Ариадна Борисова - Перекрестье земных путей

• Название: Перекрестье земных путей
• Автор: Ариадна Борисова
• Жанр: Боевое фэнтези
• Год: 2017
• ISBN: Этническое фэнтези

Зло пришло на землю Элен, ожесточив и разделив людей. Добр и честен Атын – искусный кузнец, наделенный истинным даром, но черен его брат-близнец – шаман. Все больше волнуются люди, чувствуя приближение беды, злятся и подозревают друг друга. Даже красавица Илинэ, к которой тянется сердце Атына, оказалась в страшной опасности: ее обвинили в злом колдовстве и умерщвлении старейшины. Все ближе темное время, когда брат должен пойти против брата, недаром шаманы видят в небе, что сами звезды идут войной друг на друга. Грядет великое сражение.

---

Так ужасался себе Тимир, гостем сидя в прародительской кузне.

Поверх обвиняющих мыслей всплывали другие. Незнакомое, радостное волнение перехватывало горло.

Внешне парень был точно таким же, каким Тимир помнил себя в зеленых веснах. Узкий торс, тугие бедра, высоко поставленные могучие ноги – кованые, говорили люди. Как прежде-то не замечал? Ох, и счастье, что правда маслом всплыла над черной неправдой-водой! Теперь Тимиру не будет страшен последний выдох в мехах не втуне прожитой жизни. Есть кому воткнуть в могильный холм кузнечную лопату, когда промчится последний жизненный круг!

Атын оборотился, вытирая о фартук запачканные окалиной руки. И остолбенел. Два кузнеца, пожилой и юный, глядели друг другу в глаза целую вечность. Парень первым нарушил гулкую тишину:

– Зачем ты здесь?

– Затем, что я – твой отец.

– Ты мне не отец! – дерзко выкрикнул Атын. – Лучше никакого, чем такой, как ты!

– Я – твой отец, – сказал Тимир спокойно и твердо. – Я понял это только сейчас. А до того, это правда, полагал, что ты – дитя другого человека. Но теперь уверен: ты – мой сын, и готов просить прощения за каждую обиду, нанесенную мною.

– Если начнем считать обиды, среднего осуохая не хватит, – усмехнулся юноша и, повернувшись спиной к двери, опять взялся за молоток.

На наковальне рдел будущий меч. Славная была работа. Будто только и делал Атын сызмальства, что оружие ковал. Тимиру вспомнилось: «Доброе серебро узнают по плавке, доброго кузнеца признают по ковке».

– Ты – коваль, а не воин. На что тебе меч?

Сын промолчал, но спина его дрогнула. и плечи настороженно сжались. Тимир подождал немного и снова вклинился в паузу стука:

– Эй, имеющий джогур кузнеца! К чему тебе боевой болот?

– Будет чем с демоническими звездами порубиться с Каменного Пальца, если главный жрец разрешит.

– А серьезно?

– Пришла пора освободить землю от одного негодяя, – вздохнул Атын, не оборачиваясь и не прекращая ударов.

– Грозил он тебе?

– Нет… Но мой меч скоро будет готов.

Ответ понравился Тимиру. Ишь ты, «меч скоро будет готов»! Ему теперь все нравилось в Атыне. Родная плоть и кровь, сын утраченный и вновь обретенный! Такой же горячий и гордый, как он сам! А еще Тимир отметил, что голос парня возмужал, сделался несгибаемым, как у настоящего человека-мужчины.

– Не я ли тот, кому твоя ненависть обряжает Ёлю? – поинтересовался весело.

– Не ты.

– Кто же?

– Тот, у кого глаза недобрые.

– Что за человек?

– Надеюсь, не понадобится, но на всякий случай, – сказал Атын. – Если его приведет Такой же, как я.

– Такой же, как ты? – удивился крепко озадаченный Тимир.

Он ожидал объяснений, но сын не стал ничего объяснять. Быстро убрал за собою, подхватил со скамьи отражатель лиц. Молча вышел из кузни, бочком обогнув колени сидящего у двери отца, как досадное, но неизбежное препятствие.

Домм четвертого вечера Когда падал снег

Недюжинный ум и отменное чутье нестарого волка, его промысловая сноровка и навык предводителя были сокрушены собственной хворою лапой. До прошлой весны он верховодил красивой стаей, обитающей далеко отсюда. Дерзкое везение сопровождало его до тех пор, пока в набеге на лошадиный косяк дурно хрястнувшая спина не испытала страшный удар судьбоносного копыта. После поврежденный хребет кое-как зажил, но беспрерывное нытье в правой задней лапе болезненно поджало ее, и щадимая конечность отказалась трудиться в беге наравне с другими. Поэтому все, что делало полнокровной и яркой жизнь вожака – удача, охотничья хватка и умение повелевать, – оказалось позади.

Злополучная лапа одним махом выкинула его из владык в изгои. Стая не оставляет подбитых вожаков живыми. Чудом повезло: волки гнали косяк и покамест не стали рвать раненого. Бросили в густоте камышей, куда он улетел от удара, а чуть погодя мимо промчались двуногие на гулко топающих лошадях. Стая не вернулась отдать дань последнего уважения вождю. Он выжил.

