Валерий Петков - Камертон (сборник)

• Название: Камертон (сборник)
• Автор: Валерий Петков
• Жанр: Русское современное

Мы накапливаем жизненный опыт, и – однажды, с удивлением задаём себе многочисленные вопросы: почему случилось именно так, а не иначе? Как получилось, что не успели расспросить самых близких людей о событиях, сформировавших нас, повлиявших на всю дальнейшую жизнь – пока они были рядом и ушли в мир иной? И вместе с утратой, этих людей, какие-то ячейки памяти оказались стёртыми, а какие-то утеряны, невосполнимо и уже ничего с этим не поделать.

Горькое разочарование.

Не вернуть вспять реку Времени.

Может быть, есть некий – «Код возврата» и можно его найти?

---

Вдруг явственно курлычет телефон. Негромко, настойчиво. Привычно выскальзываю из-под одеяла. Кто? Что случилось? Метнулся к столику в прихожей. Скорее, пока не проснулись остальные, а главное – дочь. Кроватка в ногах нашей постели.

Прислушался. Тихо. Опять показалось. Какое-то наваждение. Уже в третий раз за последние несколько дней. Что это? Какой-то знак?

Постоял. И впрямь – тихо.

Вернулся крадучись, вполз под одеяло. Табло светится зелёным – 3: 33. Странное время. И смысл вдруг – тоже странный. Надо срочно загадать что-нибудь. Что? Мысли путаются, не знаю, с чего начать разматывать эту странность.

Пульсирует двоеточие после «тройки». В комнате душновато, но старую фрамугу открыть сложно, тем более сейчас – значит разбудить не только своих, но и соседей.

Открыть бы все окна, вдохнуть во всю грудь! Приласкать жену? Боюсь, меня не хватит. Лежу, и во мне теплятся нежность и благодарность. Она спит. И я вижу – даже во сне всё понимает. Я уверен. Зачем спешить, если рядом – жена, которая всё понимает. Вот, если она сейчас шелохнётся…

Закрываю глаза. Возвращаюсь в недавнее виде’ние. Вот оно! Какие-то детали пропали, но какие? Надо будет спросить у тёщи – что означает этот сон? Она мастерица, от бабушки научилась сны разгадывать.

Так. Что же там было? Вот это огромное существо. Дальше… Явно дополняю своими фантазиями! Настроение портится. А так хочется узнать точно, услышать про что-нибудь хорошее.

Неожиданно мгновенно засыпаю. Вздрагиваю от гудения электронных часов. Оно похоже на подлетающего майского жука. Давлю на кнопку. Встаю. Как ломит плечи. Совсем не отдохнул после вчерашней работы.

И это странное пробуждение ночью.

Шесть часов. Что же мне почудилось? Да! Звонок телефона. Надо собираться на работу. И поточнее вспомнить к вечеру, с тёщей поделиться.

Брожу бестолково по одному и тому же маршруту – кухня-ванная. Эти пробежки примиряют меня со сновидением, перешедшим в явь. Заторможенно ступаю, вкрадчиво. Мне мешает ночное воспоминание. Оно отвлекает от постоянной череды утренних движений и сборов на работу.

Прозевал, и яйца сварились круто. А хотел – всмятку. Запиваю остывшим крепким чаем, глотаю плотную массу. Вкус горький. И не чая, и не яиц – невкусная, разбавленная сухомятка.

Сонная жена появляется в ночнушке. На белом фоне цветочки синие льна.

Целует меня, не открывая глаз, уходит в туалет. Ждать некогда. Выхожу на лестницу. Шум сливаемой воды в туалете – вдогонку.

Бегу на трамвай, надо успеть.

Сажусь у окна, прикрываю глаза, впадаю в забытьё, но свою остановку не проехал. Привычка – великое дело! Выхожу. Здесь почти все выходят.

Разлёгся на большом пространстве окраины – заводище. Вот уже толпа валит к проходной. Работяги по цехам, руководство к столам, офисный планктон просачивается к компам, чертежам. Мимо сонного с ночи охранника. Ослепшего, как сова после ночной охоты.

Сейчас будет восемь часов утра.

Спешу со всеми. С кем-то здороваюсь, что-то говорю приветственно, улыбаясь. Они тоже спешат, чтобы вовремя сделать просечку на карточке. Ну, наконец-то – врываюсь в отдел, плюхаюсь на стул. Повращался немного, устроился удобней.

Сдерживаю дыхание. На целый день.

Восемь утра. Рано-то как! Мучительное, резкое слово, похожее на «рана».

Экран закрывает моё помятое лицо, можно подремать, восполнить трамвайный недосып. Часа через два оживиться, освежиться, даже в лицо плеснуть рыжей водицей из-под крана в курилке. С отвращением и по-прежнему вполвдоха.

Везде носятся рыжие частички окалины, пылинки формовочной глины и песка. Градообразующее предприятие круглосуточно гонит продукцию. Три года не могу привыкнуть. К рыжим цехам, воздуху-горлодёру, грохоту железа.

Ну не на рынок же идти, китайским барахлом торговать! И прятать глаза при виде бывших коллег.

Всякий раз удивляюсь – как это меня не «рассекретили» до сих пор?

А здесь что? Изображать заинтересованность в результатах труда. На самом деле – затаиться. До обеда время пролетает быстро. Потом дрёма, столбняк, бесчувственное оцепенение. После трёх часов время тянется мучительно долго, ждёшь пяти вечера, на часы то и дело смотришь, а они словно все враз, издевательски – остановились.

