Александр Аннин - Измени свою жизнь

• Название: Измени свою жизнь
• Автор: Александр Аннин
• Жанр: Руководства
• Год: 2017

В сборнике «Измени свою жизнь» автор пишет о том, что испытал на своем собственном опыте: он участвовал в экспедициях по розыску древних сокровищ («Как найти клад»), жил и работал в северном монастыре («Как уйти в монахи»), ну и, как всякий из нас, – «сходил с ума по-своему» («Как не свихнуться в этом мире»). Личная практика плюс общение с поднаторелыми профессионалами – вот основа каждой из трех книг сборника. Кто-то найдет здесь четкую формулу своих дальнейших действий по изменению жизни к лучшему. А кто-то – и это гораздо важнее! –поймет, прочитав этот сборник, что судьба его вполне успешна и замечательна… Во всяком случае, по сравнению с теми персонажами, судьбы которых изложены в этих книгах.

---

Обычно пострижения ждут не один год и даже не пять…

Праздники в строгой обители, конечно же, есть. Все они обозначены красным цветом (или жирным шрифтом) в церковном календаре. Помимо Пасхи, «двунадесятых» и великих православных праздников здесь особо чтут дни памяти преподобного Нила Столобенского, Иоанна Предтечи, Николая Чудотворца и ряда других великих и местночтимых (тверских) святых. Так что, в общем, вместе с воскресеньями праздничных дней набегает немало.

В эти дни островитяне Ниловой пустыни отсыпаются: служба в Богоявленском соборе начинается только в восемь утра. Все послушания (проще говоря – работы) отменяются, кроме тех, что жизненно необходимы (на трапезной, к примеру, или – в охране). На самой же трапезе обычно появляется что-нибудь вкусненькое: печеная рыба, мед, конфеты.

На масленицу, как и повсюду на Руси, в изобилии пекутся блины, на Пасху – разновеликие куличи.

В холода здесь, на обезлюдевшем после «массового туриста» острове, не услышишь не то что смех или песню, а даже и просто громкого разговора. Все совершается чинно, основательно, не торопясь. Ни разу не видал я бегущего черноризца, каким бы срочным не было дело. Насельники своей нарочитой степенностью как бы охраняют мир душевный, боясь расплескать, словно постоянно носят его в некоем невидимом, хрупком сосуде…

Что же является главным условием для обретения этого вожделенного мира душевного? Порой насельники ждут его прихода не месяцами, а годами. И наступает он только тогда, когда человек наконец-то полностью отрешается от своих былых забот, оставленных далеко-далеко, где-то там, за горизонтом… В миру. А они еще долго гнетут его, не отпускают – ни в храме, ни в монастырской келье, ни в трудах, ни в молитвах… Когда же наконец перестанет черноризец вспоминать о своих светских амбициях, карьерных перспективах и, увы, несостоявшейся семейной жизни? Когда утихнет память сердца и рассудка? У каждого – по-разному.

Но я на своем собственном примере убедился: если уж где и возможно достичь покоя душевного, так это в монастыре. Лучше – в отдаленном, северном, островном. И не слишком уж известном и богатом. Это, я думаю, всякому понятно.

А самое большое подспорье в обретении мира душевного – благодатная жизнь монастырская: абсолютное, полное отсутствие забот и хлопот. Что подали в трапезной – то и вкушай, братец, да Бога не забывай благодарить. Не надо здесь заботиться ни об одежде, ни о счетах – люди в монастыре быстро забывают о том, что такое деньги и какова их цена (курс, покупательная способность). Вот что означает известное выражение – жить, как у Христа за пазухой. По принципу необходимости и достаточности. Никаких излишеств, зато все, что нужно, тебе предоставлено без забот и хлопот с твоей стороны. И все, что здесь происходит – совершается точно в свой срок, и всякому делу положен свой предел…

И что же, брат во Христе?… А то, брат. Выполняй по мере сил послушание, молись (да не замаливайся!), и вся твоя прошлая жизнь скоро, поверь, предстанет перед тобой в истинном свете. И спокойно, без истерики, поймешь ты многое из того, что было непонятно раньше. А именно: почему, за что и по какому такому промыслу твоя судьба сложилась именно так, а не иначе?

Вот тот главный вопрос – вернее, первый в очередности из главных, – ответ на который получают в этих стенах новоприбывшие. А всех остальных тайн и открытий – что о мироздании, что о собственной душе или прежних взаимоотношениях с другими людьми (кто был прав, а кто – неправ) – я, извините, выдавать не буду… Все равно не поверите, пока не поживете полноценной монастырской жизнью. Сколько? Каждому – свой срок положен, свой предел.

Ну, а теперь – довольно философии. Давайте, как говорится, ближе к делу. К зримым и осязаемым картинкам монастырского житья-бытья.

Вот как проходит обычный, «рядовой» зимний день в Ниловой пустыни.

05.00. Гулкий удар соборного колокола пробуждает заспавшегося насельника (а кое-кто уж на ногах или на коленях – исполняет свое, сугубое молитвенное правило). Вскакиваем с солдатских железных коек, попутно стряхивая иней с солдатских одеял – за ночь выстудилась натопленная с вечера келья, остыла наша печка-голландка. Беленый сводчатый потолок (середина семнадцатого века, так и веет от него древностью дониконовской, допетровской Руси), на своде в мерцании лампад колышутся наши тени. Три поясных поклона в сторону узкого, стрельчатого окна, за которым в ночи проступают очертания Богоявленского собора.

