Хелен Макдональд - «Я» значит «Ястреб»

• Название: «Я» значит «Ястреб»
• Автор: Хелен Макдональд
• Жанр: Зарубежное современное

Смерть любимого отца расколола жизнь Хелен на «до» и «после», однако она нашла необычный способ справиться с горем, взяв на воспитание ястреба-тетеревятника. Страдающая от горечи утраты женщина и крылатый хищник – казалось бы, что общего может быть между ними? Однако с каждым днем они все крепче привязываются друг к другу и все глубже постигают красоту окружающего мира и непреходящее очарование бытия.

---

Я сидела за компьютером в освещенном дождем кабинете. Звонила друзьям. Писала письма по электронной почте. Нашла заводчика ястребов в Северной Ирландии, у которого осталась одна молодая самка ястреба-тетеревятника из выводка того года. Ей было десять недель. Наполовину чешка, на одну четверть финка, на другую немка. И для тетеревятника она была маленькая. Мы договорились, что я приеду в Шотландию и заберу ее. Я решила, что будет хорошо иметь маленького ястреба-тетеревятника. «Маленького» – это решение я приняла самостоятельно. Что касается приобретения самого ястреба, то я точно знала: выбор сделан не мной. Это ястреб поймал меня в свои сети.

Когда кончились дожди, началась жара. Собаки еле дышали, высунув языки и укрывшись в черной тени под липами, лужайки перед домом выгорели и превратились в сено. Влажный горячий ветер трепал листья, но не приносил прохлады, наоборот, от него становилось только хуже. Это как водить рукой в горячей воде в ванне. Если при таком ветре надо было куда-то идти, казалось, что ты бредешь, погруженный по шею в вязкую жидкость. Я с трудом забралась в раскаленную, как печь, машину и поехала к своему знакомому, жившему в деревне недалеко от города. Хотела поговорить о тетеревятниках, а лучшего собеседника, чем Стюарт, мне было не найти. Он мой ястребиный гуру. Несколько лет назад зимой, в конце дня, мы с ним ходили на охоту с ястребами, шли, с треском ступая по своим длинным теням и сахарной свекле, и выискивали болотных фазанов, а крупная старая самка ястреба-тетеревятника сидела на ребре его согнутой ладони, словно резная фигурка, наклонившись вперед, навстречу золотистому ветру. Стюарт – замечательный парень, плотник и бывший байкер, мощный и невозмутимый, точно волна в океане. А его подружка Мэнди поразительно доброжелательная и веселая. Встреча с ними обоими была для меня, как глоток свежего воздуха. Я уже почти забыла, каким добрым и теплым может быть окружающий мир. Стюарт разжег барбекю, и двор вмиг наполнился детьми, подростками, сигаретным дымом, обнюхивающими всех пойнтерами и скребущимися в клетках хорьками. День клонился к вечеру, небо становилось белее, и солнце скрылось за дымкой раскинувшихся ковром волокнистых облаков. У нас над головами заложил вираж «Спитфайр». Мы вытирали пот со лба. Часто и тяжело дышали собаки, пили воду из своих бутылочек хорьки, а Стюарт, чуть живой от жары, хлопотал у барбекю. Один раз он появился из-за дома, вытирая лоб рукой.

– Становится прохладнее! – с удивлением сказал он.

– Ничего подобного! Это ты отошел от барбекю! – хором ответили мы.

Я плюхнулась с бургером на белый пластмассовый стул. И там, на лужайке, в тени живой изгороди, я увидела великолепного маленького сокола-сапсана, который, не обращая никакого внимания на суматоху вокруг, аккуратно чистил длинные полосатые перышки на лапах.

– Наполовину чешка? – спрашивал Стюарт. – Самого кровожадного ястреба-тетеревятника, какого мне доводилось тренировать, привезли из Чехии. Это был сущий кошмар. Ты уверена, что тебе надо этим заниматься? – Он наклонил голову, глядя на птицу на лужайке. – Можешь взять ее, если хочешь, – предложил он. – Хочешь сапсана?

У меня замерло сердце. Сокол. Вот он, невероятно красивое создание цвета кремневой гальки и мела, резко очерченные крылья сложены за спиной, темное, словно в капюшоне, лицо обращено в небо. Сапсан смотрел на кружащий над ним «Спитфайр» с профессиональным любопытством. Я тоже посмотрела на самолет. Звук его двигателя изменился. Сбавив скорость, он медленно садился сквозь белый воздух на площадку перед музеем авиации, где обитал. Сапсан, тоже наблюдая за ним, покачивал головой. Наши взгляды двигались в одном направлении. На какое-то мгновение моя решимость пошатнулась, и я подумала, не совершаю ли я ужасную ошибку.

– Мне очень бы хотелось, – сухо и вежливо сказала я, держа в руке недоеденный бургер и неожиданно потеряв аппетит. Потом, глубоко вздохнув, нашла нужные слова: – То есть в обычной ситуации я бы ухватилась за эту возможность. Это потрясающее предложение, Стюарт. Но мне действительно очень нужен тетеревятник.

Стюарт кивнул. Я мужественно дожевала бургер. По руке, как кровь из раны, стекал кетчуп.

