Леонид Нестеров - Прощальные вспышки Родины

• Название: Прощальные вспышки Родины
• Автор: Леонид Нестеров
• Жанр: Русское современное

Я случайно наткнулась на эту рукопись и такой же, как вы, средний человек с улицы, я смеялась здесь и плакала там над ней. Поэтому я думаю, вы будете делать то же самое. Что-то в этой книги для десятилетних детей. Что-то – для любителей мягкого порно. В этой книге есть все – слезы, смех, секс, жестокость, военно-промышленный комплекс, какие-то запредельные вещи, КГБ, «рассказы в рассказах» и немножко стихов.

---

Покойный рейсхмаршал был знатоком кино – снаружи клянчили милостыню безногие инвалиды и черный рынок бушевал в полную мощь, а внутри наяривал джаз и холеные красавицы в последний момент ускользали из объятий злодеев с прилизанными волосами. Там добро всегда побеждало зло. Цвет Ленинграда собирался там. Конная милиция охраняла вход, и это было невозможно – достать туда билет.

Я прибыл в половину шестого, хотя я был абсолютно уверен, что она не придет. Но она пришла. Я увидел ее и мое сердце похолодело от ее красоты. И больше, чем от ее красоты – от ее свободы и беззащитности, когда она пробивалась через толпу.

Я не помню, какой фильм шел в тот вечер – вроде бы «Девушка моей мечты» Я держал ее руку, пока обнаженная красавица танцевала на бочке перед нами. Мне было стыдно, но я все равно смотрел. Роскошное ренуаровское тело – как я мог бы сказать сегодня – показывалось так близко, что мы могли видеть каждый отдельный волосок, и в зале вокруг нас царил смех. Вдруг моя девушка тихо сказала мне:

– Не смотри на нее!

– Я умру за тебя, – я ответил.

В тот момент музыка смолкла, так что мои слова прозвучали громко и четко, и смех взорвался вокруг нас.

– Пойдем ко мне! – так же громко и четко, как только что я, сказала она.

Никто не смеялся, когда мы проходили через ряды…

Я не помню нашего обратного пути. Я только помню большую комнату и светильник в виде совы.

– Мы уезжаем из Ленинграда, – она сказала. – Я люблю тебя.

Я задохнулся, сделал шаг вперед и у каждого из нас выросли тысяча рук и тысяча губ.

– Давай, любимый, давай, – прошептала она вдруг, поворачиваясь спиной ко мне, становясь на колени, принимая странную позу. Я с трудом понимал, что я должен делать, но, видно, Бог вел меня и помогал мне, потому что я умудрялся делать что-то. Она стонала и шептала – «левей» или «правей», и иногда «ниже», и в конце концов я попал в то место, куда она хотела, чтобы я попал. Я любил ее очень медленно, и нежно, и глубоко, и она слабо вскрикнула: «Что со мной, что со мной?» и опустилась на ковер, осторожно потянув меня за собой, так чтобы мы не покинули друг друга.

Она поцеловала меня. Этот поцелуй – даже сейчас я помню его нежность, разрывающую мое сердце.

Мы встречались еще несколько раз – на чердаке и в подвале, но все эти встречи были скорее случайными, в спешке, и не принесли нам прежнего ослепляющего счастья. Через месяц ее отца перевели куда-то, и я потерял ее след.

Я не надеялся услышать что-нибудь о ней, но вскоре Сталин расстрелял Еврейский Антифашистский Комитет и арестовал много людей за сотрудничество с ним. В нашем дворе ходили слухи, что ее отец – хотя он, конечно, не был евреем! – участвовал в этом сионистском заговоре и получил свои заслуженные восемь лет.

На двух инструментах сразу

В нашем доме до Революции каждая квартира имела два входа – черный и парадный. Похоже, уважаемые люди жили в нашем доме. Советская Власть, выгнав их, а может – убив, вселила сюда разную шпану вроде нас. От пяти до восьми семей теперь жило в каждой квартире – по мнению Советской Власти это была роскошная жизнь. Когда-нибудь я расскажу вам о квартирах, где жили десять семей, имея одну ванную и одну уборную. Сейчас я только хочу сказать, что большинство наших квартир было поделено на две, так чтобы каждая из них имела свой собственный вход и выход. Некоторым людям посчастливилось гулять вверх и вниз по мраморным лестницам, другим – нет. Естественно, наша лестница была самой черной. Даже я возненавидел бы ее, если бы не они.

Эти девушки приходили почти каждый день, достаточно часто меняясь, однако сохраняя одну общую особенность – они всегда ходили парами, цокая каблучками, как будто молодая веселая лошадка бежала мимо нашей двери. Я привык приоткрывать дверь, чтобы взглянуть на них – шикарно одетых и удивительных, поднимающихся вверх. Они не были чайками, ничуть! Скорее необычные Жар-птицы пролетали, не глядя на меня, через нашу лестницу, пропахшую кошками. Мне было четырнадцать, почти год назад потеряв мою первую и последнюю подругу, я мечтал о муках любви – безразлично к кому. Поэтому временами я осмеливался провожать их глазами, с одной единственной мыслью – сделать и умереть! – обнять их, этих девушек, целуя их сразу обеих. Они никогда не возвращались, как будто навечно возносясь в небо. На самом деле мужчина, к которому они приходили, был вдвойне счастливчик – располагаясь над нами, на следующем этаже, он жил в неразделенной квартире, пользуясь обоими, черным и парадным ходом. Девушки всегда покидали его через парадный ход, подчеркивая этим свою таинственность.

