глубин его темной души. В эти дни он ненавидел все и всех и ждать от него сострадания было бесполезно. Эта ярость делала его слепым и глухим ко всему. Матерно ругаясь, он вваливался в их затаившейся в страхе дом и беда была тому, кто попадал ему под пьяную, тяжелую, мужицкую руку. Чаще всего он отводил душу на своей рано постаревшей, слезливой жене. Анюта в такие черные дни старалась на глаза ему не попадаться, благо, что он редко про нее вспоминал После такого запоя, несколько дней промучившись тяжелым, жестоким похмельем, он становился угрюм и молчалив. Иногда, правда, это бывало очень редко, приходя домой, он, отводя глаза, воровато совал ей в руку шоколадку или иную сладость. Он, как будто, стыдился своего доброго порыва. Слова благодарности застревали у нее в горле. В такие моменты, ей хотелось подбежать к нему как раньше, забраться на колени и разгладить его глубокие морщины, увидеть забытую улыбку в его глазах. Но она не смела, никогда не смела. Она очень хотела любить его, но он не позволял ей этого.

В один из таких трезвых дней он и привез этого большого, невероятно красивого и совершенно беспомощного пса, а через несколько дней он опять запил по-черному и начисто забыл про собаку.

Анюта всегда была равнодушна к собакам. В их поселке они были маленькие, кривоногие и неказистые. Собираясь стаями, они слонялись по поселку, иногда, как будто взбесившись, неистово, брызгая слюной облаивали случайных прохожих, сатанея от собственной смелости. По одиночке же они были тихи и пугливы. Девочка не обращала ни них особого внимания и не испытывала к ним никаких нежных чувств.

Когда отец, внес эту собаку в сарай и осторожно уложил ее на солому, она сначала просто боялась подойти близко, но уходить ей почему-то не хотелось

Пес был такой огромный, как теленок. Он лежал без малейшего движения и только еле слышное дыхание говорило о том, что он жив.

– Голову он расшиб, видишь кровь? Может выживет, хотя вряд ли. Ты присмотри за ним, дочка. – такой длинной фразы она никогда не слышала от отца.

Он ушел и они остались вдвоем – огромный беспомощный пес и маленькая девочка, в чьих слабых руках находилась теперь его жизнь.

Выждав немного и убедившись, что собака не пытается тут же встать и загрызть ее, Анюта стала предельно осторожно, маленькими, несмелыми шажками приближаться к нему, готовая в любой момент сорваться и спастись бегством. Пес лежал также неподвижно, как и прежде. Ей понадобилось почти пятнадцать минут, что бы преодолеть расстояние в пять шагов, разделявшее их. Пес не двигался. Зная, что вряд ли он броситься на нее с закрытыми глазами, она не отрывала встревоженный взгляд от его закрытых век, но они даже не вздрагивали. Собака была без сознания.

Преодолев, наконец, это расстояние она встала совсем рядом и стала смотреть на него. Она вдруг забыла свой страх. Красота собаки поразила ее. Все в нем понравилось ей сразу. И эта длинная, узкая голова, и это крупный черный нос, до него хотелось дотронуться – он, наверно, мягкий и гладкий. Его невероятно длинная спина очень ее заинтересовала.

«Какой он должно быть длинный, когда стоит, и ноги какие длинные, удивительно!»

Но больше всего ей понравилась его псовина – такая белая и густая. На горбатой спине она кудрявилась коротким упрямым завитком, на задних ногах завивалась кольцами и была на удивление длинной. Осторожно, кончиками пальцев прихватив одну прядку, она оттянула ее настолько, насколько хватило ее решимости. Такой длинной шерсти она не видела еще не у одной собаки. На голове и лапах, шерстка была коротенькой, плотно прилегала и казалась атласной Набравшись смелости, дрожащей рукой она слегка коснулась завитков на его спине, они были упругими и в то же время мягкими. Пес не шевелился. Не отрываясь, она тревожно наблюдала за его веками, готовая в любой момент отскочить, а сама рукой осторожно провела по его спине. Убедившись, что это безопасно и совсем осмелев, она легкими, едва ощутимыми движениями все гладила и гладила Коротая.