Итак, у меня будет ястреб-тетеревятник. Потом случилось вот что: мои глаза старались всячески не замечать книгу, стоявшую на полке рядом с письменным столом. Поначалу она вроде бы попала в «мертвую зону», как бывает в зеркале заднего вида. Встречаясь с ней глазами, я тут же предпочитала моргнуть. Затем меня и вовсе охватывал сон. Мой взгляд скользил вдоль того места, где она стояла, с некоторым раздражением, которое я никак не могла объяснить. Вскоре я уже не могла сидеть за столом, не думая о книге. На второй полке. В красном тканевом переплете. С серебряными буквами на корешке. «Ястреб-тетеревятник» Т. Х. Уайта. Я не хотела, чтобы она там была, не хотела задумываться, в чем причина моего нежелания, и вскоре, садясь за стол, уже ничего не могла видеть, кроме этой проклятой книги, даже когда она оказывалась единственной вещью в комнате, на которую я не смотрела. Однажды утром, сидя за освещенным солнцем столом с чашкой кофе под рукой и открытым компьютером, я никак не могла сосредоточиться и наконец не выдержала – ну, это же просто смешно! Протянула руку, достала книгу и положила на стол перед собой. Обычная книга. Ничего зловещего. Старая, кое-где залитая водой, с обтрепанным и потертым по краям корешком, словно на своем веку она побывала не в одном чемодане или коробке. «Гм», – мысленно произнесла я. Задумалась, какие же чувства она во мне пробудила. О книге я размышляла осторожно, прощупывая свои эмоции, как трогаешь языком больной зуб. Ощущалась неприязнь, но в сочетании со странным осознанием чего-то, что требовалось разложить на составляющие, так как я точно не знала, что это такое. Открыв книгу, я начала читать. Глава первая — стояло в начале. Вторник. И потом: Когда я впервые его увидел, он был круглым комком, словно бельевая корзина, завернутая в мешковину. Эта фраза пришла из далекого прошлого, неся с собой осознание чужого «я». Но не того, кто ее написал, а меня. Меня, восьмилетней.

Тощая дылда с испачканными чернилами пальцами, с биноклем на шее и заклеенными пластырем коленками, я была застенчивой, косолапой, колченогой, фантастически неуклюжей, безнадежной в спорте и страдала от аллергии на собак и лошадей. Но у меня была страсть. Птицы. В основном ловчие. Я не сомневалась, что на свете никогда не было и нет ничего прекраснее. Родители думали, что эта страсть вскоре уступит место другим увлечениям – динозаврам, пони, вулканам. Но нет. Становилось только хуже. Когда мне было шесть, я пыталась спать со сложенными за спиной руками, как птица. Правда длилось это недолго, потому что спать таким образом очень трудно. Позже, когда я увидела изображения древнеегипетского бога Гора с головой сокола, такого фаянсово-бирюзового, с идеально выведенной усоподобной полоской под большими, глядящими прямо в душу глазами, меня охватил странный религиозный трепет. Это был мой бог, а не тот, которому мы молились в школе, – старику с седой бородой, в ниспадающем складками одеянии. Не одну неделю я, тайная еретичка, шептала «дорогой Гор» вместо «Отче наш», когда мы читали молитву на школьных собраниях. Судя по благодарственным открыткам, которые нас научили писать, я решила, что такое обращение вполне подходит моему богу. Привычки ястребов, виды ястребов, научные названия ястребов – я выучила их все, приклеивала картинки этих хищников на стены спальни, рисовала их снова и снова на полях газетных страниц, на обрывках бумаги для записей, в школьных тетрадях, словно таким образом могла чудом вызвать их к жизни. Помню, учительница показывала нам фотографии пещерных рисунков в Ласко и говорила, что никто не знает, почему доисторические люди изображали этих животных. Меня это возмутило. Я-то точно знала, почему, но в том возрасте не могла подобрать нужные слова, чтобы выразить то, что чувствовала интуитивно.

Когда я выяснила, что ловчих птиц до сих пор разводят и готовят для охоты, мое отношение к ним стало не столь аморфно-религиозным. Я сообщила своим долготерпеливым родителям, что, когда вырасту, буду заниматься именно этим удивительным делом, и принялась изучать все, что могла найти на интересующую меня тему. В выходные мы с папой отправлялись на поиски нужных книг и потихоньку накупили великолепные работы – эти трофеи секонд-хенда мы приносили домой в бумажных пакетах из книжных магазинов, которых теперь уже нет: «Охота с ловчими птицами» Гильберта Блейна, «Охота с ловчими птицами» Фримена и Салвина, «Ловчие птицы и охота с ними» Фрэнка Иллингворта, великолепная книга Хартинга «Советы, как охотиться с ястребами». Все издания для юношества. Я перечитывала их снова и снова, запоминая наизусть огромные пассажи прозы девятнадцатого века. Находиться в компании таких авторов было равносильно тому, что попасть в элитную частную школу, ибо почти все эти книги вышли давным-давно и были написаны аристократами, крепкими охотниками-мужчинами, которые носили твидовые костюмы, охотились на крупных зверей в Африке и имели «твердые убеждения». Но я не просто пыталась изучить основы дрессировки ястребов – подсознательно я впитывала в себя высокомерие имперской элиты. Я жила в мире, где английские соколы-сапсаны всегда брали верх над ястребами-иностранцами. Соколы охотились на куропаточьих пустошах в имениях крупных землевладельцев, где куропаток разводят специально для охоты и где женщин просто не существует. Эти мужчины были близки мне по духу. Мне казалось, что я одна из них, одна из избранных.