Даже так наш двор знал все про этого человека, много разных слухов ходило про него в нашем дворе. Он когда-то играл в знаменитом оркестре, которым руководил еврей с русской фамилией из города Одессы, прославленного своим юмором, преступностью и писательскими талантами. Этот руководитель в те дни был самым известным человеком в России, разумеется, после Сталина.

Все любили его. Несмотря на все усилия Советской Власти, временами, здесь и там, из-под вечных ее снегов неожиданно пробивался маленький эрзац свободы – этот оркестр был как раз таким наглым подснежником.

Даже сейчас я не понимаю, почему Советская Власть не откусила голову этому еврею – иногда ее непоследовательные поступки приводят меня в замешательство.

В любом случае, купаясь в славе своего прежнего руководителя, он был большая шишка – наш сосед. Поэтому я очень удивился, когда однажды он остановил меня во дворе.

– Слушай, – сказал он мне. – У меня есть проблема. Только ты можешь мне помочь.

– Конечно, – ответил я. – В чем дело?

– Не здесь, – он сказал. – Это довольно трудно для понимания. Пойдем ко мне.

Первый раз в моей жизни я, по праву пройдя по мраморной лестнице, вошел в его квартиру. Афиши ударили меня – вместо обоев его прихожая и комната, где мы остановились, были оклеены афишами. Мы сели за стол.

– Ты должен сыграть роль моего сына на вечеринке, на моем дне рождения, – сказал он. – Сколько тебе лет?

– Четырнадцать, – я ответил. – Я боюсь, Вам лучше найти кого-нибудь другого.

– Готов поклясться, ты старше шестнадцати, – сказал он.

– Пьяный, я сболтнул одной из моих девушек, что моему сыну восемнадцать. Я сказал, что он очень красивый и умный парень. Постарайся не разочаровать ее. Она мечтает дать ему пару уроков. Я надеюсь, у нее не будет времени особенно разглядывать тебя, она – горячая девочка, знаешь ли. На самом деле я мог бы пригласить кого-нибудь из Театрального института, но эти ублюдки не держат язык за зубами. Я ненавижу это.

– А как насчет Вашего настоящего сына – спросил я.

– Никогда не имел его, – ответил он с обезоруживающей простотой.

– Что мы собираемся делать потом? – я спросил.

– Множество разных штук, – ответил он, раскачиваясь на стуле.

Он был такой прекрасный и раскованный, как будто сам дьявол показывал себя в лучшем виде. Мне захотелось слегка потрогать его – есть или нет рожки у него под беретом.

– Я имею в виду – после всего, – уточнил я.

– Цыгане украдут тебя, – отмахнулся он. – Или я усыновлю тебя, или ее зарежет какой-нибудь пьяный любовник – какая тебе разница?

– Ты – поэт, не правда ли? Выбирай любой конец или придумай новый. Например, меня посадят в тюрьму. Ты огорчаешь меня, мой сын – ты всерьез заботишься о своем будущем. Я краснею за тебя!

Сумасшествие благоухало вокруг нас. Я не мог говорить от восторга.

– Завтра в восемь, – сказал он, провожая меня до двери.

Он похлопал меня по плечу, и я понял, что чувствует потерявшаяся собака, обретя наконец своего хозяина. Он дал мне одну из тех афиш – его портрет в полный рост с надписью «Проглотив шестерых, он сам играет за каждого из них!»

Всю ночь мечтая о девушке, я догадывался, что он приглашает меня не только ради нее. Тем не менее я бы определенно пошел к нему, если бы не короткая мысль, остановившая меня – после этого я никогда не смогу участвовать в Латихане. «Не лезь на рожон, парень!» в конце концов сказал я себе, боясь себя самого.

…а завтра я рассказал все нашему сенсею.

– Не бери в голову! – сказал наш сенсей. – Еву и Адама выгнали из Рая за их самонадеянность – всего-навсего съев какое-то яблоко, они вообразили, что знают разницу между Добром и Злом. Ты, действительно, надеешься понять Путь Неба?

Мы остались добрыми друзьями – этот человек и я. Часто встречаясь во дворе, мы пожимали друг другу руки, как будто бы ничего не произошло, но больше он не приглашал меня на вечеринку, оставляя меня в смутном страхе и надежде – может быть, это еще случится.

Наши встречи продолжались довольно долго, пока отец одного из наших мальчиков не избил его у всех на глазах до полусмерти. Суд был при закрытых дверях, поэтому я не мог слышать лично, как этот отец получил три года за нанесение тяжелых телесных повреждений, а этот человек получил восемь лет за совращение малолетних и педерастию (так официально назывались эти две статьи в Российском уголовном кодексе).