Елена Раскина - Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице

• Название: Три любви Марины Мнишек. Свет в темнице
• Автор: Елена Раскина
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906716-66-8

Ее осудили как «воруху и колдунью». Ее проклинают как жену «царей» – самозванцев и виновницу Великой Смуты, залившей кровью Русскую Землю. Марине Мнишек пришлось увидеть гибель всех, кто был ей дорог, – мужей, возлюбленных и малолетнего сына, повешенного за преступления родителей. Она сама обречена умереть в темнице, до дна испив чашу бед, скорби и отчаяния. Но Господь не оставляет раскаявшихся грешников – и, пройдя все круги ада, очистившись в бездне мук и страданий, Марине суждено обрести новую любовь и чудесное спасение…

По официальной версии, «воровская женка Маринка сама собой от тоски померла» в тюремной башне. По легенде – вылетела из-за решетки, обернувшись сорокой. Но на самом деле все было совсем не так. Хотите знать, кто стал последней любовью Марины Мнишек и спас ее от верной смерти? Читайте этот захватывающий и трогательный роман, в котором она впервые изображена не кровавой злодейкой, а несчастной женщиной, ставшей жертвой собственных страстей, жестокой судьбы и беспощадного времени, которая заслуживает не проклятий, а жалости и прощения…

---

– А нянька с кормилицей как же? Они про подмену Битяговскому донесут… Как пить дать, донесут…

– Пить дать? – удивился сэр Джером. – Зачем пить дать? Вашим людям нельзя дать слишком много пить! Они от этого делаются совсем crazy! Надо дать им money, денги… Много money! Будут молчать!

– Где же мне эти мани-мани взять, друг Джером? Совсем обобрал нас шельмец Битяговский. Скоро по миру пустит…

– У меня взять, my lord, – предложил Горсей. – Я дам. Ради prince. Он – надежа России и Англии.

– Ишь, куда загнул! Англия тут с какого боку припека?

– Когда prince станет король, Англия и Московия будут дружить. Будут много торговать!

– А не грех ли это – мальца Ванятку заместо царевича под смерть подвести? Душа ведь у мальца безвинная… Жалко мальчишку!

– Грех, my lord, великий преступлений. Но за prince нас Господь простит… Иначе – prince погибал!

– Возьму грех на душу… – решился Нагой. – Жалко Ваньку, но, видно, ничего не попишешь. Такова, видно, его судьбина злая… А может, и честь великая, мука смертная, за которую на том свете зачтется! За други своя погибнет, за наследника престола московского.

Вдруг Афанасий Федорович глубоко задумался и посмотрел на хитроумного англичанина с сомнением:

– Ну спасем мы царевича, Ванятка за него лютую смерть примет… А что потом? Дальше-то как, башка твоя аглицкая, мудреная? Все думать будут, что царевич погиб! Как мы с тобой опосля правду раскроем? Никто нам не поверит! В лицо засмеют!

Нагой ждал от Горсея немедленного ответа на свой вопрос, но сэр Джером долго молчал, потягивая старый добрый эль. Потом закурил трубку (ох, богопротивное зелье, мерзкое – табачище этот!), пустил чуть ли не в лицо Нагому клубы противного, тошнотворного дыма. Афанасий терпел, ждал, когда Горсей придумает что-нибудь ловкое, надежное. Он ведь всегда придумывал…

– У нас будут до-коза-тиельство! – сказал наконец Горсей. – Facts! Малшики поменялись крест. Когда мы спасти и увозить prince, крест надо вернуть. Этот крест есть до-коза-тельств! What the goat has in common with proof?! Barbaric language!!![13] My queen Elisabeth знать правда… Вы, my lord, знать правда… Our brothers – знать правда. Our queen Mary – знать правда. Можно сказать правда вашим friends. Afterwards, not now. Спрятать принц, увезти… For the long time! Пока не станет болшой. Потом – вернуть и говорить правда.

– Где ж его спрятать? Царевич московский – чай, не иголка в стоге сена!

– Какой сено? При чем тут сено? Что есть сено? Трава? Зачем иглу прятать в трава? – удивился Горсей.

– Трава, трава… – подтвердил Афанасий Федорович. – А зачем иголку в сено прятать – ты все равно не поймешь, башка ты аглицкая! Скажи только, где царевича прятать будем?

– На ваш Север, – ответил Горсей. – Вологда, Архангельск… Прятать в монастырях, у монахов, пока не станет болшой… Сначала ты prince ко мне на двор привезешь, а я его на Север буду повезти. Тайно.

– Тонкую ты пряжу плетешь, друг аглицкий… – усомнился Нагой. – Да как бы нам с тобой в ней, как в паутине, не запутаться! Может, угличан на бунт подговорить?! Убьем Битяговского и присных его да в Кремле от людей Годунова затворимся.

– А правитель Boriska Федорович послать против вас стрельтси, – резонно возразил Горсей. – А потом забрать принц в Москву. Тебя с братьями – в острог или казнить. Queen Mary – в монастырь. Prince в Москве отравить. Нужно быть хитрым, пере-хит-рить…

– Да разве позволит государь Феодор Иоаннович своего брата младшего в Москве отравить?

– Ваш государь Феодор очень слаб. Болен… Как это говорят французы: très mal á la tete. Очень больной на голова. Он не мочь ничего. Он не спасти маленького prince.

– Ладно, Джером, голова ты заморская… – с тяжелым вздохом сказал Нагой. – Твоя правда… По рукам! Будем Ванятку на смерть готовить.

Он крепко сжал Горсею руку и крикнул:

– Эй, скот в юбке, или кто ты там, ходь сюда, разбивай!

– James, come in! – крикнул Горсей.

