Максим Васюнов - Следы ангела (сборник)

• Название: Следы ангела (сборник)
• Автор: Максим Васюнов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2017

Герои этой книги – знаменитые и безвестные, богатые и бедные, пожилые и молодые, но все очень счастливые люди. Тайна их радости настолько же сложна для понимания, насколько и проста – им удалось увидеть Бога. Для кого-то встреча с Ним в земном мире стала неожиданностью, а кто-то об этом искренне и долго молился. Иным понадобилось чудо, чтобы уверовать во Христа, а кому-то хватило созерцания заброшенного сельского храма… Но каждый из них теперь знает, что Любовь есть. И что ангелы оставляют следы.

В сборник вошли интервью Дмитрия Дюжева, Захара Прилепина, Алексея Петренко, Екатерины Градовой, Алины Покровской, Галины Яцкиной и других.

---

Батюшка сразу понял, откуда бодяга в деревне берется. Бодяга – это вроде как водка, только не настоящая, дешевая, и с нее люди понемногу травятся, а потом и вовсе вымирают. Ну, как тебе объяснить, Илюша, это вот, как если молоко разбавить водой из лужи и продавать под видом молока. А цыгане-то те, что наше-то село гадостью этой снабжали – будь она неладна, столько душ погубила – они к тому времени лет уж пять как поселились у нас на окраине. Это вот, когда вы въезжали в село, так по леву руку их дома раньше стояли. Хозяйство они тогда развели, будь здоров, хоромы отстроили – ты что! Лучше всех жили! К ним мужики как за хлебом каждый день ходили, и не по разу. Да и не только окаянную эту продавали они. Они же парней наших на наркотики подсадили, человек шесть мы в те годы схоронили. Те, кто в город не уехал из молодых, те то и дело к цыганам захаживали. Где подзаработают, подворуют, деньги появятся – к ним за этим делом сразу. Кто просто баловался иногда, а были те, кто каждый день, как мужики водку, брали. Нет уж никого из тех, кто наркоманом-то стал в итоге. Вовка Белозеров, Натальи Ивановны, директора школы сын, в восемнадцать помер, Санька Крюков в семнадцать, а брат его двоюродный так и вовсе прямо на крыльце у цыган откинулся. Весь пеной белой истек мальчишка, ох, страшное дело. А милиции хоть бы хны, да и не видали мы в ту пору милиции никакой, а какую видали, так только у ворот цыганских если. И они к ним приезжали за покупками-то, сволочи.

Батюшка и сам в милицию обращался по поводу цыган, а там только обещают, говорят: все знаем, расследование проводим, мол, не суйтесь. Да и сам отец Никодим с цыганами сколько раз заговаривал, а заговаривал-то необычно, тоном, каким от него никто и не слыхивал, жестко так говорил, как только и нужно с нелюдями. Вот, веришь, нет, лаял на них так, будто чертей из них выгонял, всем вокруг страшно становилось. Да и дома он у них бывал. А они проклятые ему все в церковь деньги несли, да иконы дорогие, они вроде как тоже нашему-то Богу молятся, иконы-то он их брал, а деньги нет, один раз даже сжег пачку денег цыганских, при них прям и сжег. «Вы, – говорит, – что хотите? Прощенье Божье купить?» – «Да на благое дело, на царствие Божье, – клялись цыгане, – Ты нас знаешь, мы люди честные, и без Бога никуда мы». – «Молиться молитесь, но деньги свои мне не давайте, на души погибших от вашей заразы искупления не купишь, все сами понимаете, не дураки».

Цыгане спорили сначала, да потом умолкали. «Вот то-то и оно, не будем в храме ругаться», – говорил он ласково. А вне храма, я уж тебе говорил, как он лаял на них.

И вот однажды, смотрим мы, отец Никодим из дома вышел без рясы, в штанах черных, да в рубахе какой-то, застегнутый весь. И Гришка, афганец, майку свою полосатую напялил. Сели на паперти, о чем-то кумекают, потом зашли в храм, помолились коротко, да пошли по дороге как из деревни. Ну, мальчишки за ними, посмотреть, куда это поп с Гришаней вырядились. А те прямиком к цыганам. Дело ясное – и этих греховники соблазнили, пацаны аж присвистывать стали от удивления, Гришка-то понятно, чего с него взять, но батюшка-то – все разговоры его о грехе тьфу, получается? Да и побежали по родителям – новость-то сообщать, что отец Никодим цыганам продался, а мужики-то, как услышали, сразу поняли, чем дело пахнет, кто посмелее – побежали сразу к хоромам-то. Да и я услышал от соседей когда, тоже бегом туда.

А отец Никодим, это уж потом Гришка рассказывал, как к цыганам-то вошел, так сразу и принялся там все громить, бутылки все поразбивал. Ну, на него, конечно, давай прыгать тут же цыганята, черти, взрослые-то стояли сначала, как столбы, понять ничего не могли. Парни цыганские крепкие, в глазах костер, в кулаках силы немеряно, да только отец Никодим с Гришаней всех их быстро растолкали, распихали, и – дальше громят… А у цыган там целый завод, и чего только нет, и бодяги этой ящиками, и порошки, и шприцы, и чего только еще нет, все открыто, ничего не боялись барыги-то черномазые. Батюшка-то наш и потоптал все, да в печку позакидывал. Тут уж, ясно дело, и взрослые очнулись, договориться сначала пытались – они все договариваться страсть, как любят – говорят, мол, видим, что ты не батюшка вовсе, а, видимо, из городского отдела прислан, уважаем тебя – сколько денег хочешь? Тут батюшка – это Гришка все рассказывал, не я выдумал – и говорит цыганам, что да, не как священник я к вам пришел, но и не мент я. Как простой мужик пришел, который Афган вдоль и поперек исколесил и столько этой наркоты пожег, и стольких поубивал за нее, да и похоронил стольких ребят из-за порошка этого окаянного, что им, цыганам, теперь здесь жизни не даст, так что, де, убирайтесь по-хорошему. Вот что сказал, понял, да?