Поглядишь за окно с высоты седьмого этажа административного корпуса. Лес вдалеке, речка. Тоскливо становится, бросить бы всё, убежать на природу.

По коридорам с папочкой послоняешься.

Нет, всё-таки стрелки чуть-чуть сдвинулись.

Кое-как досидишь до конца «раб. дня». Так мысленно и говорю – «день раба».

Потом встряхнуться и бежать на остановку напротив, боясь опоздать на трамвай, перебирать ногами в толпе.

Мужики посмеиваются, не спешат, собираются ватагой. В рюмочную зайдут, на «бутыльброд» из вареной осклизлой колбасы и сто грамм в стаканчике гранёном. Надкусят, потом только водку заказывают, и колбаса становится серой, словно пылью её припорошило.

В будний день я им не компания. Разве что в канун Великих Праздников. А завтра обычный четверг.

Прорваться в трамвай, к окошку, по дороге покемарить. Уже привык, достаточно десяти-пятнадцати минут, и опять готов к труду! На второй работе. Иногда кажется – основной.

В офисе работа с бумагами, дома – сидячая и физическая вместе.

Прибегаю, щи кисленькие сметанкой забелю, хлебца «кирпичиком» маслицем намажу, картошечки жареной поем с солёным огурчиком, чайку глотну, булочка с корицей. Вкусно!

Жёнку чмокну, ребёнку улыбнусь, а мысли уже о другом.

Скорее – к станку. Тряпку снимаешь, днём-то он закрытый, на кухне в углу стоит. Мало ли кто заглянет, полюбопытствует. Кухня большая, дом сталинской планировки. Живём пока у тёщи. Тесновато, но дружно живём. Общая цель – новая квартира, объединяет.

Сижу, шлёпаю гвозди, живот полный, набил наскоро. Отяжелел от еды. Первые полчаса-час на автомате колошмачу, пока немного легче станет.

Надомный труд. Булавки, скрепки, заколки, кнопки, бижутерия нехитрая. Шурум-бурум всякий, бирюльки простенькие дамские.

Сдельщина-сидельщина. Для слепых, инвалидов, пенсионеров. Я ни к кому из них не принадлежу.

Официально устроена – тёща. Принимает заготовки, отгружает раз в неделю готовую продукцию. Расписывается в ведомостях, в нужной графе. Узнают на моей работе – могут уволить.

Приезжает «каблучок» зелёный, как кастрюлька эмалированная, и увозит гвозди, согретые моими руками.

Я раз в месяц к кассе подхожу. Добираться часа полтора в один конец двумя маршрутами, потом через сосновый лес пешком. В разные времена года, но на эти красоты некогда любоваться.

Зарплату по доверенности получаю. Иногда она случается больше, чем зарплата в офисе. На первый взнос по ипотеке копим.

Для работы такая приспособлена тумбочка на колёсиках – одна сторона открытая. Тесть-умелец построил. Ноги внутрь ставишь, сверху станочек небольшой. В матрицу заправляешь шайбу, в ней, по центру, в отверстие гвоздик уже вставлен, тёща днём постаралась, разложила.

Накрываешь колпачком цвета благородной окислившейся меди. Привод – три рукоятки, справа, как на штурвале, проворачиваешь, пуансон опускаешь с силой и штампуешь мебельный гвоздь. Выпуклый, с ложбинками по поверхности от середины – «под старину».

Потом по ручке маленькой, справа от матрицы, пальцем резко ударишь, щелчок – и гвоздь готовый из матрицы вылетает. Надо только вовремя ладошку подставить. Пуансон в это время на торсионе возвращается в исходное положение. А рукоятку пружина на место тоже возвращает.

Я эту красоту после первой сотни гвоздей перестал замечать.

Жена, тесть с тёщей – телевизор смотрят по-тихому в соседней комнате. Двухкомнатную коммуналку расселили накануне перестройки.

Тесть с тёщей и моей женой четверть века прожили в пятнадцати метрах квадратных. Не успели нарадоваться, а тут замужество, внучка. Опять теснота. Можно ли к ней привыкнуть? Плохое терпишь до поры, это к хорошему чему-то привыкаешь быстро. Но ничего, мы как-то притёрлись.

Дочь маленькая спит уже, телик за стенкой сделали совсем тихо, а я стучу. Двери закрыл на кухню. Хлоп – гвоздь, хлоп – ещё! Щёлк, щёлк. Воробьи чирикают перед сном за окошком – очень похоже.

Начало темнеть.

В темноте за окном дубовая аллея ведёт к усадьбе бывшего хозяина верёвочной фабрики. Красивый был дом, с колоннами. Там теперь детский дом. Мест уже не хватает. При живых родителях. И не рожать нельзя, и растить – не на что! А детей – хочется.

Здание осыпается, давно не было ремонта.

С другой стороны – центральный проспект, машины несутся круглосуточно, но звуки долетают глухо. ДК – колонны толстые.

Мелкая металлическая стружка пальцы ранит. Они чёрные, скользкие от смазки. Пальцы грязные, припухшие, скрюченные от постоянного прихвата-подхвата мелких гвоздей. Заусенцы стали появляться. Раньше не так быстро, а теперь постоянно, зло донимают.

Пустота и одиночество возникают, и пропадает ощущение времени. С одной стороны, торопишь его, а с другой – думаешь, как бы растянуть, чтобы больше наклепать. И тянешь эту гармошку слева направо.