Снова вошел здоровенный шотландец. Сэр Джером жестом показал ему, как в Московии разбивают руки спорящих или о чем-то договорившихся людей.

– Это есть «по рукам»! – объяснил Горсей шотландцу. – Break!

Шотландец довольно хмыкнул и так сильно треснул Нагого по кулаку, что Афанасий Федорович скривился от боли. Но попрекать «скота в юбке» не стал – сам ведь ему велел по рукам хозяина с гостем трескать. Джеймс же почувствовал себя отомщенным. Вышел из горницы с довольным смехом, скотина этакая, бабой одетая!

А Горсей утешил Нагого:

– Ничего, my lord, заживет… как это у вас говорить… до свадьба!

Угличский кремль, 1591 год

Ванятка Истомин был сиротой – ни отца, ни матери. Сколько себя помнил – состоял при царевиче Димитрии. Товарищем для игр, названым братцем. К этому Ванятка давно привык и гордился своей участью, как высокой честью. Но вскоре после приезда в Углич Битяговского стали происходить и вовсе странные вещи: царевича все время куда-то отсылали или прятали в дальних комнатах, а Ванятку одевали в богатое платье и в таком виде позволяли гулять по двору. До Битяговского вскоре дошел смутный слух, что царевичева дружка, простого дворового мальчишку, Нагие зачем-то рядят в дорогое платье. Принес эту новость Оська Волохов, кормилицын сын, но Битяговский сначала ему не поверил: да и кто поверит вечно пьяному недорослю, который день-деньской слоняется без дела и лузгает семечки?! Оська, однако, твердо стоял на своем, и Битяговский отправил во дворец, к царице с царевичем, своего сына Данилу да племянника Никиту Качалова – проверить, что и как.

И сын, и племяш согласились идти с неохотой (особливо Данилка от батюшки, словно кобель поганый, отбрехивался!) – знали они, что Нагие с ними откровенничать не станут, а скорее всего и вовсе выставят вон. Москва им не указ, они и на Битяговского-то зубы скалят, князьки удельные! Век бы их не видать, да и щенка ихнего – тоже! Один щенок али два – какая разница! Можно и двоих убить, коли боярин Годунов прикажет.

Нагие Битяговского-младшего да Качалова все-таки пустили: не осмелились выкинуть вон московских служилых людей. А на расспросы их ответили, что, мол, да, есть такой дворовый малец Ванятка, но никто его в царевичево платье не переодевает, нет во дворце такого обычая, чтобы холопов в царское платье рядить. «А где этот Ванька ныне обретается? Покажите!» – потребовал Качалов. «Показать немедля!» – поддакнул Данила.

Но Афанасий Федорович Нагой ответил, что ему недосуг за дворовым мальчишкой следить, болтается где-то, видно. Может, на Волге, а может, еще где. Хотите – сами ищите! Качалов порыскал по горницам, а Данила походил за ним, создавая видимость усердного поиска. Ванятку они, конечно, не нашли. Так и ушли ни с чем.

Кроме Осипа, сынка няньки Волоховой, доносчиков среди угличан не было. Кормилица Арина Тучкова служила царице Марии Федоровне верой и правдой, а прочие дворовые люди считали своей честью и долгом оборонять царевича. Они не лезли в дела Нагих, не наушничали, с дьяком и его людьми в откровенные разговоры не вступали. Если кто из них и видел, что Нагие с матушкой-царицей прячут царевича в дальних палатах, а гулять выпускают Ванятку Истомина в богатом платье, то молчали про то крепко.

Может, кто из угличан и догадывался, что Ванятке придется за царевича пострадать. Но дело это святое – за царскую особу жизнь отдать! Кормилица Арина Ванятку жалела, да и царица-матушка Марья Федоровна тоже немало слез над судьбой мальца пролила. Душа-то безвинная, младенческая! А что поделаешь – царевича еще жальче! Сохранить Димитрия надобно – для России! Сам же Ванятка об участи своей будущей страшной ведать не ведал и считал игру в переодевания и прятки, которую затеяли с ним взрослые, приятной и веселой забавой.

Наступили для Ванятки веселые дни, наполненные интересной и новой игрой: все ему кланялись да с дороги сторонились, иные даже «батюшкой» величали. Одевался он в то же, что и царевич, чисто да красно! Сидел за столом на высоком царевичевом стульце, и служили ему за трапезой кравчий[14] с расторопными слугами. А уж какими яствами баловали мальца – и пряниками в меду, и плодами заморскими сушеными, сладкими, и орешками всякими, и прозрачными желтоватыми сахарами! Потом их же дружку Митеньке, царевичу, в покои кушать носили…

Но забавнее и потешнее всех был странный белесый долговязый человек, которого привез Афанасий Федорович Нагой, одетого в мужицкий кафтан с чужого плеча и зачем-то с обманной бороденкой из мочала. Звали его Еремкой Горшим, а говорил тот Еремка и вовсе смешно: слова корявил, приквакивал да прирыкивал. Шут, верно, подумал было о нем Ванятка, да после скумекал: лекарь, должно быть, иноземец родом. Был он к Ванятке добр, все о здоровье расспрашивал, не болит ли, покушавши, животик, головка не туманится ли (а с чего бы – с таких-то харчей знатных!), заставлял язык показывать да глаза зачем-то смотрел, веки пальцами распялив. Царевича Митеньку он точно так же пользовал и перед едой заставлял обоих мальчиков проглотить какую-то маслянистую горькую водицу из склянки. Очень уж на вкус она была противна, но Еремка Горший им такие смешные рожи при этом корчил да забавные штуки из своего кожаного ларца показывал, что мальчишки только смеялись да пили.