Хромой волк зря ушел из родных мест. Он сожалел об успешной и добычливой жизни настолько, насколько позволяла жидковатая звериная память, ибо от былой жажды власти ничего не сохранилось. Кто ведает, откуда оно берется, это нравное чувство, где кроется – в голове или животе?.. Обрывистые мысли бывшего вожака до подобных тонкостей не доходили. Но уж то, что теперь ему не набить порожнее брюхо досыта, он понял сразу, едва лишь напряженные ноздри перестали чуять привычный запах черты, им же некогда помеченной. За этой гранью простирался чуждый, враждебный мир.

С великим усердием и надеждой отверженный караулил зайцев на изгибах кривых троп. Готовился, если что, собраться с силами и взвиться в отчаянном прыжке, оттолкнувшись тремя послушными лапами. Помнил о том, как по весне удалось задавить сукотную, тяжкую в скоке зайчиху. На зубах его с тех пор не хрустело крупнее костей. Тоскующая утроба вынуждена была довольствоваться сусликами и мышами. Летом не гнушалась переваривать лягушек и луговых насекомых, что больше всего угнетало почему-то не голову, а лишенную всякого рассудка недужную лапу. Она неумолчно требовала для излечения настоящего мяса. Не могла понять, привереда, что сама сдерживает добрую охоту. Ведь не догнать хромому волку по черной тропе даже старую больную косулю.

Одинец шел на север. Притянутое увечьем добавочное чутье подсказывало, что там его ждет неведомое спасение. Влекущее место было похоже на громадную дыру, которая колыхалась в воздухе, как поставленное набок озеро. Волк не дивился тому, что оно не проливается, не пытался осмыслить, кто и зачем понуждает его из последних сил тащиться в неизвестную даль. Он слепо и безудержно повиновался могучему зову.

В долине ему не нравилось. Вторгшись в чужие владения, он чувствовал себя неуютно, но голод стал невыносимым, и пришлось задержаться. Волк прилежно запоминал узоры извилистых троп и старался не выдать себя здешним обитателям – каверзным лисам, а главное – сородичам. При нынешней осмотрительности это оказалось не столь уж сложно.

Окаймленная горами долина была обширна, но издавна гнездившаяся в ней стая предпочитала охотиться на ветвисторогих за горным поясом. Семейство из семи разновозрастных волков водила матерая волчица. Тройка прибылых предвкушала торжество первой большой охоты. Недоросли нетерпеливо ждали прощания с логовом и родными угодьями до весны, а может быть, насовсем. Напоследок волки шастали по просторным болотинам и поемным лугам, оттачивая охотничьи приемы на кабаргах. Те изредка опрометчиво спускались со скал лакомиться хвощом, что остается в падях зеленым всю осень и даже под снегом.

Влачить боязливую жизнь одиночки тягостно всякому созданию. Безжалостная правда звериного бытия притупила чувства и обострила ощущения калеки. Умудрила его отказаться от душистых метин, как бы ни ломал соблазн оставить во временном прибежище весть о своем гостевании. Страшась встречи с хозяевами низин, он поневоле приближался к жилью двуногих, откуда смачно и гибельно несло навозом. Так было безопаснее, а скудоумные псы не брехали – одинец быстро разгадал пределы возможностей их обоняния.

Днем он отдыхал в расщелине горного кряжа. Ночами же, следуя прихотям ветров, бродил по меже, тщательно выкроенной им в паволоке у прозрачного рябинового перелеска, вне досягаемости слабоватого собачьего и мощного волчьего нюха. Готовый мгновенно раствориться в спасительном сумраке, всеми порами вдыхал морозную тишину. Летучий коровий дух доверчиво носился в воздушных струях над всей долиной и порою сводил с ума, но умноженная страхом осторожность пока что преобладала над безумным желанием забраться в коровник и всласть вкусить горячей живой плоти перед неизбежным концом.

Волку повезло, когда он, мучимый голодной бессонницей, отправился на свое место днем и, как обычно, засел стеречь за кустами на взлобке у заячьей тропы. Вначале до напряженного слуха издалека донесся голос маленького двуногого. Потом верный нос почуял кисловатый аромат человечьей кожи, смешанный с псиным душком. Двуногий детеныш, бесчувственный к каким бы то ни было подозрительным запахам и звукам, храбрый от неведения страха и боли, горланя веселую песенку, бежал по тропе. За ним поспешала худосочная белая собачонка.

Волк пригнул тряские уши к затылку. Проехался на поджатом хвосте по пригорку, покрытому льдистой коркой листвы. Рад был бы с головою нырнуть в стылый дерн сквозь палые листья. Но вдруг, мешкая, приподнялся и уши вновь навострил. Потянулся к следам, благоухающим жарко и густо, как свежая кровь. Походил по ним, чувствуя, как снисходит к нему невозмутимость. Манящая слабость и легкомыслие этих двоих, не приспособленных к суровой жизни в Великом лесу, выветрили из головы остатки страха.

Подобных надо уничтожать до того, как наступит время их любви и продолжения рода. Тогда они не оставят потомства, которое может унаследовать предосудительную немочь, пустую в охоте и бытии, опасную для дальнейшего благополучия родовых колен. Если не чьи-то клыки и когти, то сама жизнь все равно раньше срока раздавит хилые капли Сюров по велению беспощадной звериной правды. О ней ли не ведать хромому волку!