05.01. Второй удар колокола – такой же протяжный, густой – и я в промозглом «предбаннике», увешанном нашими солдатскими бушлатами (долго будут поминать здесь добрым словом командира распущенной при Ельцине войсковой части – все, что мог и что не мог, передал этот настоящий русский полковник Ниловой пустыни и ее жителям, храни его Господи, коли жив еще). Ударом кулака пробиваю корку льда в допотопном умывальнике – иначе, сколько ни долби по носику мойдодыра, струя не потечет. Озерная, морозная вода обжигает лицо, руки, подмышки… Из-за стены доносится третий удар соборного колокола.

Вспоминаю звонаря: совсем юный розовощекий послушник в очках. Когда кто-то из монахов в шутку назвал его Гарри Поттером, обиделся, чуть не заплакал…

05.15. Не понимаю, не могу поверить: как этот чахлый островок выдерживает исполинскую громаду собора? Уж скоро два века… Свод необъятного храма теряется в полумраке, бездонное пространство колеблется в свете лампад, да еще – две-три свечи зажжены перед ракой преподобного, аналоем и поминальным подсвечником (кануном). Монахи и послушники в черных подрясниках, клобуках и скуфьях в тишине прикладываются к святым образам, старинному распятию. Самодельная сварная печка раскалена чуть не докрасна – топится бревнами. И все ж таки холодновато, жмемся к огнедышащему отверстию – по-старинному, «хайлу». (Вот откуда грубоватое русское выражение – закрой хайло).

Начинается чтение полуночницы – самой ранней, первой части суточного богослужебного круга.

05.45. Братский молебен. Земные поклоны перед ракой с мощами преподобного основателя обители – святого Нила; перед чудотворной Селигерской иконой Божией Матери; ковчегом с мощами святого Нектария Столобенского…

06.15. Все до одного насельники монастыря – трудники, послушники, иноки, иеродиаконы, иеромонахи и отец-наместник – совершают ежедневный обряд прощения и покаяния. После того, как по старшинству приложатся к святыням, выстраиваются в ряд, и всякий очередной пустынножитель просит прощения у всех, начиная с наместника. В тишине слышен шепот: «Прости, отче (брате)» – «Бог простит, и я прощаю». Так, повторяю, каждый день. В чем же винятся-каются друг перед другом? Чего тут делить-то, в монастыре? Вроде и нечего.

Ан нет, есть, еще как – есть. Может, только масштабы иные, чем в миру, да сил душевных на раздоры монахи тратят значительно меньше.

Украдкой вижу: высокий монах сгибается в поклоне перед звонарем, просит прощения за Гарри Поттера…

Замечу в скобках: любое матерное слово, сорвавшееся с языка, угроза или, не дай Бог, рукоприкладство, наказываются незамедлительным изгнанием из монастыря. И неважно, что «вспыливший» по-житейски прав: все равно не прав. Это понять еще предстоит… Вот был у нас один «брат», словно нарочно явившийся в обитель для искушения насельников, отравления их мирного существования. Всех подряд силился вывести из себя. И порой добивался своего: один за другим были изгнаны из монастыря два замечательных трудника, светлых душой… «Искуситель» вынудил-таки их (по очереди) ударить его в лицо. Слава Богу, этого психически нездорового человека вскоре забрала домой его мать: не пошел ему монастырь на пользу, не помогла и общая братская молитва… Почему – одному Богу известно. Даже жалко человека.

Расставаться с уходящими братьями, особенно с теми, кто, казалось, способен стать хорошим монахом, всегда тяжело и тоскливо. «Уходит брат – убывает молитва», – еще одна здешняя поговорка.

08.00. Отошла обедня (обычно она продолжается немногим более полутора часов). Братия расходится из храма на послушание – ежедневные труды. Ни завтрака, ни чая в строгой обители не положено – пробавляемся глотком святой водицы, иногда – кусочком просфоры. Кто-нибудь обязательно говорит вполголоса: «На еду еще заработать надо» или: «За обед мы, братья, еще не потрудились».

Доносится мычание коров из кирпичного, полуторавековой давности хлева. Опекают его два послушника и трудник, сеновал доверху завален пахучим сеном – два укоса сделали минувшим летом на монастырских полях.

Все при деле, никто не болтается просто так. Я привычно иду к своим «козлам», благо с детства приучен пилить-колоть дрова, просто хлебом не корми, только дай в руки топор… Приходится мне скрывать свое пристрастие к такому труду, хоть это и не совсем честно – скрывать что-либо. А как мне быть иначе? Ведь я не собираюсь тут навеки оставаться, приехал ненадолго потрудиться во славу Божию… Так хоть душу потешу, вспомню деревенское детство. Но уж коли узнает про то иеромонах Нил, раздающий после вечерней трапезы послушание, так, пожалуй, лишит меня излюбленной работы, переведет полы в церкви мыть или картошку на трапезной чистить… Здесь, видите ли, предпочитают давать новичку ту работу, к которой он не привычен. Может, для того, чтоб поскорее отошли от него мирские привязанности, в том числе – трудовые? Как знать, как знать…