Тут-то цыгане и завопили – они все барыги-то, когда силу чувствуют, вопят как дети малые. Да больше от страха тогда-то заголосили, поняли, что договориться с русским мужиком Никодимом не получится, и что денечки их бизнеса сочтены. Голосят, голосят, а Гришка видит краем глаза – старшой у них под кресло полез куда-то, да только и успел подбежать к нему, да ударить, а у того в руках пистолет был, ровно Гришка успел его огреть, секунда в секунду, а так бы и стрелять небось начал. Ну, тут цыгане видят – старшего уж в расход пустили, терять нечего, все стенкой и лезут на наших-то. А те, знай, отбиваются.

Мы к этому времени уж подбежали, помню: на нас прям из окна цыган вылетел, ревет, как пятиклассница, весь в крови, а в доме шум, все бьется. Мы в дом, помогать, ага, а там чего уж помогать-то? Отец Никодим с Гришкой уж и выходят, кровь стирают с себя, им, ясное дело, тоже досталось. Хозяева вслед только и орут, что убьют, зарежут, проклинают.

«Вы чего, мужики?» – наши-то спрашивают у Гришки с батюшкой. «Да ничего, молодость вспомнили вот с братишкой», – это Гришка отвечает. «Я вам так скажу», – это уже отец Никодим, – Я так вижу: дома цыганские сгорят сегодня ночью». Громко так сказал, чтоб цыганам слышно было. «Но мы с вами тут не виноваты. А то, что вы прибежали, – а тогда человек восемь прибежало мужиков, – за этот порыв зачтется вам. А теперь по домам идемте, нечего тут антихристам глаза мозолить».

Разошлись.

Понял ты, нет, батюшка-то наш воевал! Потом уж Гришка рассказывал, что отец Никодим в ВДВ служил, капитаном, позывной у него был Фарисей. Гришка, когда был на афганской, слышал, говорит, легенды все ходили о каком то Фарисее, мол, жесток был настолько, что за его голову сто тысяч долларов мусульмане давали. Во как! Да только на войне Гришка с ним не виделся ни разу, а вон оно как вышло-то, где пересеклись. Может, и выдумал Гришка, или додумал чего, но это уж неважно, теперь другие легенды про Фарисея ходят, о его значит служении не Родине, а небу. Понимаешь, какая штука?

А дома цыганские в ту ночь и правда вспыхнули, по всей деревне пепел летел, все у них подчистую сгорело, сами-то барыги ушли куда-то, слухи ходили, в Лебедке осели, это за сто километров отсюда. К нам, Слава Богу, носу больше не показывали. Но отомстить один раз пытались. Я вот думаю – может, и не их рук дело? Да как не их! А кому больше-то? Да и случилось это как раз через неделю.

Бабка Анна пришла, села осторожно на кровать, вопросительно посмотрела на мужа.

– Да я про отца Никодима рассказываю, Илюшка вон фотокарточку увидал.

– И то дело, я за него каждый день молюсь, да все молимся за него, церковь-то нашу он отстоял, да и мало что ли добра-то сделал в тот год, послал же Бог нам ангела, это явно Куделиха, бабка моя богомольница, вымолила нам его на покаяние… – Она и больше бы наговорила сейчас, но только дед ее обрубил – приревновал, может, что внимание внука на себя обратила.

– Баба, а как цыгане отомстили? Деда говорит – они отомстили как-то?

– Да не смогли они, тут Боженька чудо явил… – У бабки глаза просияли, и морщинки от них – как дождики новогодние по лицу. Помолчала она немного, что-то помекала, как бы слова подбирая, но сыграла женская мудрость: – Ой, да чего я буду в разговоры ваши мужские лезть, деда вон тебе все и расскажет, а я пойду, блины заведу. Да и вы бы шли хоть в огород что ли, чего дома то сидеть, дед? Иди внуку хоть журавля старого покажи…

– Ну, закудахтала, старая, – взъелся было Бояров, но быстро остепенился – все-таки внук рядом. – А то и, правда, пойдем Илья хоть за огород сходим, пока солнце не ушло.

И пошли дед с внуком на улицу.

– Ты мне, отец, воды наноси вечером, а то кадушка пуста совсем. – Успела крикнуть вдогонку бабка.

Михаил Афанасьевич с мальчишкой миновали небольшой двор с баней и высокой конюшней за ней, прошли сложенные вдоль забора дрова – поленницей это в деревне зовется, а за поленницей-то у Бояровых как раз вход со двора в огород был.

– Вот, внучок, сейчас я тебе покажу, где твои любимые помидоры с картошкой растут, а то ешь, а, небось, не знаешь, чего откуда берется…

Огород у Бояровых был небольшой, но вмещал в себя целый райский сад. Половину площади занимала картошка – ну, это в русских огородах дело обычное – а как же, скольких она, родимая, от голоду-то уж спасла за один только двадцатый век. А на той половине, где картошка не росла, стояла высокая теплица с помидорами да огурцами, рядом раскинулась грядка с капустой, еще грядка поменьше – с морковью, и еще несколько маленьких – под зелень разную, кабачки, да клубнику.