Татьяна Норкина - Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая

• Название: Пять синхронных срезов (механизм разрушения). Книга вторая
• Автор: Татьяна Норкина
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9909638-7-0

Вторая из пяти книг воспоминаний о Москве рубежа семидесятых-восьмидесятых годов – правдивое и ценное историческое свидетельство, основанное на прекрасной памяти автора, на письмах-документах. Экскурсы в ещё более прошлое и в будущее, т. е. в сегодняшний день, придают повествованию своеобразную объёмность и глубину.

О нашем прошлом, таком давнем-недавнем, рассказано ярко, талантливо, с обжигающим пристрастием. Автор вспоминает, как мы жили, о чём думали, какие книги читали. Студенческая жизнь в столице, вдали от родительского дома показана правдиво, подробно, с любовью. Пять книг, а перед читателем уже вторая, есть достойный панегирик пушному клеточному звероводству – утерянной, никому не нужной сегодня отрасли сельского хозяйства – а была она престижной; эта трудная работа была нужна государству и сравнительно хорошо оплачивалась.

Столпом советского звероводства судьбе угодно было назначить хрупкую женщину – Елену Дмитриевну Ильину, доктора биологических наук, профессора, и она блестяще справилась с этой задачей. Пусть вся страна сегодня читает-вспоминает, какая Елена Дмитриевна была. Сильная человечная добрая умная волевая живая строгая простая! Справедливая.

«Я взялась описывать ту жизнь, как мы её тогда жили-проживали, и, разумеется, как думали. Я хочу сегодня попытаться понять: что мы всей страной потеряли, где неправильно свернули». (Из письма).

Книга в жанре мемуарной беллетристики – попытка преодоления разнообразных стереотипов – будет интересна абсолютно всем.

---

Нет, Наташа так никогда не пишет. Она хладнокровно, не боясь не успеть, всегда ждёт, чем у лектора закончится первая фраза, затем трансформирует её, как считает нужным, и записывает. Если Наташе непонятно, она не пишет. Она безотрывно смотрит на доску и внимательно слушает преподавателя.

И вот я поназаписывала за Шангиным-Березовским, и с умным видом, как мы тогда говорили, жду: а не начнёт ли это всё проясняться. Что-то о строении хромосом, о локализации генов. Сложные схемы локусов на доске. В аллелях чаще всего непарные гены. На практических занятиях об этом нет и речи. Ни малейшим образом не проясняется, и моя творческая мысль без помех идёт дальше. А как эта проблема будет сформулирована в экзаменационных вопросах?! На консультации можно будет уточнить у преподавателя и друг у друга. Студенты такие замечательные люди: если им поставить вопрос, то они найдут ответ, из-под земли достанут! Я вспоминаю анекдотик из физматшколы: «В какой аудитории, когда сдавать?» – в ответ на вопрос, за какое время, как вы думаете, можно выучить японский язык…

Постоянно помню о том, что мне непонятно; я точно знаю, что на экзамене этот вопрос достанется не кому-нибудь, а мне. И что я буду говорить?! Но экзаменационные вопросы скромно умалчивают о таком сложном строении хромосом, а то, что там спрашивается, вполне доступно нашему пониманию. Получается, таким образом, что Ген Никифорович в своих лекциях заехал немного не туда… Мы, конечно, знаем, что он учился в МГУ, кандидат наук, и что недавно коллеги его прокатили в попытке защитить докторскую диссертацию. Это рассказал Кумарин.

…Ген Никифорович один принимал экзамен; я сдавала не со своей, а с пятой группой, я получила пять. Мне очень понравилось отвечать ему экзамен; я умудрилась подсказывать даже в чужой группе: Васе Петешову, за что услышала в свой адрес от сурового экзаменатора:

– Сильно много знаешь?! Сейчас пойдёшь отсюда!

Вася как будто не слышал, что я сейчас пойду отсюда, а, может быть, и не слышал, но он смотрит на меня так, что я в глубине души вынуждена извиняться. Ну извини меня, пожалуйста, Вася: всё, я пас, я не могу больше подсказывать тебе, я хочу сейчас во что бы то ни стало сдать экзамен и завтра в обед улететь на самолёте домой.

Но я иногда зачем-то забегаю далеко вперёд… Ведь до экзамена ещё почти целый год. Целый учебный год!

* * *

Все знают, что у нас с Валей Карповой в один день день рождения, но я никак не думала, что ввиду этого никто не явится ко мне в гости в назначенное, согласованное время пить чай. Мы ждём гостей как не очень умные люди; к тому же к Наташе приехала в гости старшая сестра Майя. Мне от этого ещё больше неловко и даже как-то тревожно делается, нехорошо. Проходит много времени; больше часа. Я в недоумении выхожу в коридор, дохожу до холла; к кому идти?! я даже не знаю, в каких комнатах многие наши живут. Неожиданно откуда-то из другого крыла общежития вырывается громкая орава, я только помню во главе Валюшку Карпову и Светика Жукову. Они шумно мне радуются! Они, наконец, бегут поздравить меня с днём рождения!..

Что-то они этим хотели мне сказать, каким-то образом уязвить меня, но коварной цели своей не достигли, от меня всё отскочило, как от стенки горох; попили чая с тортиком, да и ладно! мне без этого хватает проблем-забот!

Наташа нарисовала мне самодельный плакат, необычный, в центре его было торжественно красной шариковой ручкой начертано: «18 – это здорово!» Ну ещё бы!

Мне прислали родители на день рождения посылку, там были колготки, духи «Пиковая дама». Мамочка насмотрелась на мою московскую жизнь и сделала правильные, конечно, выводы. Она решила, что я мёрзну. А уж зимой я замёрзну точно. И в самом деле, мне досталось тонкое-претонкое одеяло, а Наташе, наоборот, толстое, плотное, но короткое и узкое, просто маленькое. А какие у нас были шикарные шерстяные одеяла в шестом общежитии!! Никак не могу их забыть!

В посылке было новое прекрасное шерстяное синее одеяло, оно было такое красивое, что я купила для него пододеяльник, а моё казённое одеяло само собой превратилось в покрывало. Целый год каждый вечер я спрашивала у соседок одно и то же:

– Девчонки, кому одеялко?

Все глубокомысленно задумываются над этим сложным вопросом. И каждый раз получается одно и то же, что дополнительное одеялко (Наташино слово) – Наташе!

В начале учебного года мы ещё занимаемся, у нас вся комната серьёзная, мало что отвлекает нас от учебных предметов. Мы с Наташей спать ложимся в час ночи. Мы, конечно, так поздно не ходим, не стучим, не пьём чай и громко не разговариваем. Но верхний свет горит, девчонки спят. Нина Баглай рассказывает, что в шесть утра уже просыпается Ира, она включает свет и занимается, но мне это всё уже глубоко безразлично. Мы спим как убитые, я вообще сплю гениально, почти что лучше всех на курсе, об этом легенды ходят. А Нинусик страдает, она не очень хорошо спит со светом, и любит всем подряд рассказывать о противоречиях жизненного цикла нашей комнаты: «только эти двое спать лягут, только я засну и посплю немного, как уже Ирина просыпается, свет включает…» Нина рассказывает вроде со смешком, но всем должно быть понятно, что жить с нами довольно проблематично, и мы должны быть благодарны Нине, что она с нами просто героически и подвижнически живёт. А мы очень благодарны; какое может быть сомнение!!

Нина заходит в комнату и ворчит нам всё время одинаково:

– Девчонки, где мои шлёпки! Ну кто опять взял мои шлёпки!

Она находит их спокойно под своей кроватью, но упрямо утверждает, что мы постоянно или берём/надеваем, или прячем подальше от неё шлёпки. Я подвешиваю их к лампочке; аккуратно на ниточках. Нина заходит и объявляет всем нам, что мы опять взяли её шлёпки. Наташа и Яна сначала серьёзны, затем начинают смеяться, а Нина сердится на них, что вот они спрятали, как всегда, её шлёпки, а теперь ещё над нею же и потешаются. Она поднимает голову, видит свои тапки: девчонки, зачем вы привязали к лампочке мои шлёпки, ну кто вас просил…

Яна жалеет подружку, сглаживает неловкость:

– Ну не сердись, Нинусик! Мы же шутя – любя – нарочно!..

Наташа рассказывает нам много интересного о занятиях по луговодству в своей группе. Фамилия преподавателя Пивоваров, имя-отчество я не помню, но своего преподавателя я не помню вовсе; мне даже кажется, что у нас всё время разные были преподаватели, например профессор Колесников, кажется, проводил занятия в нашей группе; поэтому я лучше расскажу про Наташкиного. Например, как он им то и дело задумчиво и весомо приговаривает:

– Да!.. Жить стало лучше… Жить стало веселее…

А мы и не знали, чьи это слова. Лишь потом-потом узнали. Ещё такая сентенция звучала из его весёлых уст: «Китайцев если убивать каждый день по миллиону, то на это потребуется 3 года». В те годы китайцев страшно не любили…

Говорят, Пивоваров много пьёт пива. Даже занятия иногда пропускает поэтому. Юра Голенов при мне заступается за него жалобно-сочувственно: «Дак у него фамилия такая…, что ему ещё делать…»

* * *

Обмен веществ на биохимии начинается с самого сложного: с цикла Кребса, «метаболического котла». Инна Фёдоровна строго объявляет на лекции:

– Некоторым студентам требуется полгода, чтобы выучить это, вот и учите! Кто не будет знать, даже не приходите на экзамен.

Этот цикл я люблю писать на одном большом листе; реакции заканчиваются тем же, с чего начинались; плюс выделение энергии, естественно: ведь полное тождество – бессмыслица. Природа, в отличие от человеческого общества, устроена в высшей степени рационально. (Сначала я вообще написала: разумно, но потом нашёлся синоним.)

Экзамен – зимой. Зимой пять экзаменов. А сколько зачётов – и не спрашивайте; я не помню всего.

Нас всех преподаватели знают уже как облупленных, репутация создана, можно на этом ехать, время от времени, конечно, прилагая некие усилия, чтобы впечатление о тебе держалось правильное. Я люблю долгие курсы – по году. Не люблю короткие, на полгода: много случайностей. Но коротких курсов всё больше и больше почему-то, и они немного портят мне нервы.

На генетике касаемся темы набора хромосом – кариотипа. Гаплоидный, т. е. одинарный набор хромосом встречается только в гаметах – половых клетках; в то время как диплоидный, удвоенный набор – это, конечно, аномально: результат направленного воздействия на организм различных мутагенов. Ионизирующее излучение на первом месте, химическое соединение колхицин, затем, множество других факторов; часто простое сочетание обычных условий может давать неожиданный эффект. Полиплоидная пшеница. Полиплоидные ромашки, видели, бабушки продают на вокзалах?! – неожиданно спрашивает преподаватель. Мы радуемся: о! какие красивые, они только что появились, и всем нам очень нравятся. Владимир Николаевич говорит всегда так, что новое, незнакомое и очевидное, хорошо известное, исключительно научное и обыденное, ежедневное, у него хорошо сочетаются между собой. Наташа тоже не жалуется на Бороздину, всегда рассказывает что-нибудь интересное. Какая приятная кафедра!